Поправки - Джонатан Франзен

Очень давно – Чип был еще ребенком – произошло полное солнечное затмение, которое наблюдали на Среднем Западе, и одна девочка из какого-то захолустного городка на том берегу реки, несмотря на все предостережения, осталась на улице и следила за убывающим солнечным серпом, пока не обожгла сетчатку глаз.

«Было вовсе не больно, – рассказывала ослепшая девочка репортеру «Сент-Джуд кроникл». – Я вообще ничего не почувствовала».

Изо дня в день, прихорашивая труп давно скончавшегося монолога, Чип платил за квартиру, еду и развлечения большей частью деньгами младшей сестры. И все же, пока деньги водились, он не испытывал острой боли. Один день потихоньку перетекал в следующий. Чип редко вставал с постели до полудня. Вволю ел и пил, одевался вполне прилично, чтобы убедиться, что пока не похож на трясущееся бланманже; четыре вечера из пяти ему удавалось упрятать подальше тревогу и дурные предчувствия и хорошо провести время с Джулией. Сумма, которую он задолжал Дениз, намного превышала заработки корректора, но по голливудским стандартам была ничтожной, а потому Чип все реже появлялся в конторе «Брэг Нутер и Спей». Жаловаться ему было не на что, разве только на здоровье. Летом, когда вся работа сводилась к перечитыванию безнадежно испорченного первого акта, Чип иной раз выходил глотнуть свежего воздуха, шел по Бродвею, устраивался на скамейке в Бэттери-Парк. Ветерок с Гудзона забирался под воротник, над головой неутомимо фырчали вертолеты, издали, из Трайбеки, квартала миллионеров, доносились вопли малышни, а Чипа с головой накрывала вина: он так здоров, так крепок и при этом – ни то ни се! И крепкий сон по ночам, и отсутствие болезней – он благополучно избегал даже простуды – не помогают ни завершить работу, ни полностью предаться каникулярному настрою, ни флиртовать с девушками, ни закладывать за воротник «Маргариты». Лучше бы сейчас, в эту полосу неудач, занедужить и умереть, а здоровье и избыток сил сохранить на потом, когда (немыслимая перспектива!) он станет на что-то способен. Сколько же растрачено зря – деньги Дениз, благосклонность Джулии, собственные способности и образование, возможности, предоставленные самым продолжительным в истории Америки экономическим бумом, – но более всего здесь, у реки, под теплыми лучами солнышка, Чипа угнетало это никчемное, нелепое здоровье.

В июле, однажды в пятницу, деньги кончились. Выходные с Джулией обходились минимум в пятнадцать долларов (буфет кинотеатра), так что Чип сгреб с полок марксистов и отволок в «Стрэнд»[21] две тяжеленные сумки. В совокупности эти книги стоили 3900 долларов, сохранились и переплеты, и суперобложки. Приемщик в «Стрэнде» небрежно пролистал товар и объявил: «Шестьдесят пять».

Чип одышливо рассмеялся, уговаривая себя не спорить, но ведь только новехонькое британское издание Юргена Хабермаса («Структурные перемены общественности») – книга оказалась слишком трудной, он так и не прочел ее и уж тем более не законспектировал – обошлось в 95 фунтов! Он не удержался и указал приемщику на это обстоятельство.

– Обратитесь в другой магазин, – сказал тот, и рука его замерла над кассовым аппаратом.

– Нет-нет, вы правы, – сдался Чип. – Шестьдесят пять, отлично.

Было до слез очевидно, что он рассчитывал выручить за свои сокровища несколько сотен. Чип отвернулся от укоризненных корешков, припоминая, как эти книги манили его в книжный магазин обещанием радикального разбора позднекапиталистического общественного устройства и с какой радостью он нес их домой. Но Юрген Хабермас не обладал длинными, прохладными, точно ствол грушевого дерева, ногами Джулии; от Теодора Адорно не веяло виноградным ароматом распутной уступчивости; Фред Джеймисон не умел так работать языком. К началу октября, когда Чип отослал Иден Прокуро законченный сценарий, он избавился от своих феминисток, формалистов, структуралистов и пост-структуралистов, от фрейдистов и квир-теоретиков. Деньги на ланч для родителей и Дениз он мог добыть, только продав любимых культурологов и полного арденовского Шекспира в твердом переплете, но, поскольку в Шекспире таилась какая-то магия – одинаковые тома в бледно-голубых суперобложках складывались в архипелаг укрытых от бурь островов, – Чип отправил в сумки Фуко, Гринблатта, хукс[22] и еще кой-кого и оптом сдал их букинисту за 115 долларов.

