Африка - Растко Петрович

Немного отойдя, мы и в самом деле начинаем различать приглушённый барабанный бой, а через несколько сотен шагов отсюда обнаруживаем мусульман-суданцев, которые образовали круг и танцуют, – они уже подустали, но следуют друг за другом, словно в экстазе. То и дело кто-то выходит из круга к почерневшим барабанам и танцует соло. Танцоры грязные, неопрятные, в лохмотьях. Негры вообще-то довольно чистоплотны, но, сменив язычество на ислам, тут же расстаются с приверженностью к чистоте. Ислам велит прикрывать тело, и они перестают мыться.

Покидаю суданцев и, петляя по хитросплетениям пустынных переулков и дворов, спотыкаясь на травянистых кочках и сваливаясь в канавы, добираюсь до поселения бауле. Все спят – сегодня для них слишком прохладная погода. Я и сам ощущаю свежесть, ведь стоит выбраться из зоны джунглей в саванну, сразу замечаешь значительную разницу между дневной и ночной температурой.

Из одной хижины доносится пение в сопровождении нескольких звуковых инструментов. Стучимся. Песня сразу стихает; вышедший негр смотрит на нас с недоверием и страхом. Это он сидел один в своей хижине и пел под стук некоего подобия деревянных кастаньет, начинённых камешками. Говорит, что все спят, но завтра он сможет устроить мне «большой тамтам». Разочарованный, возвращаюсь домой.

С утра так прохладно, что я с трудом заставляю себя облиться холодной водой. Надеваю лучший белый костюм, который должен сразить госпожу Беде, и тут её бой доставляет мне письмо. В Манкёно надо выезжать не в одиннадцать, а в восемь. Кстати, пишет она, это вотчина известного романиста Франсис-Бёфа36, единственного белого человека на четыреста километров вокруг.

Меня любезно берёт с собой один господин, выходец из рода Сен-Кальбр. Он едет в Манкёно в качестве представителя торговой компании – закупать сырьё. Носящий звучную фамилию молодой человек, получив техническое образование, приехал в Африку в поисках приключений и острых ощущений, подобно героям Конрада37. Однако здесь он повзрослел, остепенился и отверг всё авантюрное, приняв только то, что требует усилий и труда. Этого всего он мне не рассказывал, он лишь поведал, что, вернувшись из окопов, стал буржуазную европейскую жизнь воспринимать со смехом. «Мне хотелось дышать свободнее!»

Со всех сторон саванна, живописная, местами поросшая лесом или высокой травой, которую негры как раз подожгли, – по некоему особому плану, чтобы загнать зверей в капканы и ямы. Задыхаясь, мы следуем коридорами меж очагами пламени, которое едва не обжигает нам лица.

«Мне хотелось бы дышать свободнее!» – говорю я Сен-Кальбру, и мы смеёмся.

То и дело нам встречаются голые юноши очень тёмного цвета кожи, они вооружены серпами и дубинками. Наступая растянутыми шеренгами, они пробегают мимо нас в погоне за невидимым зверем. Цвет кожи туземцев, начиная с народа бауле и по мере продвижения на запад вдоль линии джунглей, меняется от тёмного с красноватым отливом, как на побережье, до исчерна-лилового. Чем дальше мы заходим, тем более дикими и пугливыми нам кажутся аборигены, это уже совсем иное человечество: адское, пещерное и дикое. В Европе не увидишь африканца, который был бы столь же чёрен: в цивилизацию такие не вливаются никогда.

Пересекаем реку Бандаму на пароме. На противоположном берегу – кучка мужчин и женщин, которые производят впечатление совершеннейших дикарей, они даже избегают смотреть нам в глаза. Чуть позже, у быстрого ручья, спрятанного в густой зелени, примечаем двух женщин ошеломительной красоты: совершенно нагие, усыпанные лишь блёстками водяных капель, они, побросав неподалёку свои ожерелья, плещут друг в друга водой и хохочут. Увидев меня и мой фотоаппарат, они с визгом скрываются в чаще. Две их товарки, столь же красивые, соглашаются сфотографироваться, но вначале прикрывают платками бёдра.

Всюду, где пасётся мелкий скот, при нашем приближении в воздух взмывают изящные белые птички, похожие на крошечных цапелек. Питаются они исключительно насекомыми, докучающими домашней живности. Сразу после полудня мы пересекаемся с оленихой, она движется прямо на нас, перебирая стройными ногами. Мой спутник удивлён – ему ещё никогда не доводилось встретить оленя в такую жару. Она подходит к нам очень близко и так неохотно уступает нам дорогу, что Сен-Кальбр одним выстрелом из револьвера сражает её наповал. Я отворачиваюсь, чтобы не видеть всего этого, мне совсем не хочется смотреть на её мёртвое тело. Затем Сен-Кальбр убивает из ружья одну из трёх куропаток, оказавшихся в его поле зрения, и, по счастью, не попадает в кролика, который поначалу настроен вполне приветливо, но вовремя соображает сбежать.

Манкёно – деревня почти в двухстах километрах от Буаке. Её жители происходят из племени дьюла, и за то, что они, презирая земледелие и охоту, занимаются только торговлей, их считают негритянскими евреями. Представитель этого племени готов пешком преодолеть сотню километров, чтобы купить горсть соли или какой-нибудь волшебный порошок, а затем ещё сто километров, чтобы обменять его на лекарственные травы.

Все окрестные негры относятся к этому племени с презрением, несмотря та то, что, пройдя пять-шесть тысяч километров, они сколачивают некое состояние и тут же, чтобы казаться привлекательнее, покупают себе голубой суданский плащ, который обходится им в половину их выручки; вторую же половину они часто попросту пропивают.

Среди круглых соломенных хижин, фундаментом для которых служит утрамбованная земля, виднеется несколько причудливых построек из высохшей глины с остроконечными башенками по углам и деревянными шипами, торчащими со всех сторон из стен и башен. Это мечети и минареты народа дьюла, который исповедует ислам. На некоем подобии базара торгуют в основном шерстью, колой (здесь это священный плод, его едят, им чистят зубы, он лечит, исцеляет и т. д.), вяленой рыбой, ожерельями.

Наносим визит «боссу», Франсис-Бёфу. Его дом – огромное сооружение местного образца, чем-то напомнившее мне летние резиденции древнеримской знати, изображения которых мне доводилось видеть. Вокруг постройки, крытой огромного размера соломенной кровлей, – круговые, огороженные циновками веранды, ведущие в помещения. Хозяин-отшельник, не чуждый богемного образа жизни и чуть не плачущий от выпавшего ему счастья в кои-то веки принять гостей в этой пустыне, к нам неимоверно радушен. Он ведёт нас в хижину, расположенную на другом конце двора, – там мы сможем расположиться: проворные пареньки уже стелют нам постели, расставляют столы, стулья, натягивают москитные сетки. Неподалёку в тени соломенного навеса темнокожий слуга крепит к подрамнику из кешью домотканый льняной холст. Полуголые девушки толкут просо и кукурузу.

Писатель знакомит нас с супругой – очаровательной дамой, она так переживает за нас – не слишком ли мы устали, не проголодались ли, может, хотим пить? Подают аперитив. Знакомство начинаем с перечисления общих симпатий и друзей. Хозяин – известный