Отшельник. Роман в трёх книгах - Александр Горшков

— Я без коней, — отец Игорь никогда не видел их. — Иду на своих двоих.

— Вот и не гони.

Незнакомцы подошли к нему и обступили.

— Ты местный, здешний? — все тот же коренастый ткнул его кулаком в грудь.

— Считайте, что так.

— Мы в арифметике не очень сильны. Отвечай, когда спрашивают: местный или турист какой?

— Местный, местный… Вернее, уже местный, живу тут несколько лет.

— Учителем, что ль? Детишек, небось, мучаешь, издеваешься над ними, зубрить заставляешь, двойки да колы ставишь, родителям ябедничаешь? Да?

— Никого не мучаю, — отец Игорь старался понять, что это были за чужаки. — И никакой я тут не учитель.

— Значит, бухгалтер, — недобро рассмеялся другой, с оттопыренными ушами, и тоже ткнул его в грудь. — Бабло колхозное тыришь, людей обманываешь.

— Да никого я не обманываю! И не бухгалтер вовсе.

— А кто же? Бородка у тебя не колхозная, не козлиная, а интеллигентная. Очков не хватает. Были бы очки — точно «прохфессор» кислых щей!

Теперь расхохотались все.

— Священник я здешний, — тихо ответил отец Игорь, — служу настоятелем в храме.

— Так ты поп?! — теперь во весь голос изумился третий, прятавший что-то под курткой. — Сказки, значит, народу нашему втираешь? А сам-то в Бога веришь? Или работа у тебя такая? Знавал я некоторых святош пузатых, общался с ними…

— Кончай базлать, — остановил его первый и, взяв отца Игоря под локоть, пристально глядя ему в глаза, спросил:

— Как отсюда на трассу выбраться? Мы тут… это…

— Заблудились, что ли?

— Да, заблудили. Блудили, понимаешь ли, блудили и заблудили. Так где, в какую сторону трасса тут?

Отец Игорь добродушно рассмеялся:

— Не вы первые. Идут сюда люди, как на прогулку, не думают, что с лесом шутки плохи…

— Шутить потом будем, — остановил его коренастый. — Трасса где?

— Через три деревни.

— А мимо них никак?

— Никак. Дорога здесь одна, да и то не дорога, а сплошное несчастье.

— Да?.. Это плохо…

Курган и двое других стали серьезными.

— Не пойму, в чем проблема? Сейчас идете со мной, потом на рейсовый автобус, как раз успеем — и через пару часов вы в городе.

— Да?.. Так просто?.. А если через лес?

— Так вы же оттуда! И снова туда? Какая нужда? Чтобы потом не вы, а вас искали?

— Да нас и так будут искать. Если уже не ищут.

Сомнения все больше стали охватывать душу отца Игоря: что за странные люди? Откуда они? Что здесь делают?

— Так ты хотел чтото рассказать насчет того, как можно через лес…

— Даже если бы и хотел, ничего не расскажу, потому что ничего не знаю, кроме одной тропы, что ведет к непроходимым болотам, — отец Игорь кивнул в сторону Дарьиной гати. — Когда-то там действительно большие лесозаготовки были…

С оттопыренными ушами снова злобно рассмеялся, оборвав отца Игоря:

— А говоришь, поп, что не врешь. Врешь ведь, собака, уши нам шлифуешь. Балабанишь. Как же могут быть болота непроходимыми, раз там лес валили? Нестыковочка, батюшка, с твоих слов выходит.

— Говорю то, что знаю. Прежде валили, но уже много лет не валят. Все заросло, я своими глазами видел, потому что бывал в тех местах недавно.

— Валили, говоришь…

Коренастый задумался.

— Раз валили, значит, какие-то тропы остались.

— Да вы что? — попытался их образумить отец Игорь, по-прежнему не понимая, кто был перед ним. — Я вам предлагаю: идем со мной, на автобус — и в город.

— А я предлагаю вариант встречный: не мы с тобой, а ты с нами. В лес, в те самые дебри, куда ты, как сам говоришь, дорогу знаешь.

Отец Игорь растерялся, не зная, как себя вести с этими людьми.

— Тогда идите сами, а меня дома ждут, к службе готовиться нужно.

Он нагнулся, чтобы взять корзину, но коренастый отбросил ее ногой в сторону, грибы рассыпались.

— Дома ждут, к службе готовиться… Это хорошо. А нам, значит, помочь не хочешь? Какой же ты поп? Какой ты святой отец? Тебя люди просят помочь, а ты… с нами вот так… Нехорошо, батюшка. Мы ведь люди темные, по церквям не ходим, лоб не бьем, у нас одна заповедь: как с тобой — так и ты.

Он вдруг вытащил из-за спины пистолет, загнал патрон и приставил ствол к виску отца Игоря:

— Не заставляй брать грех на душу. У нас этих грехов и так много. Не пойдешь с нами — мы сами пойдем. Но ты останешься здесь. Надолго, пока не найдут. С дыркой в черепе. Тебя быстрее найдут, чем нас. Нам твои проповеди слушать некогда.

