Гражданин Том Пейн - Говард Фаст

— Прибыл со словом Божьим, — сообщил он Джонсону.

Изо всех сил стараясь не слышать, Джонсон с преувеличенным интересом обследовал содержимое повозки.

— А календари? — спросил он с таким видом, будто как раз в этом году созрел наконец для такой покупки.

— Есть политика, — ответил пастор. — Господи помилуй, ну и год нынче выдался — кругом политика.

Джонсон подцепил одну книжечку, полистал.

— Два шиллинга, — услужливо сообщил пастор Эймз.

Библия стоила четыре.

— Взять разве, — сказал Джонсон небрежно.

Лишь потом он спохватился, что покупка Библии не влекла за собою тяжкой повинности читать ее, поскольку каждое воскресное утро это бремя с его плеч снимали в церкви. Что до этой книжонки, то в нее как-никак вложен был капитал, два шиллинга, — и, не имея намерения выбрасывать кровные деньги на ветер, Джонсон в тот же вечер засел за чтение. Когда жена спросила, чего это он такое читает, он досадливо крякнул:

— Э, Менди, отвяжись ты, ради Бога!

Наморщил лоб и стал читать дальше, и понемногу то, что началось как скучная обязанность, обернулось необычайным открытием.

Печатник Белл был поражен, почти испуган; такого с ним еще не случалось, больше того — ни с кем в Пенсильвании никогда не случалось ничего похожего. Набрав книгу Пейна, он начал выпускать ее умеренными тиражами, по несколько сотен, что было, как он знал по опыту, вполне в порядке вещей. Альманахи, поскольку их очень жаловали в сельской местности, расходились хорошо, бывали случаи — как, скажем, с альманахами Франклина, — что и десятками тысяч, но политические памфлеты у сельских жителей никогда не пользовались особым спросом, да и среди горожан — тоже весьма ограниченным, не считая, быть может, листков, которые сразу идут на выброс. Даже для популярных английских романов тираж в полторы тысячи считался очень завидным, а уж в две вообще из рядов вон выходящим. Белл знал, что заломил за книжку Пейна слишком много — по цене два шиллинга она становилась недоступной для большинства мастеровых, ремесленников, мелких фермеров, — однако, в уверенности, что издание обернется полной неудачей, печатник стремился ограбить себя от потерь хотя бы высокой ценой. У Пейна найдутся в Филадельфии друзья, найдутся и противники, и просто любопытные — так что продать по крайней мере пятьсот экземпляров Белл рассчитывал твердо.

Прошла всего неделя после выхода книги, а он уже продал более двух тысяч.

Он напечатал целую тысячу для Нью-Йорка, потом еще тысячу; он нанял себе на подмогу печатника и двух подмастерьев. Один раз им пришлось ночь напролет трудиться над изданием в три тысячи экземпляров специально для Филадельфии — таков был спрос. Местный книготорговец по имени Франклин Грей сказал, что берет тысячу оптом по цене один шиллинг два пенса за штуку — Белл дал согласие поставить и эту партию. Потом из Чарлстона поступил заказ на две тысячи. Семьсот экземпляров просили из Хатрфорда, сто — из массачусетской деревеньки Конкорд, полсотни запросил для себя какой-то Богом забытый Брактон, о котором Белл вообще слышал первый раз в жизни.

Постоянным клиентом у Белла, как и у многих других филадельфийских печатников, издателей и книжных торговцев, был Ангус Макгрей, бродячий книжный барышник; в обширную территорию, где он снабжал своим товаром разного рода мелких лавочников, входили Мэриленд, Виргиния и Каролина; он, впрочем, столь же охотно торговал книгами в розницу, прямо со своего скрипучего, крытого парусиной фургона. Книжечку «Здравого смысла» он прихватил с собой из Мэриленда и все сто миль от Балтимора до Филадельфии, покамест его старые тяжеловозы ленивой трусцой одолевали на пару это расстояние, читал ее и перечитывал, бросив поводья. Ежели кто и знал Америку, ее ритм, ее жаркое дыхание, биение ее сердца, так это Макгрей; печатное слово он, после слова устного, обожал превыше всего и если бы на продажу книг тратил столько же усилий, сколько на разговоры о них, то мог бы, пожалуй, стать очень богатым человеком.

Сбыв где-нибудь в лесной бревенчатой хижине книгу Дефо, он весь светился от гордости, и не одна сотня добрых пресвитерианцев была обязана его красноречию уверенностью, что часы, проведенные за смачными страницами Филдинга, не обязательно должны грозить погибелью их бессмертной душе. Он продавал Свифта и Александра Попа не только образованным владельцам плантаций, но также и одетым в оленью кожу горцам и уже договорился об издании «Кандида» в собственном переводе. Америка покорила его своею грамотностью: выходец из Европы, он не переставал дивиться этому небывалому, разношерстному скопищу людей с крепкими мускулами и такой благоговейной, нежной любовью к печатному слову.

