Африка - Растко Петрович

пантеры. Конечно же, нас она видит, но не боится и бежит прямо навстречу, вовсе не собираясь нападать, – просто стремится к реке, от которой мы как раз идём. Больше вокруг не видно ничего, за исключением этого единственного огонька, который от нас ускользает.

Я и потом, проходя ночными тропами, видел массу таких огоньков самых различных оттенков, но всегда недоумевал, почему пара глаз животного, которые должны были бы светиться подобно паре далёких звёзд, всегда сливаются в один огонь вместо двух огоньков. Швейцарец вскидывает ружьё и замирает, но свет тут же гаснет: зверь свернул в сторону. Где-то горит большой участок леса, оттуда слышится треск деревьев и гвалт перепуганных птиц. На нашем пути, пролегающем сквозь дебри, продолжается движение зверей, они совсем рядом: то вспыхнет зелёный глаз оленя, то прорежется жёлтое око гиены, то мигнёт своим электрическим прожектором пантера. Она с любопытством нас поджидает – и вот уже можно различить её тёмную гибкую спину, а потом она просто исчезает в зарослях. Швейцарец уже не порывается стрелять, и мы мирно проходим через этот тёмный рай, где звери смотрят на нас с интересом, без враждебности. Вот брызнули в стороны кролики, пробежала крыса, проползла змея. А вот и опять на обочине нашей тропы мерцают, словно фонарики, глаза пантер, антилоп и гиен, оказавшихся у нас на пути и скатывающихся под пологом джунглей. Кастаньеты гремучих змей, крики обезьян, лай шакалов, щебет ночных птиц… Кипучая ночная жизнь на краю саванны, столь захватывающая ещё и потому, что я даже не представлял себе, насколько всё это может быть безопасно.

Свет льётся и с небес: там тоже царство фауны – вот скорпион, пара медведиц, лев, бык, овен, все они персонажи людских преданий, свидетели невзгод, страданий и трагедий человечества, и я для себя стираю различие меж небесами и землёй, меж реальностью и иллюзиями. Задыхаясь от волнения, воображаю, что это сами знаки Зодиака радостно, но вместе с тем и пугающе-таинственно шествуют бок о бок с нами, здесь, на земле. Среди деревьев, которые, отжив свой тысячелетний век, ложатся умирать на упругий ковёр папоротников и лиан. Деревьев, которые падают, сражённые смертью, и по всей своей длине пускают корни в красную жирную землю, пропитанную перегноем как кровью. Вот звёзды на земле – воплощённые, огромные, мягкие, жаркие, полные дыхания. Нам видны только их глаза – они и есть дух неба и пространства.

Ими освещены горы. Южный Крест наискось вонзается в макушки деревьев. Мой второй бой по имени Мури, замечательный юноша, язычник-идолопоклонник, – удручён тем, что мы собираемся побывать на территории, населяемой племенами якуба, гере и водаабе, считая, что стоит ему оказаться одному, на него тут же нападёт человек-пантера, так как хоть он и чернокожий, но чужак. Белые же всем внушают страх, в том числе и распространённым в этих местах сообществам людей-пантер. Три года назад Мури собственными глазами видел, как человек превратился в пантеру, и ему едва удалось спастись. Я говорю, что у меня есть револьвер (который на самом деле покоится в чемодане); его испуганное лицо, на которое не взглянешь без смеха, проясняется, и после этого он и другие бои стараются не терять меня из виду. Пока мы ужинаем в Мане, они ютятся в углу позади меня.

Мы останавливаемся в бунгало торговца Йорка, который сейчас в отъезде, но его слуги знают, что мои спутники – друзья Йорка, и предоставляют в их распоряжение весь дом. Вот только в спальне уже дремлет «мус» Йорка, негритянка, на которой он женился по местным обычаям. Поскольку предназначение таких женщин вполне определённое, то ими вправе воспользоваться даже приятели мужа или, по меньшей мере, они могут нисколько с ними не церемониться, и швейцарец требует, чтобы слуги её разбудили и куда-нибудь переместили. Тут вмешиваюсь я, и мы оставляем её в покое, а устраиваемся на веранде. Повара готовят нам отменный ужин с вином и содовой. Хозяин – большой человек в местных масштабах: он скупает охотничий улов за тряпки, побрякушки и выпивку. Той же ночью швейцарец – как оказалось, лунатик – падает с веранды на головы прикорнувших под ней овец и жёлтых африканских собак, и мы просыпаемся от жуткого гама.

Утро в холмистой, зелёной местности, деревья-исполины курятся дымкой. Здесь негры совсем другого типа: очень чёрные, со светлыми глазами и необузданным нравом. Не улыбаясь, не поворачивая головы, они следят за каждым нашим шагом. Статные, этого нельзя не признать. У местных девушек груди словно высечены из камня, с изумительными торчащими сосками. В сопровождении слуг и мальчишек иду в соседнюю деревню Бапле. Староста села по имени Кень, молодой богатырь с горящим взором, явно боится фотоаппарата. За каждой округлой ложбиной вздымается ярко-зелёная гора. Перед селом по глубокому ущелью течёт речка, через неё перекинут плетёный мост. В речке купаются мужчины и женщины. Староста села протягивает мне плод колы и сообщает о том, что сегодня деревня Бапле племени дахов устроит мне торжественную встречу с тамтамами.

Подготовка занимает довольно много времени. Девочки-танцовщицы, жрицы-куртизанки, сначала в своих хижинах совершают омовение с соблюдением целого ряда церемоний. Начинает танец «деде» старая негритянка, долговязая, тощая, с отвислой грудью. Она извивается, трясётся, подпрыгивает под общий смех жителей деревни, которые таким образом выражают свою радость и восхищение, и, совершая весьма фривольные движения, приближается ко мне почти вплотную. Кожа её выбелена. Солнце жарит невыносимо, грохот барабанов оглушителен – истинный ад! Она смеётся и, обращаясь ко всем, выставляет вперёд свою иссохшую грудь и живот.

А вот и гвоздь программы – Нои и Сати, их несут на плечах юноши-язычники. У нас в этом возрасте девочки ещё ходят в школу, а здесь они – жрицы любви. Они умащены благовониями, их одеяния – лишь красно-жёлтые бусы, протянутые между ног, по бёдрам и вокруг груди. Пальцы рук и ног и шея утопают в украшениях. От лба до темени – серебряные тиары. Как же эти девчушки напоминают мне изваяния Шивы! Очевидно, их выбрали потому, что красоты они необычайной: удлинённый разрез глаз, тёмные волосы с синеватым отливом. Контуры чуть вывернутых пухлых губ также тронуты синевой. По-детски нескладные тела, длинноватые руки и ноги – в них тоже неповторимая красота. В этих подростках воплощён некий торжественный покой. Они несут в себе всю архаику, непостижимость и трагизм Африки, сея вокруг тишь и святость, какую у нас источают соборы.

С момента очищения и до вступления в языческий танец «деде» девушки-жрицы не должны касаться земли. Старшие братья (у