Международный человек - Михкель Мутть

И потому он спросил: “А если русские будут все-таки против, то есть ли смысл тратить время всех руководителей делегаций сейчас, до встречи в верхах?”

“Поэтому мы и обращаемся к вам за поддержкой, — сказал Рудольфо с мягкой улыбкой. — Если бы вы нас зарегистрировали, мы бы знали, как поступить. Весь эстонский народ надеется на вас”.

“Я считаю, что от нашей беседы была польза обеим сторонам”, — улыбнулся мистер Стулпо и на прощание пожал им руки.

Когда они оказались по ту сторону железных ворот, Рудольфо глубоко вздохнул:

“Ну и деятель! Такой, что если и захочешь положить его на ладонь и посмотреть, что он собой представляет, он непременно просочится сквозь пальцы, так что и следа не останется. Но совершенный профессионал. По всем признакам видно, что он умеет держать нос по ветру и наверняка сделает в нашу сторону полтора шага”.

Затем они встретились с представителями Фонда Линкольна в Центре Арчи Гудвина. Встреча состоялась в форме делового обеда. Участвовали только мужчины. Человек двадцать, молодых и среднего возраста, сидели за обеденным столом на двадцать восьмом этаже. Из резных шкафов красного дерева достали фарфоровый сервиз и расставили его на огромном круглом столе, на тарелках были изображены зеленые и золотистые вишневые ветки, кельнеры стали сервировать в качестве закуски маленьких раков и спаржу, к которым полагалось розовое вино. Фабиан был растерян и сгрыз первого рака вместе с панцирем.

Затем председатель принимающей стороны произнес приветственную речь, в которой подчеркнул необходимость деловых связей между их страной и Эстонией.

Он выразил надежду, что в Эстонии вскоре начнет действовать по-настоящему честная рыночная экономика, которая приведет к росту благосостояния всех членов общества.

Речь выслушали с профессиональным безразличием и похлопали из чувства долга.

После десерта с ответной речью выступил Рудольфо. Он отметил, как важно Эстонии интегрироваться в свободный мир, включиться в Мировую Схему.

“Для этого нам нужно стать субъектом международного права, для чего неизбежной предпосылкой является регистрация независимости Эстонии со стороны вашего государства”.

Фабиан уже привык, что везде, куда бы они ни ходили, шеф произносил более или менее одни и те же слова.

Рудольфо похлопали немного более оживленно, на гипсовых лицах слушателей появились трещины улыбок — видимо, потому, что, хотя Рудольфо не представил свою речь в форме танцевальной драмы (его ноги оставались в неподвижности), он довольно выразительно использовал пластику пальцев по примеру школы катахали. Они, как известно, знают четыре тысячи положений рук и пальцев, с помощью которых можно передать весьма сложные сюжеты (в обычном балете число положений рук всего около ста). Конечно, шеф не знал все четыре тысячи положений, и все-таки жестикулировал он очень выразительно, используя при этом пластику каждого глазного яблока и бровей.

Никаких обещаний за этим обедом не было дано и договоров не было подписано.

“Нам нужно спешить”, — произнес шеф, глядя на часы, когда они вышли на улицу. Взмахом руки он подозвал такси. Они проехали по центру города около трех километров, пока не оказались возле массивного здания серо-бежевого цвета.

“Здесь работают члены парламента, — объяснил шеф. — Благодаря нашим друзьям мы сможем встретиться с некоторыми из них”.

Они зашли в первую контору. Секретарь сообщил, что сенатор Пазолини ждет их. Пазолини оказался человеком приятной внешности, слегка напоминавшим актера Мастроянни, с серебристыми волосами и большими карими глазами, немного склонным к полноте и все же весьма хорошо сложенным.

Разговор был конкретным. Из чего следовало, что они имели дело с опытным и дальновидным политиком.

“Совершенно ясно, в каком направлении движется история, — говорил Пазолини. — Если сейчас применить слишком жесткие методы, то Горби почувствует себя загнанным в угол и весь процесс замедлится. Но что еще хуже, в России может произойти кровавый финал. Мы не хотим потерять Горби, поскольку он прогрессивный капитулянт. Поэтому для начала мы предлагаем вам вместо окончательной интеграции статус наблюдателей. Это будет реальнее”.

“Это поставило бы нас на одну доску с бывшими провинциями Советского Союза, — парировал шеф. — Наши историко-политические реалии совсем другие”.

