Дважды рожденный - Федор Богданов

Новый пленник

Мартынов стоял у знакомой прозрачной стены, за которой он впервые увидел рыб-людей в «намордниках» плавающими в воде. Повидимому, стена была необычайно прочна, раз она могла противостоять напору океана. Трудно было только объяснить и ее одновременную прозрачность, ибо эти два качества — твердость и прозрачность — никак не вязались вместе. Прозрачностью обладает стекло, но оно одновременно и хрупко, наибольшей прочностью обладает сталь, но она же и наименее прозрачна.

Повидимому, стена эта была из стекла, но только такой прозрачности, о которой химия, известная Мартынову, могла только мечтать. Но какой мир кроется за этой преградой? Вот он уж сколько раз был здесь, часы летели в созерцании им этой безмолвной прозрачной среды, но, казалось, ничто не нарушало этого безмолвия.

Профессору часто припоминалась его экспедиция, которую он в молодости совершил в заполярные области. Белое безмолвие вечной северной ночи было менее удручающе, чем то, которое он теперь наблюдал в глубине моря. На севере хоть мерцали звезды, такие необычайно яркие и трепетные, а тут — изумительная тишина, ни одного движения, ни одной посторонней тени.

Только он, Мартынов, стоит, прильнув лицом к холодной преграде, стоит один со своими думами, напрасно стараясь пронизать бескрайную водяную стену. Ах, нет, наверное, он не один: поблизости где-нибудь стоят два-три гоми, два-три рахитика с немигающими глазами, которые караулят его. А вон и за стеной в воде появились тени. Это плывут гоми. А он только что сожалел о безмолвии! Вот они, его спутники до самой его смерти!

Гоми были чем-то заняты. Вглядевшись пристальнее, профессор заметил, что эти жалкие рыбо-люди суетились вокруг какого-то темного предмета, который беспрерывно вертелся во всех направлениях. На несколько мгновений Мартынов увидел, что этот предмет по крайней мере в три раза превышает по длине любого гоми. Вот многочисленная группа с таинственным предметом в центре приблизилась, засуетилась в полосе света, почти в непосредственной близости к стене.

— Акула! — вскричал изумленный профессор. — Настоящая акула! А я-то думал, что вода пустынна в этой части моря. Конечно, удивительно, почему я до сих пор не видел обычных морских обитателей — звезд, офиур, скатов, медуз, мелких рыб, но этому есть какое-нибудь разумное объяснение. Ведь не может же быть правдой уверение Чона, будто все живое население моря оттеснено в большие глубины, будто планктон отсутствует. А вот и доказательство: акула. Но что это они делают с ней? Чорт возьми! Неужели едят?!

Это было так: гоми в числе многих десятков, ловкие и увертливые, давя и оттесняя друг друга, рвали руками и зубами бока акулы и тут же пожирали куски кровавого мяса. Многие из них по этому случаю были совсем без «намордников». Это было всего изумительнее для профессора: как они дышат?

Картина пожирания акулы была отвратительна: гоми здесь напоминали насекомых, копошившихся вокруг павшей собаки. Профессор не мог смотреть на это зрелище без отвращения. Какая мерзость! Химическая пища и одновременно — пожирание сырого мяса акулы. Человеческая организация и одновременно — ухватки шакала... Нет, все это выше его понимания.

— А, впрочем, — стал раздумывать профессор, — ведь едят же на севере эскимосы сырую оленину! Да, но они зато не знают химических палочек, их одежда — звериная, а не изумительная одежда гоми, которая, кажется, так же, как и их дворцы, совсем не подвергаются разрушению. И тем не менее налицо пожирание только что добытой акулы. Несомненно, это — атавизм. После этого не будет удивительно, если я однажды увижу гоми пожирающими себе подобного.

Так прошло около десяти минут. Вдруг пиршество было нарушено самым неожиданным образом. Вода кругом к этому времени сильно помутнела, — повидимому, от крови, но профессор все-таки отчетливо видел, как сверху камнем свалился на пирующих какой-то предмет; гоми рассыпались в стороны, обглоданный скелет акулы, перевертываясь, стал падать вниз, вслед за черным предметом и сейчас же исчез из поля зрения профессора. Несколько мгновений спустя мимо профессора стала падать вниз человеческая фигура: ноги были расставлены, голова свесилась на плечо. Человек падал боком.

Мартынов был сильно взволнован. Он еще не пришел в себя от зрелища пожирания акулы, мысли о гоми-выродках еще волновали его, а тут вдруг человек, падающий на дно моря! Откуда он? Мертвый или живой? Один из этих жалких тварей или такой же, как и он, Мартынов?

Но тут профессор вновь сделался свидетелем исключительного зрелища, перед которым пожирание акулы было сравнительно невинным развлечением.

Не успел еще утопленник войти в освещенную полосу моря, как один из гоми молнией кинулся к нему и впился зубами в его руку. Другие гоми бросились за ним. Профессор видел, как вырывали они мертвую руку из зубов людоеда, колотили его, кусали, били «хвостами», но тот стоически выдерживал пинки и удары и все глубже запускал зубы в руку.

— Не так-то легко, не так-то легко, — бормотал, волнуясь, профессор. — Шакал только что был возбужден свежей кровью акулы и теперь силен, как тигр. Ага, вот, кажется, выпустил! Но... что за ужас!

Гоми-людоед умчался, выпустив руку, но Мартынов увидел, что он держал что-то во рту. Это «что-то» оказалось кистью руки неизвестного человека: гоми начисто отгрыз руку немного повыше локтя. И при этом он работал только одними зубами, профессор это ясно видел! Ужасно: у этой твари не только нрав, но и челюсти волчьи. При этой мысли у профессора пробежал холодок по спине.

Мартынов быстро оставил свой наблюдательный пост и сошел вниз.

— Где этот утонувший? — спросил Мартынов первого попавшегося ему навстречу гоми, который был весь мокрый, — признак, что он только что из моря.

Тот сначала не понял профессора, а затем сказал, что ему ничего неизвестно. Аналогичный ответ получил профессор и от нескольких других аборигенов Зеленого дворца.

Он стал бродить по дворцу, поднимался по лестницам, прислушивался к отдельным звукам и голосам, но ничего такого ему пока не встречалось, что его в данный момент интересовало. Почему-то только теперь профессор ясно представил себе, что Зеленый дворец имеет по крайней мере три этажа, а в средней своей части, повидимому, над центральным шестиугольным залом даже шесть или семь.

Прошло уже много времени, но профессор все еще ничего не нашел. Вдруг в одном из поворотов из беззвучно открывшейся двери вышел Чон. Профессор рассказал ему, чему он был свидетелем на крайней галлерее.

— Иногда гоми делают непонятные вещи, — сказал Чон, при этом он, как показалось пораженному профессору, даже вздохнул. — Им не было нужды терзать акулу, как ты называешь это безногое существо из морских долин.