И только тут страшная догадка осенила отца Игоря:

«Наверное, это беглые заключенные! Но как им удалось? При такой охране?»

— Да, мы зеки, — прочитав его мысли, сказал коренастый. — Охрана прошляпила. Плохо ты их, видать, воспитываешь, батюшка. Жрут водку в рабочее время, да за рулем, да без хорошей закуски. И с другими не делятся. Не по-христиански, не по-божески. Где это видано? Вот и допились. Теперь в овраге по кусочкам лежат, а мы тебя тут уговариваем, целехонькие. Что решил? С нами, грешными, или сразу к Богу в рай?

Он снял предохранитель и начал нажимать на спусковой крючок пистолета. Отец Игорь отвел от своей головы ствол, тоже пристально взглянул в глаза своему потенциальному убийце, а потом, переведя взгляд на небо, прошептал, перекрестившись:

— Да будет воля Твоя, Господи… И на мне, грешном, и на них, неведящих, что творящих…

— О, вот это другой базар, — все трое одобрительно похлопали его по плечу. — Глядишь, так и подружимся. Или сроднимся.

— Все может статься, — смиренно ответил отец Игорь. — Может, и сроднимся. У Бога нет ничего невозможного.

Безмолвие

Тело дало знать душе, что оно еще живо, возвращая отшельника из совершенного безмолвия, духовного созерцания и чистой сердечной молитвы к земной жизни. Он тяжело вздохнул, снова ощущая свою земную бренность, и уже окоченевшими от холода пальцами стал перебирать узелки четок, истончившихся от непрестанной молитвы почти в сплошную нить.

«Боже, милостив буди мне, грешному» — внутренним голосом воззвал он, воззрев на темную доску с образом Спасителя, и опустился перед ним в глубоком земном поклоне, готовясь выйти из своего затвора.

Сколько времени он пребывал в этом блаженном состоянии, в котором душа желала оставаться непрестанно? Час, два часа, пять?.. Он этого и сам не знал, и не потому, что не следил за временем, а потому что времени для него уже не существовало. Став на молитву еще с вечера, он лишь сейчас заметил, что на земляной пол пещеры, где он жил и укрывался от непогоды и холодов, стелился дневной свет.

Сердце было наполнено теплом — но не тем, которого так желали насквозь промерзшие руки, ноги, спина, тело. Это тепло было нематериальным: вспыхнув однажды в сердце отшельника после многих лет покаянных слез и молитвы, уединения от мира и безмолвия, оно теперь разгоралось сильнее и сильнее, обращая к себе все остатки теплившихся в этом старческом теле физических сил. Состояние, в котором пребывал старец, было воистину неземным, неведомым даже многим подвижникам, тоже оставившим мир и жившим в монастырях и скитах. Лишь тонкая земная оболочка — одряхлевшее от прожитых лет, многих болезней, жестоких лишений тело — еще держало в себе эту душу, рвавшуюся туда, где она ощущала особое блаженство, покой, созерцая то, что от всякого другого глаза было до времени сокрыто Богом.

Отшельник — это был схимонах Агафадор — жил по заветам своих наставников, таких же пустынножителей. Наука из наук — молитва, смирение, послушание, беспощадная борьба со страстями, греховными помыслами, умерщвление плоти, отсечение собственной воли — передавались веками от старца к послушнику. Тот же, с годами сам став умудренным старцем, передавал обретенные навыки уже своему духовному воспитаннику. Все эти мужественные пустынножители — а их было семь — ныне покоились в отдельной пещере, рядом с двумя другими, что были вырыты уже не природой, а человеческими руками. В одной из них, меняя один другого, проводили свою уединенную жизнь приходящие сюда подвижники, а в другой, стоявшей напротив — через топь, жили, так же сменяя один другого, послушники, помогая, ухаживая за наставниками, набираясь у них духовной мудрости и опыта невидимой брани.

Эти лесные убежища были выкопаны на склоне глубокого лесного оврага таким образом, что их не заливала вода, когда над лесом обрушивались проливные дожди, и не подтапливало снизу от окружавших отовсюду топей, болот, обширных запруд. Пещеры, служившие пустынножителям кровом, больше напоминали медвежью берлогу, хотя неподалеку как раз было логово этих лесных зверей, но те мирно уживались, не посягая ни на жизнь людей, ни на то, что эту жизнь питало и поддерживало.

Все, что служило отшельникам внутри самой пещеры, тоже было земляным, даже стол, на котором хранилась нехитрая глиняная посуда, а над самим столом был оборудован иконостас из древних святых образов, принесенных сюда отшельниками во время их переселения в здешнюю глушь. Рядом хранились такие же древние книги: толстые, писанные от руки, на медных застежках, пахнущие ладаном, воском горящих над ними свечей и седою древностью тех, кто читал, молился по ним, над ними плакал… А в большом деревянном ящике лежало самое ценное: священнические ризы, предметы для совершения Божественной литургии — еще от тех давних пор, когда здесь безмолвно подвизались священномонахи.