Шестьдесят долларов ушло на стрижку, кой-какие сласти, пятновыводитель и пару рюмашек в «Сидар-таверн». В августе, приглашая родителей, Чип рассчитывал, что к их приезду Иден уже прочтет сценарий и выплатит аванс, но теперь стало ясно, что придется довольствоваться домашним ланчем. Он отправился в один из ист-виллиджских гастрономов, где продавали очень даже неплохие тортеллини и хлеб с хрустящей корочкой. Деревенский ланч по-итальянски, без особых расходов. Увы, гастроном приказал долго жить, плестись за десять кварталов в пекарню, славившуюся хорошим хлебом, не было охоты, и Чип наугад побрел по Ист-Виллидж, заглядывая в фальшиво-привлекательные продуктовые магазинчики, взвешивая на ладонях сыры, отвергая хлеб, присматриваясь к плохоньким тортеллини. В итоге он оставил затею с итальянским ланчем и сосредоточился на единственной альтернативе – салате из дикого риса, авокадо и копченой индюшачьей грудки. Как на грех, спелые авокадо не попадались. Во всех магазинах Чип натыкался либо на полное отсутствие авокадо, либо на твердые, точно орех, плоды. В конце концов спелые авокадо нашлись, но размером не превосходили лайм, а стоили по 3,89 за штуку. Он долго стоял с пятью плодами в руках, соображая, как быть. Положил их на прилавок, снова взял, снова положил и никак не мог решиться. Его охватил приступ судорожной ненависти к Дениз: какого черта она, играя на его чувстве вины, заставила пригласить родителей на ланч! Можно подумать, Чип всю жизнь питался исключительно салатом из дикого риса и тортеллини, но больше ничего в голову не приходило – ни одного рецепта!

Около восьми вечера он вошел в «Потребительский кошмар» («Всё по шикарной цене!») на Гранд-стрит. Испарения дымкой затянули небо, тяжелый, горячий ветер дул со стороны Гудзона. Элита Сохо и Трайбеки потоком вливалась в обрамленные полированной сталью двери «Кошмара». Мужчины выглядели по-разному, зато женщины, как на подбор, сплошь худощавые и тридцатишестилетние, многие ухитрялись сочетать худощавость с беременностью. После стрижки под воротником зудело, и Чип чувствовал себя неловко в толпе изысканных дам. Однако прямо за дверью «Кошмара» он углядел коробку с зеленью: «Щавель из Белиза, 99 центов».

Он вошел в супермаркет, взял корзину, бросил в нее пучок щавеля. Девяносто девять центов. Над стойкой кофейного бара бежали по экрану данные: ОБЩАЯ ВЫРУЧКА ЗА ТЕКУЩИЙ ДЕНЬ, ПРИБЫЛЬ ЗА ТЕКУЩИЙ ДЕНЬ, ПЛАНИРУЕМЫЕ ВЫПЛАТЫ ДИВИДЕНДОВ ЗА КВАРТАЛ (неофициальная, не влекущая за собой обязательств оценка по результатам минувшего квартала, только для общего сведения), а также ПРОДАЖА КОФЕ ЗДЕСЬ. Лавируя среди тележек и антенн сотовых телефонов, Чип добрался до рыбного отдела, где, словно дивный сон, его дожидался ДИКИЙ НОРВЕЖСКИЙ ЛОСОСЬ, ПОЙМАННЫЙ НА БЛЕСНУ, по разумной цене. Чип ткнул пальцем в средних размеров филе, а на вопрос продавца: «Что еще?» – ответил резко, даже заносчиво: «Это все».

Филе в красивой бумажной обертке, как гласила наклейка, стоило 78,40. К счастью, это открытие поразило Чипа настолько, что он даже не стал протестовать, с опозданием сообразив, что цены в «Кошмаре» указывали за четверть фунта. Два года назад, да что там, два месяца назад он бы так не вляпался.

– Ха-ха! – сказал он, покачивая филе за семьдесят восемь долларов на ладони, словно бейсбольную перчатку. Отошел в сторонку, присел на корточки, якобы поправляя шнурки, запихал лосося под кожаную куртку и свитер, а свитер заправил в брюки и выпрямился.

– Папочка, я хочу меч-рыбу! – послышался за спиной тоненький голосок.

Едва Чип сделал шаг, как тяжелая рыбина выскользнула из-под свитера в штаны, прикрыла пах, точно гульфик.

– Папа!!! Меч-рыбу!!!

Чип прижал ладонь к промежности. Филе болталось между ног, словно переполненный, отсыревший подгузник. Он подтянул его ближе к пупку, понадежнее подоткнул свитер, застегнул «молнию» на куртке до самого горла и целенаправленно устремился сам не зная куда. К стеллажу с молочными продуктами. На банках с французской сметаной значилась цена, предполагавшая доставку на сверхзвуковом самолете. Подойти к более доступной отечественной сметане мешал парень в бейсболке, во всю глотку оравший в сотовый телефон, меж тем как девочка – его дочь, скорее всего – обдирала фольгу, которой были запечатаны полулитровые упаковки французского йогурта. Уже пять или шесть обезглавила. Чип наклонился, пытаясь дотянуться до полки за спиной парня, но мешало брюхо-филе.

– Извините! – сказал он.