Среди красных вождей том 2 - Георгий Соломон (Исецкий)

И следующая партия золота, которую я продал(аведь я вынужден был продавать, ибо меня хватализагорло — ниже это будет иллюстрировано — аккредито­ванные советским правительством разные лица), по­шла сразу по 2,12 шведских крон за золотой рубль, спустившись таким образом с 2,19, т. е., понизившись на семь пунктов. И дальше пошло по наклонной плоско­сти и вскоре рубль упал до 2,04. Мои банкиры, Ашберг и Шелль, честно служившие мне и помогавшие в поднятии курса, были в отчаянии. Ашберг специально приезжал из Стокгольма и просил меня повлиять на советское правительство, чтобы Ломоносову было запрещено продавать золото. О том же просил и Шелль…

Я был обессилен в этой борьбе, с головотяпством одних и уголовной политикой других! Я писал, посылал телеграммы. Но те, кто, не стесняясь, ставили потом и кровью народа добытую копейку ребром, нагло хохотали… А "аккредитованные" душили меня, писали на меня доносы, жалобы… Ниже я приведу любопытную жа­лобу - донос на меня Коппа…

Я был беспомощен. Был беспомощен и Красин, которого я бомбардировал телеграммами…. А Ломоносов жрал — другого выражения я не нахожу — золото, поглощая его своей утробой… Из Стокгольма мне писали о тех пиршествах, которые там происхо­дили…

Ах, читатель, тяжело было работать среди этого оголтения и всеобщего воровства! И деньги, народные день­ги таяли — ведь я должен был питать и Зиновьева и всех его сподручников по Коминтерну… А ведь я пошел к советам для честной и продуктивной работы для блага народа… И во мне горло и жгло меня чувство note 115виновности… ведь я был с "Ними"… А гуковские и ломоносо­вы ликовали… и ЖРАЛИ!..

— Что, — не скрывая своей радости, говорил он мне, — рублик то падает, хе-хе-хе, катится, неудержи­мо катится!…

Чтобы читателю было хоть сколько-нибудь понятно, в каком положении я находился, приведу один из многих примеров того, как "аккредитованные" правитель­ственные агенты и агенты коминтерна, этой "свободной, независящей от советского правительства" организации (как уверяли и уверяют лиходеи, именующие себя пра­вительством) действовали, выбивая из моих рук на­родные средства.

Вот брат знаменитого героя "храброго и мужественного советского фельдмаршала" Троцкого, господин или товарищ Бронштейн. Он командирован в Копенгаген для каких то, известных только ему одному и пославшим его, закупок для надобностей военного ве­домства. У него какой то неограниченный кредит, что называется, "квантум схватишь". Он шлет мне теле­грамму, например, о переводе ему (конечно, "немед­ленно") пяти миллионов крон. У меня есть много золо­та, русского бойкотируемого золота, но нет ходячей ва­люты. Я работаю над обменом золота на нее. Телегра­фирую ему просьбу подождать. Но он — брат самого фельдмаршала, — он не может ждать. Он сыпет на меня по телеграфу угрозы. Жалуется своему всесильному в то время брату… Тот требует… угрожает… Натуживаюсь:… Посылаю… И это не один раз… Но должен сказать правду: братья Бронштейн, Троцкий и Ко" были еще сносны. С ними можно было еще говорить, им еще можно было приводить резоны.

Но вот выступает стильная в своем род note 116советская фигура. Мой старый знакомый и "крестник" которого я, как я упоминал выше, принимал от советской купели — вельможа Копп.

(ldn-knigi, дополнение:

http://eco.rea.ru/misc/biograf.nsf/ByID/NT00001062

(Копп Виктор Леонтьевич (1880-1930). Участник социал-демократического движения

(с 1900 г .). Агент "Искры". При расколе партии в 1903 г . объявил себя "внефракционным", участвовал в профсоюзном движении в России. Освобожден из германского плена в 1918 г . В 1919-1921 гг. - представитель РСФСР в Германии, 1923-1925 гг. - член коллегии Наркомата иностранных дел, в 1925-1927 гг. - полпред в Японии, в 1927-1930 гг. - полпред в Швеции.).

Он находится в Берлине в качестве неаккредитованного перед германским правительством, но по существу, советского торгпреда, и в качестве такового он, по заданиям из центра, закупает и отправляет из Германии в Ревель для переот­правки в Poccию на пароходах всевозможные товары, главным образом, сельскохозяйственные машины и ин­струменты. Боже, что это за товары!… Я мечтаю о том, чтобы бывший мой сотрудник, инженер Фенькеви, сказал свое честное и правдивое слово по поводу того, что представляли собою эти товары, на которые шли миллионы и миллионы народных денег. Пусть он выступит с опровержением меня, пусть укажет мои ошибки. Ведь он в качестве заведующего транспортным отделом принимал и перегружал эти товары. Ведь он приходил ко мне, часто чуть не плача, и просил меня съездить с ним на пароходы осмотреть прибывшие гру­зы… Неужели он промолчит? Не верю, не хочу верить!..

