Любимая женщина Альберта Эйнштейна - Юрий Сушко

– Катюша, зовите Сергея Тимофеевича на ужин, все готово, – велела Маргарита Ивановна прислуге.

Девушка вышла и тут же быстро вернулась:

– Маргарита Ивановна, там с Сергеем Тимофеевичем что-то нехорошо.

Когда Марго вошла в кабинет, Коненков сидел в кресле, откинув голову назад. По его лицу текли слезы.

– Что случилось? Почему ты плачешь? – заволновалась Маргарита.

– Сережи больше нет.

– Какого Сережи, о ком ты?

– Есенина. Вот читай. – И Коненков протянул ей свежий номер «Нового русского слова».

Сообщение о том, что 28 декабря 1925 года Есенина нашли повесившимся на трубе парового отопления в ленинградской гостинице «Англетер», Коненкова потрясло, он долго не мог поверить в случившееся. Понемногу отойдя от потери, Коненков сказал своему другу Касаткину:

– А ведь Сережа уже давно говорил в стихах о приближающейся смерти. Но это все в расчет не принималось, по крайней мере мной. Горе высказать не могу, и так его много, что сил нет...

Последней жене поэта, внучке Льва Толстого Софье, которой выпал горький жребий пережить ад последних месяцев жизни с Есениным, он написал трогательное послание: «Я любил Сережу за его прекрасную чистую душу и за чудесные стихи его. Смерть Сережи произвела на меня ошеломляющее впечатление. Я долго не верил этому. Чувствую, что поля и леса моей Родины теперь осиротели. И тоскливо возвращаться туда...» И еще он просил Софью прислать ему в Америку последние фотографии Есенина, снимок могилы, намереваясь создать ему памятник.

Мастер потом долго копался в своем архиве, пока не отыскал старые наброски к скульптурному портрету Есенина. На пожелтевшей ватманской бумаге Сережка был такой молодой, задорный, кудрявый, беззаботный. Скульптор вспоминал весну 1920 года, когда Есенин согласился-таки ему попозировать. Сеансы продолжались с неделю. Он вылепил тогда из глины бюст, сделал карандашные рисунки. А потом его поэты, два Сергея – Клычков и Есенин, – заскучали и в один прекрасный день исчезли, как духи. Куда-то уехали, кажется, в Самарканд...

Свой гипсовый бюст Есенин не любил. Дразнил Коненкова: «Слепил истукана». А однажды, во время очередного пьяного скандала с Софьей, невесть отчего вышвырнул его с балкона четвертого этажа квартиры Толстой. Слава богу, к тому времени Коненков успел сделать еще и деревянную скульптуру «Есенин читающий». Схвативший себя за волосы поэт, полураспахнутый рот... Когда работа Коненкова выставлялась в витрине книжной лавки «Артели художников слова» на Никитской, Есенин, часто там бывавший, не раз выходил на улицу – проверять впечатление, – а возвращаясь, умиротворенно улыбался. Устраивать самосожжение Сергею Александровичу совершенно не хотелось.

В Америке Сергею Коненкову с удовольствием позировали зарубежные знаменитости – ученые Лебб, Флекснер, Дюбуа, Ногуччи, Майер, члены Верховного суда США Холмс, Кардадо, Стоун, выдающийся дирижер Артуро Тосканини, легендарный авиатор Чарльз Линдберг, звезда Голливуда и Бродвея Айно Клер... Позировать самому «русскому Родену» было очень престижно...

Хотя сам Коненков вряд ли бы удовлетворился ролью летописца – иллюстратора знаменитостей. Причина даже не в том, что он боялся невольно сбиться на умильные иконообразы, писание безгрешных ликов. Подобная опасность ему никогда не грозила. Просто для него мало было создавать только портреты людей, сколь бы они ни были выдающимися. В лучших своих работах Коненков выходил за рамки этого «только». Показывая своего героя, художник выделял и подчеркивал в нем какое-то определенное, особенно характерное и примечательное качество. Выраженное мощно и заостренно, оно становится центральной темой портрета.

В 1928 году в Риме состоялась персональная выставка Коненкова. Пользуясь случаем, Сергей Тимофеевич отправился в Сорренто, на виллу князя Серры Каприолы, где гостевал в то время Максим Горький со своим семейством. Писатель представлял для художника идеальную модель. «Я не пытался фантазировать, – рассказывал скульптор. – Мне дорого было в точности запечатлеть облик писателя: типично русское лицо, крутой лоб мыслителя, пронизывающий взгляд, решительно сомкнутый рот, выдающиеся скулы худого лица...»

Горький не стал кокетничать, отнекиваться от сеансов и капризничать. Согласился сразу, потому что доверял художнику, с которым был знаком еще с дореволюционных лет. Тем более оба – модель и скульптор – сразу нашли удобную форму работы. Горький часами стоял за конторкой, разбирая свою обширную корреспонденцию, а Коненков ваял натуру. Они с удовольствием общались и во время сеансов, и тогда, когда отправлялись на прогулки по улочкам Сорренто. «Мы много говорили, – рассказывал потом Коненков Маргарите, – бродили, летней ночью любовались Неаполем, перед нами сияли миллионы огней, и в этом общении я познавал склад ума моего величайшего собеседника, его одухотворенность...»

Он был очень доволен тем, что у него получился портрет-характер. Отцу «Матери» тоже понравилось собственное скульптурное изображение. Пока глина еще не высохла, он палочкой оставил на ней автограф, многократно повысив ценность работы.

Неясным остается вопрос: сумевший выбраться в Италию Коненков не видел и малейшей возможности доехать до России? Денег не хватало? Недосуг? Визовые проблемы? Заказы не позволяли? Долги не пускали? Или грехи? Или задачи служебной командировки еще не были до конца выполнены? Или нечто иное?..

Сам Коненков объяснял все просто, без изысков: «Устав от американской колготы, отправился в Италию...»

НЬЮ-ЙОРК, 1935

Когда Эйнштейн еще жил в Европе, падчерица Маргот выскочила замуж за русского журналиста Дмитрия Марьянова, аккредитованного в Берлине при советском посольстве. Молодожены совершили восхитительное свадебное путешествие в Москву, где они впервые увидели оригинальные работы российского скульптора Коненкова. Возвратившись домой, в кругу родных Маргот рассыпалась в комплиментах «русскому Родену». А когда узнала, что ныне он обосновался в Штатах, тут же попросила мужа познакомить ее с мастером. Для журналиста подобное «домашнее задание» забот не составляло, и вскоре молодая чета стала завсегдатаями коненковского салона. Спустя время Маргарита и Маргот стали задушевными подругами.

В 1935 году порог нью-йоркской мастерской Коненкова впервые перешагнул великий Альберт Эйнштейн. Администрация Принстонского университета заказала русскому мастеру создать бронзовый скульптурный портрет своего великого сотрудника, нобелевского лауреата.

Уговорить его позировать, то есть терять часы и даже дни на ничегонеделание, было крайне проблематично. Друзьям был известен лишь один-единственный случай, когда Эйнштейн согласился на подобную экзекуцию. Художник, попросивший о нескольких сеансах, получил решительный отказ. Тогда он взмолился, объяснив, что портрет Эйнштейна поможет ему хоть на некоторое время избавиться от нужды. Только тогда ученый безропотно согласился потратить свое бесценное время на какое-то позирование.