“Я знаю это, — кивнул Пазолини. — Но вы понимаете, что история подходит к концу. Это то же самое, как если бы закончился большой Топ-сорок. Если однажды будет подведена черта, то настанет конец! Кто на борту, тот на борту, кто за бортом, тот за бортом. То, что раньше было иначе и потом тоже могло пойти по-другому, — это больше не имеет никакого значения. Потому что если история закончилась, то новых Топ-сорок больше создавать не будут. Останется как было. И жаловаться будет некому”.

“Мы, конечно, это понимаем, — согласился шеф. — Только кто-то в песенном конкурсе — как вы соизволили это назвать — нашу песню под своим именем представил. Мы лишь хотели бы это исправить. В смысле авторских прав”.

Пазолини рассмеялся: “Хорошо, я обещаю, что представлю этот вопрос нашей комиссии в вашей терминологии!”

“Будет как большой сказал”, — произнес Екабс, когда они вышли на улицу.

Все рассмеялись.

На углу они снова взяли такси. “Тебе пора”, — сказал шеф Екабсу, когда они проехали километр. Тот кивнул и вышел из машины. Дальше они поехали втроем, пока не подрулили к зданию с серо-голубыми колоннами в стиле неоклассицизма, украшенному башнями, напоминающими средневековую крепость.

В приемной секретарь им сказал, что член Представительной палаты, бывший помощник президента по вопросам государственной безопасности мистер Влык-Новак уже ждет их.

Мистер Влык-Новак, казалось, был к ним весьма благосклонен. Этому могло способствовать то обстоятельство, что его родители были чехами, которые бежали из Чехии в сорок восьмом году после убийства Томаша Мазарика. Мистер Влык-Новак выслушал традиционные аргументы шефа с большим вниманием и озабоченно кивнул.

“Я сделаю все, что смогу, — в растроганных чувствах пожал он им руки. — Мы не отдадим вас русским”.

“Жаль, — произнес шеф, когда они снова сидели в такси. — Влык-Новак, по всей вероятности, смог бы убедить члена номер три комитета безопасности, за которым стоят могущественные компании по производству хлора. К сожалению, репутация Влыка-Новака уже не та, что несколько месяцев назад. На него легла тень сотрудничества с Роджерсом, из которого в прессе сделали козла отпущения в связи с коррупционным скандалом в Гиннес и Ко”.

Фабиан не слышал об этом ровным счетом ничего и счел за лучшее промолчать.

“Куда едем?” — спросил негр-таксист.

“На Триумфальную площадь, — произнес шеф. — Это является нашей целью вот уже пять лет. Кстати, — продолжил он по инерции, — вы знаете, где находится Эстония?”

“Конечно, знаю, — оветил негр. — Это там, где раньше жил Арво Пярт”.

“Откуда вы знаете Пярта?” — даже Рудольфо не смог скрыть удивления.

“Я изучаю в университете музыковедение, — сказал таксист. — Иногда играю в оркестре, замещаю, когда надо. Я знаю произведения Пярта. Композитор что надо”.

В клубе возле Триумфальной площади они встретились с самим гномом Момсеном, который оказался большим крепким мужчиной лет пятидесяти. Глаза немного навыкате с тяжелыми веками и властная линия рта давали понять, что ему не нравится, когда возражают. Поэтому даже Рудольфо помалкивал, когда Момсен развивал свои идеи, связанные с Эстонией.

“Вы должны отказаться от восточного рынка. Иностранному капиталу нужны гарантии. Вы можете получать доход от туризма, — поучал он, откинувшись в кресле с закрытыми глазами. — Вы должны организовать свободные выборы. В прессе не должно быть цензуры. Вам нужна своя валюта”.

Они сидели тихо, как мыши, и слушали, как школяры. Шеф распорядился, чтобы Андерсон записал весь разговор, и украдкой дал Фабиану знак, чтобы тот изобразил на лице еще большую преданность.

Момсен говорил долго. Под конец он добавил несколько советов относительно животноводства, порекомендовав отказаться от разведения коз в Эстонии.

“Это животные для бедных, — произнес он. — Например, в районе Нью-Мехико местные жители используют одно и то же слово для козы и овцы”.

“Тоже мне восточный мудрец, — сказал Рудольфо, когда они спускались в лифте. — Из-за его болтовни у нас осталось совсем мало времени”.

Когда они сели в очередное такси, Рудольфо попросил разрешения позвонить. На другом конце был некто Флэннери, который недавно встречался с руководителем канцелярии иностранных дел.

“Он одобряет нас?” — поинтересовался Рудольфо.

“Он сделал это на дипломатическом языке, — ответил Флэннери и спросил: — Как обстоят дела с Ельциным?”

“Он недавно попал в аварию”.