Вот прибывает большой пароход, весь нагружен­ный косами… Фенькеви осматривает груз вместе со своим помощником, латышом агрономом, по фамилии, кажется, Скульпе.

Он летит ко мне, он привез "для обозрения" пять штук этих кос, которые должны пой­ти мужику для сенокошения. Он влетает ко мне. Он весь одно возмущение. Не русский, а венгр, он весь один гнев… Гневом дышит и честный Скульпе…

— Смотрите, Георгий Александрович, — говорить он на своем странном русском языке, — смотрите, вот чем должен косить русский мужик!.. Это косы, целый пароход кос, пришедший от Коппа…

И он, и его помощник берут одну за другой все note 117пять кос и легко сгибают их. Косы перегибаются пополам и не выпрямляются — этопростая жесть! Ясно, что они не для работы. Я отказываюсь их принять, отказы­ваюсь расходовать на пересылку их в Россию. Шлю те­леграмму Коппу. Он нагло отвечает мне и требует, чтобы я принял эти "косы" и переслал их в Россию. Я отказываюсь. Но он успел уже телеграфно пожало­ваться в центр. Он исказил истину, и я получаю строгий запрос, почему я отказываюсь. Отвечаю и объясняю, в чем дело. Идет обмен телеграммами, получаю ряд угроз. Стою на своем. Не принимаю бутафорских "кос", и в конце концов пароход уходит с "ценным грузом" обратно.

Снова пароход от Коппа. Он полон плугов. Фенькеви и Скульпе снова летят ко мне. Они умоляют меня съездить с ними на пристань и посмотреть на плу­ги. Едем. Громадный пароход набит, и на палубе, и в трюме, плугами. Неупакованные плуги на палубе все проржавели. Отодвигают люк трюма. Я гляжу в него и от изумления отскакиваю назад. Вместо стройного ря­да плугов я вижу какую то фантастическую картину. Сброшенные кое-как в трюм, плуги эти от морской качки сбились в какую то плужную смесь, в которой лемехи, резцы, рога и колеса сцепились в хаотическом беспорядке, поломав друг друга… Не менее, если не более, пятидесяти процентов товара приведено в пол­ную негодность, а остальные плуги могут быть исполь­зованы лишь после капитального, дорогостоящего ре­монта… Снова я отказываюсь принять такой товар… Сно­ва телеграммы, жалобы, угрозы… Снова Лежава, указывая на близость начала полевых работ, требует, что­бы я выслал хоть ту часть, которая годится для работы. Но капитан отказывается отпустить часть груза, — и note 118он по своему прав — он требует, чтобы я принял или весь груз, или отказался бы от всего груза…

Тщетно я указывал Коппу, как надлежит гру­зить плуги: положив в трюм первый ряд, покрыть его досками, на который положить второй ряд и т. д. Он отвечает угрозами и, наконец, доносами…

Я думаю, довольно этих двух примеров, чтобы читатель имел представление об операциях вельможного Коппа…

Я пишу эти строки и передо мной стоит стакан чая в скромном серебряном подстаканнике, поднесенном мне в момент моего отъезда из Ревеля в Лондон моими близкими сотрудниками, называвшими себя "верной пятеркой". Среди выгравированных на нем подписей имеется имя "Фенькеви", по инициативе которого на подстаканнике выгравирован и девиз по латыни. Хороший девиз: «veritas vincit» (лат. Истина побеждает. ).

Я часто употребляю этот дорогой мне подстаканник, с умилением вспоминая о "верной пятерке", об­ъединившейся около меня под этим святым лозунгом… И вот, вспоминая операции Коппа, которые все проходили, в транспортном смысле, на глазах у Фенькеви, мне хочется по прежнему дружески сказать ему: Иосиф, Иосифович, именем "veritas vincit", умоляю вас выступить и сказать всем, правду ли я говорю, или, лгу.

Бросьте сомнения и скажите правду, ведь должна же хоть раз"правдапобедит и воссияет"…

И вельможа Копп, разжиревший и обнаглевший, ко­нечно, не мог оставить безнаказанными мои выступления. И вскоре ко мне в кабинет явился Гуковский, по обыкновению, торжествующий и радостный, как всегда, когда он мог поднести мне какую-нибудь гадость.

— Вот вы говорите, что я все пишу на вас note 119доносы, — сказал он, — а вот я только что получил от Коппа из Берлина письмо, к которому он приложил копию жалобы на васв ЦК партии, хе-хе-хе!… Это штуч­ка, хе-хе-хе!..