Воевода - Александр Прозоров
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Посланцы, поклонившись, вышли. Едва за ними закрылась дверь, Елена дала свободу ярости: зарычала в голос, смяла и отшвырнула в дальний угол письмо, с размаху рухнула на свой трон, злобно смахнула оплечье с княжеского сиденья.
– Проклятие! Ему же было сказано воевать с Москвой! Разорять Василия! Какого черта его понесло к скандинавам?! Тупой душегуб! Только о бабах и золоте думать и способен!
– Звала, матушка-княгиня? – заглянула в комнату Милана, поправляя на голове платок.
Елена ответила угрюмым взглядом.
– Ой, господи, подарок княжий свалился! – испуганно всплеснула руками девка, забежала в залу, подняла драгоценное оплечье, протерла рукавом, осторожно опустила на трон, протяжно вздохнула: – Красота-то какая! Счастливая ты, княгиня. Как тебя муж-то любит, прям души не чает. Одаривает вон при каждой возможности. А смотрит как – прямо сердечко от зависти сжимает… Ой, – спохватилась девушка. – Я хотела сказать, от радости!
– Я вытащила его из рабства, – вонзила ногти в подлокотник Елена. – Я нашла ему ватагу и заступников, я сделала его князем, я посадила его на стол. И что?! Он не способен послушаться меня даже в сущей малости!
– Но ведь он старался, княгиня. Вона, и подарки присылает, и победы одерживает.
– Ага, победы! Его посылают на юг, а он уходит на север. Туда, где побольше баб и поменьше мороки…
– Князь тебя любит, матушка. Напрасно ты в нем сумлеваешься.
– Любит, не любит… Мужики к бабам под юбки не за любовью лезут, а совсем по другой надобности.
Елена, поколебавшись, поднялась, пересекла залу, развернула мятое письмо и остановилась у окна, старательно разбирая на свету Егоровы каракули. Чем дольше она читала, тем мягче становились черты ее лица. Наконец княгиня подняла голову, посмотрела на терпеливо ожидающую служанку:
– Ступай к мальчишке. Осторожно расспроси его обо всех мелочах. Куда ходили, почему… – Елена помялась и добавила: – Узнай, как развлекались. Отрок юн и неопытен, он обо всем проболтается. Это Осип будет говорить токмо то, что надобно, как его ни обхаживай. Волчара старый и ушлый. А Федька от нажима хорошего сомлеет. Все тайны хозяйские на блюдечке поднесет.
– Не знаю я, матушка, – замялась Милана. – Я же не кат какой, пытать не умею. Чем же мне его таким напугать, чтобы признался?
– Нечего дурехой прикидываться, не на исповеди. – Елена расстегнула ворот платья и спрятала письмо на груди. – Нечто ты не знаешь, чем бабы мужиков ломают да на колени ставят? Мальчишка, я так чую, пока еще даже не целованный. От первой же ласки поплывет.
– Так… – замялась девка. – Срамно…
– Срамно в тереме сидеть да выданья в покорности ждать, ровно телка случки, – отрезала Елена. – Коли баба жизни хорошей хочет, сама ее должна себе из мужиков выстилать, а не под них ложиться. Ступай немедля, и чтобы к рассвету Федька каждого твоего слова, ровно конь узды, слушался!
Милана, поклонившись, попятилась за дверь.
Княгиня, постояв возле трона, осторожно подняла подаренное украшение, продела в него голову и опустила на плечи. Пригладила ладонями, но искать отражения не стала, а отправилась к себе.
Служанка же, покрутившись, пошла вниз, в людскую. Выглядела паренька, штопающего у печи меховые штаны с помощью шила и конского волоса, подкралась к нему сзади, положила руки на плечи. Федька задрал голову, улыбнулся:
– Привет! Обозналась?
– Нет, юный витязь! – покачала головой девушка. – Я пришла к тебе. Ты ведь ныне воин, а не дворня. Тебе нужно жить в отдельной светелке. Пойдем, я покажу тебе хорошую комнату.
– Э-э-э… – ненадолго растерялся паренек, потом торопливо скатал штаны, оставив шило внутри. – Хорошо, пойдем. А там печка есть?
– Ты замерз, мой герой? – Милана взяла его за руку. – Пойдем. Ты расскажешь, что так выстудило твою кровь?
– Мы прошли пешком по самым холодным землям Руси! – оживился Федор. – Туда и обратно! Ты даже не представляешь, что это за край. Ночь длится там весь день и только весной становится короче, там небо светится разноцветными радугами, а деревья не вырастают выше травы. Там так холодно, что, если плюнуть под ноги, на землю падает уже льдинка, а ветер застывает на камнях, покрывая их ледяным панцирем.
– Не может быть, – округлила глаза девушка, неуклонно утягивая его за собой. – Как интересно!
– Мы проплыли по этому мерзлому краю тысячу верст! В лодке, на ветру. Я думал, что не смогу согреться больше никогда в жизни.