Когда он дочитал книгу Пейна до конца, возвращаясь по три-четыре раза к отдельным местам и стараясь запомнить их наизусть, он решил, что непременно должен познакомиться с автором, и когда это случилось, сказал ему спокойно:

— Мил человек, да ведь это грандиозно.

Пейн, все еще отуманенный усталостью, не в состоянии еще постигнуть, что это творится с его маленькой книжкой, лишь тупо кивнул головой, не найдясь что ответить.

— Необходимо, чтобы ее читали повсюду, — заявил Макгрей.

— Будем надеяться.

— На этот счет не беспокойтесь. Вы не первый писатель, кого я сделал известным в здешних краях, — француз Вольтер, к примеру, англичанин Свифт — в такой компании оказаться не зазорно.

А Беллу Макгрей сказал:

— Мне требуются пять тысяч экземпляров.

— Вы что, в уме?

— В здравом уме и твердой памяти. Плачу по шиллингу за штуку и торговаться с вами, Белл, не намерен.

— Я не могу. Откуда я на это возьму печатные станки, бумагу, работников?..

— Послушайте, вам дают в руки две сотни фунтов — чего вам опасаться?

И Белл, чувствуя, что все это выше его разумения, вздохнул и согласился.

Когда в мастерскую к Беллу зашел старик Бен Франклин и спросил еще полсотни экземпляров, поскольку первые пятьдесят успел уже разослать по разным адресам, шотландец принялся сбивчиво объяснять ему, что происходит. Лицо у Белла заметно осунулось, глаза покраснели от бессонных ночей, весь он был перепачкан типографской краской.

— Тут чуда нет, — сказал Франклин. — Раз книга идет нарасхват, значит, людям интересно читать ее либо она отвечает на те вопросы, которыми они задаются.

Белл показал Франклину два пиратских издания, одно из Новой Англии, другое — из Род-Айленда.

— Я бы не принимал это близко к сердцу, — сказал Франклин.

— А я и не принимаю. Я человек маленький, и станки у меня ни минуты не простаивают днем и ночью. Сколько напечатал — Бог его знает, я уж и счет потерял. За сто тысяч перевалило, сударь, верьте слову. Я волосы рву на себе, что не хватает бумаги, я слезы лью, что мало краски, я собственное семейство выселил, чтобы освободить место для подмастерьев. Мне по ночам кошмары снятся, и все — про «Здравый смысл».

— Такие кошмары будут сниться не вам одному, — улыбнулся Франклин.

Под стенами Бостона на «Здравый смысл» жадно накинулась беспорядочная, недовольная, готовая перегрызться между собою армия янки, столько уже времени осаждающая город. Долгие, тоскливые часы на зимнем биваке поневоле наводили на размышления: зачем воевать? Книжка Пейна по-своему говорила зачем, являла им, пускай в мечтах, образ нового мира. Сперва — единственная книжка, которую монотонным голосом читали вслух бригаде; потом — споры; потом еще несколько штук, чтоб спорщику было где найти подтверждение своим доводам, потом — сто штук, тысяча; потом — растрепанная, захватанная пальцами книжечка «Здравого смысла» в каждом заплечном мешке; годится и бритву вытереть, и на растопку; годится человеку для души и тела — годится, чтобы списывать из нее куски в виноватые письма домой:

«Дорогая моя и Незабвенная жена!

Добрый день, счастливая минутка, думаю о тебе денно и нощно, ты только не брани меня шибко, что бросил хозяйство на тебя, но надо делать дела, без этого нету способа жить Счастливо и Покойно. Один человек, он не американец, англичанин, описывает Различные и Веские причины в книге, она называется ЗДРАВЫЙ СМЫСЛ. Он говорит, и я ним согласен, О вы, кому дорог род человеческий! Кто смеет противостоять не только тирании, но тирану, — вперед! Нет в Старом Свете уголка, где люди не задыхались бы от гнета. Свобода изгнана из всех краев Земли. Я лично согласен с ним, и ты согласишься тоже, когда прочитаешь Книгу, которую я тебе посылаю. Смотри же, чтобы Джеми не отходил от Дженни день и ночь, когда ей настанет срок Телиться…»

Из ранца пленного солдата один экземпляр попал в руки полковника Бентли; тот прочел его и отнес генералу Хау. Хау, генерал армии его величества, прочитал его в свою очередь и вывел заключение: