Приключения Бесхвостика Пелле - Йоста Кнутссон

— Но ты же встречаешь котов первого и туристского класса? — поинтересовался Пелле.

— Мы не общаемся, — рявкнул кот. — А как, кстати, тебя зовут?

— Пелле.

— А я — Калле. Обычно меня называют Калле-Моряк, но это не обязательно.

— А меня иногда называют Пелле Бесхвостик, — сказал Пелле, хотя говорить это было тоже не обязательно.

— А ты что, хвост в Гётеборге забыл?

— А мыши есть на борту? — спросил Пелле, меняя тему разговора.

— К сожалению, я съел последнюю три года назад, — сказал Калле. — Но в Нью-Йорке, будь уверен, такие мыши! У меня есть одна норка на Сорок Второй улице, я там обычно обедаю. Мы всегда стоим на рейде в Нью-Йорке несколько дней, так что можно кое-что успеть до отъезда назад в Швецию. А правда, где твой хвост?

— А как тут с молоком?

— Молока сколько хочешь. И сливок. Здесь живёшь, как принц. И ни одной — можешь себе представить, ни одной! — собаки. Это кое-чего стоит, не так ли?

— А не страшно, когда шторм? — спросил Пелле.

— Ничуть, — пожал плечами Калле. — Мне даже нравится, когда качает. Но, конечно, надо соблюдать осторожность, чтобы не намокнуть, когда вода заливает палубу.

Глава третья. Манхэттен-Джим и Мери

Десять дней и десять ночей плыл Бесхвостик Пелле по огромному, нескончаемому океану. Иногда начинался шторм, но Пелле не страдал морской болезнью. Ни в коем случае! Не мог же он быть хуже, чем Калле-Моряк!

Как бы то ни было, Пелле всё же устал от долгого плавания, но в один прекрасный день, в морском тумане он увидел нью-йоркские небоскрёбы.

— Вот и Америка, — сказал Калле-Моряк. Они стояли с Пелле на носу корабля.

Было очень жарко, солнце пекло что есть сил, над ними носились чайки и что-то оглушительно кричали. Но кричали они по-американски, и Пелле их не понимал.

— Вон та здоровенная зелёная тётка и есть Статуя Свободы, — объяснил Калле. — Она охраняет вход в гавань. А вон там, справа — небоскрёбы, в некоторых больше ста этажей.

— Не очень-то удобно в них жить, — сказал Пелле, — особенно на верхних этажах. Час пройдёт, пока доберёшься до подвала с мышами.

— А лифты на что? — сказал Калле снисходительно. — Там лифты раз в десять быстрее, чем наши, шведские.

— Смотри, сколько кораблей в гавани! — удивился Пелле. — И какие смешные! Вон те особенно — и спереди, и сзади башенка.

— Это паромы, — пояснил Калле, — и это не башенки, а рубки. Паромы ходят через залив и обратно, а чтобы каждый раз не разворачиваться, капитан просто переходит из одной рубки в другую. Но смотри, вот и наш мол! Мол Шведско-Американской линии!

— Мол? — спросил Пелле. — А что такое мол? Там молоко дают?

— Глупости какие, — сказал Калле. — Причём тут молоко? Мол — это причал. Смотри, сколько там народу!

— И кто-то машет шведским флагом.

— А вон мои друзья, — обрадовался Калле. — Мне кажется, это Манхэттен-Джим и Мери.

— Манхэттен-Джим, — повторил Пелле, — какое-то гангстерское имя.

— Никакой он не гангстер, — возразил Калле. — Очень симпатичный кот, он наверняка тебе понравится.

— А Мери? — спросил Пелле.

— И Мери славная, — сказал Калле, — хотя она очень плохо говорит по-шведски. Она, видишь ли, родилась в Америке. Но Манхэттен-Джим из Швеции, его вообще-то зовут Юхан. Он из Хускварны. Но в Америке Хускварна-Юхан звучало бы довольно глупо, поэтому он называет себя Манхеттен-Джим. Вообще говоря, Манхэттен — это большой остров. На нём расположен самый центр Нью-Йорка.

Корабль загудел. Два маленьких буксира помогли ему пристать к молу. Это продолжалось довольно долго. Наконец, пассажиры начали выходить на берег.

— Я должен найти своих, — сказал Пелле. — Мы ещё увидимся?

— Встретимся на таможне, — сказал Калле.

На таможне всех пассажиров попросили открыть свои чемоданы. Большой серый кот с важным видом подошёл к Пелле и что-то сказал по-американски. Пелле ничего не понял.

— Что ты сказал? — спросил он.

Но тот говорил только по-американски. Тут на помощь подоспел Калле-Моряк.

— Это таможенный кот, мистер Смит, — сказал Калле. — Он спрашивает, не везёшь ли ты с собой салаку или канареек. Если да, ты должен заплатить таможенную пошлину.

— Нет у меня ни салаки, ни канареек, хотя неплохо было бы, если бы они были, — сказал Пелле. — Мышей у меня, кстати, тоже нет.