– Как это ужасно! – Она провела паренька по лестнице наверх, потом, под самой кровлей, к средней светелке. – Печи тут нет, но труба всегда теплая, если в морозы весь день топят. А когда не так морозно, то и просто не холодно…
Милана распахнула дверь, вошла первой, подобрала откуда-то снизу огарок свечи, запалила от лампады перед иконой, перекрестилась на образа и задернула крохотную сатиновую занавеску.
– Вот в точно такой же комнатке на коче нас помещалось полста человек, – оглядел Федька конурку, в которой имелись только сундук, табурет и постель из кинутого поверх топчана травяного матраца. Правда – застеленного простыней и накрытого лоскутным одеялом. – И окна тоже не было.
– Какой ужас! – воскликнула девушка. – А окно тут есть. Просто на зиму ставнями закрыто. От ветра и снега. Не так холодно получается.
– Так ведь весна уже, э-э-э… – замялся Федор.
– Меня зовут Милана, – выручила паренька девушка. – Неужели ты был в настоящих сражениях? Ты ведь такой молодой! Неужели ты уже захватывал города?
– Да, захватывал! – с гордостью ответил Федька.
– И в последнем походе?
– Мы завоевали Стекольну!
– Правда? И у вас было много добычи?
– Да!
– У вас было много пленниц, храбрый витязь? – Милана положила ладони ему на грудь. – И что вы с ними делали, мой победитель?
– Ну, мы… – попятился парень и вовремя вспомнил: – Не было совсем пленниц в Стекольне. Мало времени у нас тама вышло, торопились очень.
– У тебя не было, юный витязь. А что делали с пленницами другие воины?
– Да ни у кого не было! – взмолился Федька от такой настойчивости.
– Нигде, никого… – разочарованно отступила девушка. – Неужели вы никогда не захватывали пленниц? Кто же в это поверит? Наверное, ты просто никогда не бывал в походах.
– Я бывал! – возмутился Федька. – И с басурманами рубился, и со свеями, и в города вражьи входил.
– И? – ехидно ухмыльнулась девушка, забрасывая ладони за голову.
Паренек недовольно набычился, а потом внезапно вцепился обеими руками в ее груди.
– А-а-а!!! – завизжала Милана и влепила ему звонкую пощечину. – Ты чего, с ума сошел?! Больно же! Нежнее это нужно делать, осторожнее. Ты же не секиру хватаешь, ты женщину ласкаешь. Иди сюда! Поцелуй мою шею. Вот так. Еще… Нет, не слюнявь, я тебе не ложка от варенья. Только губами. Шею, подбородок, губы… Теперь глаза, брови. Уши тихонечко губами потереби… – Девушка задышала тяжелее. – Хватит тискать мою грудь, ты не корову доишь. Ее нужно гладить, ласкать, нежить… И продолжай целовать шею… Тише, тише, сейчас я помогу…
Она торопливо расстегнула кофту, распустила завязки на шее, спустила с плеч края сарафана, наклонила его голову ниже:
– Господи, какой ты неуклюжий! Да, да, продолжай… – Девушка лихорадочно стала дергать поясные веревки юбок, внезапно тихо хохотнула: – Как же вы с ними управляетесь, с пленницами?
– Разрезаем, – внезапно ответил Федька.
Юбки наконец-то упали, и Милана поежилась, обхватив себя руками за плечи:
– Ой, как тут зябко! Но ведь ты согреешь меня, витязь? Ты не дашь мне замерзнуть?
– Нет, не дам… – Паренек, опускаясь на колени, целовал ее грудь, шею, бедра.
– Да раздевайся же ты наконец! – взмолилась служанка. – Хороший мой, мне холодно. Сделай то же самое, но под одеялом!
Только к рассвету Милана наконец стала понимать, что именно делают с пленницами лихие ватажники. И Федька вроде бы тоже.
Молодые люди были бы не прочь уточнить еще больше подробностей – однако дворовой девке нужно было спешить к княгине.
С помощью дворни хозяйка Заозерского княжества оделась, после чего повелела накрывать в столовой:
– Милана меня проводит, – указала она на доверенную девку. – Радунья, подушки сильнее взбей, больно комкаются. И перину переверните, слежалась.
Служанки кинулись готовить постель к будущему отдыху хозяйки, Елена же неторопливо пошла по выскобленным до белизны коридорам:
– Мне доложили, в твоей светелке поселился гость? – вскинула она бровь. – Ладно-ладно, не красней. Сие была моя воля, но о том болтать не стоит. Что наш юный ватажник?
– Он такой забавный, матушка-княгиня, – потупила взгляд Милана. – Совсем невинный. И очень старательный.
– Смотри не надури, – посуровела княгиня. – Это он в тебя втюриться должен до кроличьего писка, а не ты в него! О чем сказывал?
– Не было никого у князя нашего. Ни в походе, ни в Стекольне, ни даже в Холмогорах на общей гулянке.