Страшные сказки Женщины в белом - Крис Пристли
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Он просунул ладонь в разлом и стал шарить там, но вдруг вздрогнул и отдернул руку. На указательном пальце зиял порез. Он был глубокий, и его края жутко разошлись, обнаружив под распоротой кожей скользкие розовые ткани. Дэви затошнило, и, чтобы не упасть, он схватился за камень. Его поверхность была удивительно теплой на ощупь.
Кровь большими рубиновыми каплями падала на расколотый камень, и на кружевной носовой платок, и на подсвечник, и на лежащий в глубине разделочный нож, о который и поранился Дэви. Он схватил платок и обернул им пальцы. Из-за водяной пыли платок промок и пропитался солью, но это было лучше, чем ничего.
Дэви поглядел на кровавые капли на расколотом камне и ухмыльнулся. «Что может быть ценнее крови?» — подумал он. Есть ли более справедливая плата за желание?
— Хочу, чтобы отец возненавидел это место так же, как и я, — с горечью проворчал Дэви. — Хочу, чтобы он бросил этот вонючий остров и увез меня обратно в Эдинбург.
Загадав желание, Дэви почувствовал себя глупо. Желание он, конечно, загадал, но он не такой легковерный, как миссис Маклеод и остальные «старожилы» этого захолустья. Он схватил несколько предметов, которые легко унести — старые часы, ложку, табакерку, брошь — и рассовал по карманам. Затем встал и пошел прочь, к пляжу, чтобы вернуться в обход незамеченным.
Он обернулся посмотреть на Горбатый камень на вершине дюны, и его сердце затрепыхалось. Камень и впрямь походил на человека — горбуна, согнувшегося на ветру. Казалось, он выжидает, прислушивается.
Дэви отвернулся и тут же снова оглянулся на камень. Засмеялся себе под нос. Неужели он думал застать камень врасплох? Он определенно пробыл на острове слишком долго. Он снова засмеялся, глядя на камень. Но этот смех был нервический, и, уходя, он не стал оглядываться в третий раз.
Палец пульсировал от боли, а кружевной платок окрасился винным цветом. Дэви хотел размотать его и осмотреть рану, но не смог себя заставить. Он направился к дюнам; голова у него немного кружилась.
— Ненавижу это место! — выкрикнул Дэви в безразличный рев ветра. — НЕНАВИЖУ ЭТО МЕСТО!
По дороге к пляжу он впервые заметил, что в дюнах виднеются руины старых построек. Из-под песчаного покрова выглядывали стены, сложенные из больших кусков лососево-розового и сине-зеленого гранита, на которых влажно блестели кварцевые вены.
Дэви сел спиной к дюне такой высокой, что за ней могла бы укрыться целая армия. Он отдыхал в оазисе спокойствия посреди ревущего ветра и океана, который ворчал, рычал и в бешенстве пенился у песчаной кромки.
Он глубоко вздохнул, и ноздри обжег запах соленого воздуха и пьянящий аромат водорослей, которые прибой превратил в кашицу. Ветер отыскал в обороне дюны крошечную брешь и закручивал песок в вихрь из похожих на сахар крупинок. Кружась, песок поднялся в воздух и обнаружил что-то, погребенное под ним.
Дэви подался вперед, чтобы подсобить ветру: ему стало любопытно, что же там в песке. Окровавленной перевязанной рукой он сделал два или три гребка и увидал, к своему ужасу, лицо — человеческое, очень бледное, с закрытыми, словно во сне, глазами.
Дэви отполз назад, широко раскрытыми глазами уставившись на лицо, вокруг носа, бровей и мертвенно-белого лба которого шевелился песок. В нем было захоронено тело.
Дэви вспомнил о совете держаться от дюн подальше. Не принадлежит ли тело человеку, кто не внял этому предостережению, с ужасом подумал он.
Велев себе подкрасться поближе, он завороженно наклонился. Тело не могло пролежать здесь долго. Никаких признаков разложения не было.
Вдруг глаза раскрылись, и Дэви завопил.
Он вскочил и пустился бежать, но обернулся и увидел, что из мелкого белого песка поднимаются еще три или четыре головы, словно просыпаясь от глубокого забытья. Дэви остановился, слишком пораженный, чтобы сделать что-нибудь, кроме как закричать.
— Отец! Отец!
Но ветер подхватил его слова и разметал их над дюнами.
Что-то схватило Дэви за ногу. Он опустил взгляд: из песка рядом с ним высунулась рука, которая теперь держала его за лодыжку. Он попытался высвободиться, но рука оказалась сильнее и потянула его вниз.
Последнее, что увидел Дэви, пока в ушах у него визжал ветер, был стоящий высоко на дюне и согнувшийся в дымке Горбатый камень. Старожилы окружили Дэви, и песок захлестнул его, словно вода.
— Вы хотели бы устроить похороны, доктор? — спросил Маклеод. — Я знаю, к кому обратиться. Я поговорю с ним, если хотите.
— Нет, — холодно ответил доктор Фрейзер. — Не нужно, благодарю вас. Думаю, будет правильнее отвезти Дэви обратно в Эдинбург. Его мать… — Он осекся.
— Верно, — сказал Маклеод. — Понимаю.
Доктор Фрейзер велел бригадиру рыболовного предприятия уложить тело Дэви в соль, и спустя два дня все было готово к отплытию в Эдинбург. Он похоронит Дэви на кладбище Грейфрайерс рядом с матерью.
Когда телега отъезжала от дома, взгляд доктора Фрейзера был прикован к камню, стоящему на вершине дюны. Облако погрузило пески в глубокую тень, в то время как за ними в солнечном свете ослепительно сверкало море.
Горбатый камень выделялся на этом ярком фоне восклицательным знаком. Доктор невольно вспомнил, как Дэви нашли на пляже: тело лежало на берегу, опутанное водорослями, а его плоть ужасно истерзали море и песок.
С чего вдруг мальчишке взбрело в голову плавать по такой-то погоде? Почему он не послушался Маклеода?
Доктор Фрейзер поднял воротник, защищаясь от холодного ветра. Тот напал с запада, растрепал лошадиные гривы и заколыхал ткань, которой был накрыт гроб его сына. Все, чего хотелось доктору, — убраться отсюда. Никогда раньше он не знал такой ненависти, какую испытывал теперь к этому острову.
* * *
И снова картина представилась мне очень отчетливо: Горбатый камень, жуткие «старожилы», останки Дэви, выброшенные на берег, словно плавник. И снова там, между склонов дюн, брезжило что-то еще. Но, как и раньше, образ ускользнул от меня прежде, чем я смог его распознать.
Я всегда имел некоторое предубеждение против островов Шотландии, и эта история совсем не способствовала тому, чтобы оно рассеялось. В школе я жил в одной комнате с мальчиком родом из тех мест — ужаснейшим занудой. Он никогда не упускал возможности попотчевать нас рассказами о так называемых чудесах родного края. Тогда я
