Ордынская броня Александра Невского - Дмитрий Абрамов

Держа в руках легкую шапку с собольей опушкой, Юрий Всеволодович медленно шагал и смотрел вверх. Вот колончатый пояс северной стены с фигурками святых. Еще выше в центральной закомаре фигура царя-псалмопевца и пророка Давида. А вот там, в дальней — самой восточной закомаре дорогой его сердцу рисунок в камне. Князь неспешно подошел, остановился и воззрел зоркими глазами под верха собора. Чем-то далеким, по-детски светлым, пронзительным и дивным опахнуло князя. Вот оно, любимое им изображение — его отец с пятью сыновьями, среди которых и он сам. Нет только шестого, самого младшего, не родившегося тогда еще Ивана. Мастер хорошо поработал резцом. Отец, бывший еще в расцвете сил, изображен сидящим на княжеском столе с маленьким четырехлетним Дмитрием на колене. У отца стриженные под горшок волосы, большие глаза, длинноватый нос греческого типа. Волосы, помнится, были русые, да и нос не был столь длинен, но мастер специально выделил эту черту, чем усилил схожесть. И еще мастер изобразил отца без бороды. Таким отец был в домашней, мирной жизни. Брился, как брились, по его рассказам, дядья и двоюродные братья по матери, греки. Ведь всю свою юность и молодость провел отец в далеком Цареграде и в Солуни, которые он, великий князь Владимиро-Суздальский, Юрий Всеволодович знал лишь по рассказам. Помнит князь Юрий, как возвращался отец из походов, с обветренным лицом, заросший густой бородой с проседью, пропахший дымом костров. Возвращался с победой. Вся Северная Русь трепетала пред ним и знала, что слово его твердо. А вот уже одиннадцатый год пошел, как нет его. А как бы он был нужен, сколько за эти годы было которы, слез и крови между братьями.

Вот они братья. Младший — самый любимый отцом Владимир умостился у отца и огражден княжеской дланью от всяческих бед и невзгод. Мал, да удал. Наделал дел в годы замятии. А сейчас по общему согласию сидит, как у отца на колене, в любимой им Москве. Первый московский князь…

Справа от отца Константин и Святослав. Константину, ныне уже покойному, было тогда тринадцать лет или более. Святославу, помнится, было семь. Как угадал мастер, поставив их вместе! Внешне они похожи. И что покойный Константин, что Святослав — оба «мягкие», усердные богомольцы, правдолюбцы, богоискатели. Константин в своих городах — Ростове, Ярославле и Угличе сколь храмов понастроил. Всех мастеров каменных дел и артели великокняжеские к себе переманил. Но своим правдолюбием попустил ростовским и суздальским боярам влезать в княжеские дела. Вот и началась котора, закончившаяся кровавой Липецкой сечей. По сей день помнит князь Юрий, сколь унижений и горя пришлось претерпеть им тогда с Ярославом. Слава Богу, сыновей Юрия, сын Константина Василек, слушает дядю, не перечит. А что до Святослава, то этот еще более кроток. Сидит в своем Юрьеве-Польском, молится Богу и никуда не лезет. Того гляди так замолится, что уйдет от него горячая красавица-жена.

А вот и он — Юрий, а рядом с ним Ярослав. Они слева от отца. Ярославу здесь восемь, а ему — Юрию, десять лет. Позднее, уже после постройки собора, немало потрудился мастер над их ликами, высекая их в камне. Единственно, что всегда смущает князя, так это то, что мастер как-то резко «отделил» его голову от шеи, зато подчеркнул похожесть ликов — его и Ярослава. Да, с Ярославом с детских лет понимают они друг друга лучше всех остальных братьев. Дружат крепко, по-мужски. Ярослав и с мальства был задирист. Влезал в драку с Константином за него — Юрия. Не только родные, но и все двоюродные братья в детстве боялись их обоих. Вырос, таким и остался. Сейчас настоящий воин. В княжеских Делах спуску не давал и не дает никому — ни новгородцам, ни рязанцам, ни переславцам. На него как на себя можно положиться и послать с войском в любой конец Руси защищать дело Владимиро-Суздальской земли.

Князь продолжал еще смотреть на каменный рельеф дорогого его сердцу изображения семьи, но мысли уже витали далеко, рисуя картины малознакомого и чужого ему Поднепровья. Туда ушло войско, ведомое сыновцом Васильком. Князь представил, что там далеко, в тысячах поприщ от Владимирской земли движутся в походном строю, а может быть, уже дерутся и гибнут дорогие и близкие ему люди и кмети. Князь вспомнил, что давно не было вестей от племянника, поморщился. От этих мыслей отвлек его отрок, прибежавший от княгини. Та отстояла водосвятный молебен и искала князя. Дело шло к трапезе. Юрий Всеволодович встретил княгиню у западного портала и проследовал с ней, с детьми и слугами в свой высокий рубленый терем, стоявший между Успенским и Дмитровским соборами.

Постный обед с ближними боярами был непродолжителен. Но и тот не был закончен молитвой, как сообщили, что прибежали во Владимир с какой-то спешной вестью посылы от князя Василька Ростовского. Судя по всему, вести были плохие, так как посылы, редко отдыхая, гнали коней из Черниговской земли всего двенадцать дней. Князь Юрий и бояре спешно собрались в большой палате княжьего терема. В палату ввели пятерых запыленных и смертельно усталых ростовских и суздальских гридей, незнакомых великому князю. Те поклонились, и старший передал Юрию краткую грамотцу от князя Василька. Тот писал о страшном разгроме русских дружин за Днепром. Василек сообщал, что их владимиро-суздальские полки Бог уберег от разгрома, ибо они не успели соединиться с русским войском, ушедшим за реку ранее. А сейчас полки следуют домой — в Суздальскую землю.

Встревоженный князь долго выведывал у посылов известия о событиях за Днепром, и перед княжеским советом все яснее рисовалась страшная трагедия, совершившаяся впервые «от начала Русской земли». Союзное войско русских князей и половцев было наголову разгромлено 16 июня у степной реки Калки. Сам же великий князь Мстислав Киевский не принял участия в битве, а стал станом на каменистой горе у реки и устроил там «город» из кольев и возов. Там он бился с татарами три дня. Город осаждали два воеводы Чегирхан и Тешухан с силами, вдвое превосходившими киевские полки. Три дня татары «приступали ко граду», пускали стрелы и били град «пороками» — метали в русичей камни и огненные снаряды. Но высокое каменистое место не позволило им разбить город. Камни и снаряды лишь редко и на излете доставали до русского стана. Русичи отвечали татарам градом стрел. Обороняли град вместе с Мстиславом Киевским еще два князя — его зять князь Андрей и князь Александр Дубравский с дружинами. Но были там с ними бродники со своим воеводой Плоскиней. Эти окаянные целовали крест князю Мстиславу и двум другим князьям, что татары не убьют их, а отпустят за выкуп. Доверившись Плоскине и бродникам, князья повели переговоры с татарами и вышли из стана. Окаянные бродники напали на них, побили гридей, связали князей и предали их врагу. Тут же, в сполохе, татары ворвались в русский стан, людей посекли, князей же положили под доски, а сами на досках устроили пир и задавили их.

Другая часть татарской рати гнала и била отступавших русичей до Днепра. Из князей, бежавших к Днепру, шестеро было убито, а из простых кметей только десятый дошел до реки. Первым к Днепру прибежал князь Мстислав Мстиславович Удалой и велел жечь ладьи, а другие рассечь и оттолкнуть от берега, боялся, видать, погони от татар. Быстро перешел он на правый берег и едва убежал в Галич. Князь Юрий Всеволодович вспомнил смелое и гордое лицо своего старого врага — Мстислава Удалого и, с трудом осознавая сказанное посылом, подивился этому известию. Посыл, перечисляя страшные потери, помянул, что был убит тогда же известный русский богатырь — боярин Александр Попович, а с ним легла вся его дружина — семьдесят храбрецов, что стояли насмерть у Днепра, обороняя переправу. Молодые же князья прибежали к Днепру с малым числом людей и переходили реку под стрелами татар, кто, как и где мог. Козельская же дружина не бросила своего убитого князя, а принесла с собой и с покойником ушла через Днепр восвояси. А князь Владимир Рюрикович Смоленский прибежал с дружиной в Киев и сел там, на княжеском столе.

Не переправляясь через Днепр, татары пошли в земли Переяславля-Южного и дошли до Новгорода Святопольческого (Новгорода-Северского). Люди, не знавшие коварства татар, выходили им навстречу с крестами и пением молитв. Татары же убивали всех. Но по слухам, вскоре они обратились вспять — вернулись в Поле, а далее ушли к Волге или в землю Таноготскую.

Сказанное потрясло воображение князя и бояр, и долгое молчание воцарилось в большой палате княжеского терема. Первым нарушил молчание великий князь Юрий, приказав созвать к вечеру большой княжеский совет для обсуждения важных известий, полученных из Южной Руси.

Лето 6731 года (1223 год от P. X.) прошло в военных тревогах и заботах. В начале июля князь Юрий посылал большую сторожу на Оку — к Мурому и Коломне. Отдельные сторожевые полки доходили даже до реки Воронежа и верховьев Оки. Стояли там, ожидая возможного прихода татар со стороны Поля. Но все было тихо. К середине июля возвратилось войско, посланное к Днепру во главе с князем Васильком, так и не увидевшее татар. И казалось, все вернулось на круги своя. Юрий Всеволодович строил собор в Суздале, куда наезжал несколько раз, проверяя, как шло дело. Ярослав был занят своими делами в Переславле и пествовал свою чадь. Жена родила ему в очередной раз сына. Однако он заметно тяготился спокойной домашней жизнью, все писал Юрию, советуясь о делах в Великом Новгороде. Святослав тихо жил и молился в своем Юрьеве-Польском, но у него явно не ладилась семейная жизнь. Владимир сидел в Москве, охотился в дремучих лесах да бражничал с ближними боярами и дружиной. Он редко посещал церковные службы, но гордостью его был белокаменный собор св. Димитрия Солунского, недавно построенный в Москве артелью мастеров, работавших еще у покойного брата Константина. Младший — Иван был здесь же, во Владимире и, подчиняясь воле старшего брата, тихо ожидал, когда наступит его час, и он примет в удел Стародуб, завещанный ему покойным отцом. Пока же Стародуб оставался в руке Владимира Московского. Тихо было и в северных уделах у племянников Константиновичей. И в Ростове Великом, и в Ярославле, и в Угличе, и в Белоозере поутихли боярские которы. То ли князь Василек утихомирил бояр, то ли сами боялись усилившейся власти Юрия Всеволодовича, то ли угроза общей беды всех примирила.