— Мыши не облагаются пошлиной, — сказал Калле, — так что можешь ввозить мышей сколько хочешь, не платя ни цента.

Калле сказал несколько слов по-американски мистеру Смиту, и тот отдал честь. Пелле тоже попытался отдать честь, но получилось так себе — как будто он почесал за ухом.

К ним подошли с подятыми хвостами Манхэттен-Джим и Мери.

— Разрешите представить, — сказал Калле, — моего друга Пелле из Швеции. А это Манхэттен-Джим, а это Мери.

— Хелло, бой, — громко сказал Манхэттен-Джим, — добро пожаловать в Америку! Как там наша старушка Суиден? Да-да, Суиден, это значит Швеция по-американски. Я вообще-то из Хускварны. Какие там были мышки-полёвки! Но мыши на Сорок Второй улице тоже ничего.

— А как в Америке салака? — спросил Пелле. — Ничего?

— О ноу, ноу, — сказал Манхэттен-Джим. — Здесь вообще нет салаки. Я так тоскую по настоящей шведской салаке. Но другая рыба, понятно, есть. Тоже неплохая.

— О, йес, — сказала крошка Мери. Она поняла, что речь идёт о рыбе.

— Мы должны показать Пелле город, — сказал Калле-Моряк. — Давайте где-нибудь встретимся вечером часиков в семь?

— А где? — спросил Пелле.

— Я предлагаю угол Сорок Второй улицы и Шестой авеню, — сказал Калле, — там и до мышек недалеко.

— О, йес, хорошо придумано! — воскликнул Манхэттен-Джим.

— Я не уверен, что найду, — обеспокоенно сказал Пелле.

— А где ты будешь жить? — спросил Манхэттен-Джим.

— Они говорили что-то про гостиницу на Пятьдесят Второй.

— Замечательно! — воскликнул Манхэттен-Джим. — Идёшь тринадцать блоков вниз, и ты на Пятьдесят Второй. По-шведски — квартал, а по-американски — блок. Должен сказать, что в Нью-Йорке ориентироваться очень легко. Самый простой город в мире!

— Я приду в семь, — сказал Пелле.

Глава четвёртая. На Сорок Второй улице

— Иди сюда, Пелле, — сказала Биргитта. — Лучше я тебя понесу, чтобы ты не потерялся в этом огромном городе.

Она взяла его на руки, и они, выйдя на улицу, сели в такси. Машина была ярко-жёлтой, и радио в ней играло так громко, что она, казалось, вздрагивала.

— Итак, мы в Нью-Йорке, — сказал папа. — Это гигантский город. И дома, поглядите, какие высокие дома!

Они проезжали мимо огромного дома. Он был такой высокий, что крыши не было видно.

— А машины? Вы видели когда-нибудь столько машин?

Никто, конечно, не видел.

— Ну, Пелле, как тебе Америка? — спросила Биргитта.

— Мяу, — сказал Пелле. Он обычно не произносил ничего иного, когда разговаривал с людьми.

Гостиница и в самом деле была на Пятьдесят Второй улице.

«Надеюсь, они не держат собаку», — войдя в вестибюль, подумал Пелле и беспокойно принюхался. Нет, к счастью, собаками не пахло.

Их номер был на двадцать шестом этаже. В Биргиттиной комнате для Пелле поставили корзинку с голубой подушечкой.

«Здесь определённо неплохо», — решил Пелле.

В полседьмого он потихоньку улизнул на улицу — не забывайте, что в семь у него была назначена встреча.

Пелле потихоньку бежал по Пятой авеню, которая была намного шире, чем любая шведская улица. По ней мчались машины и автобусы, причём автобусы были двухэтажные, похожие на дома.

«Неплохо бы прокатиться в таком автобусе», — подумал Пелле и мысленно взвесил, стоит ли прыгнуть в автобус, но всё-таки решил, что пешком надёжнее.

Наконец, он добрался до Сорок Второй улицы, свернул налево и вскоре оказался на углу Шестой авеню, где его уже ждали Калле-Моряк, Манхэттен-Джим и Мери.

— Хелло, бой! — завопил Манхэттен-Джим. — Надеюсь, ты не заблудился?

— Я же соображаю, что к чему, — сказал Пелле. — Хотя улицы переходить не так-то просто. Уж слишком много у вас тут машин.

— Йес, — сказал Манхэттен-Джим. — Скоро привыкнешь. Какие планы?

— Сначала зайдём в драг и поедим сливок, — предложил Калле-Моряк.

— А что такое «драг»? — спросил Пелле.

— О, бой, — удивился Манхэттен-Джим. — Ты что, не знаешь, что такое драг? Ну ничего, скоро узнаешь. За мной!

Умирая от любопытства, Пелле последовал за остальными. Они вошли в магазин — ничего более странного Пелле не видел за всю свою жизнь. Собственно говоря, это была аптека. Тут продавали лекарства и массу других вещей. Старик с сигарой в зубах примерял соломенную шляпу, девочка листала книжку с картинкам^, а две пожилые негритянки хотели купить кастрюлю и громогласно торговались. А посреди магазина стоял прилавок, около которого на высоких круглых табуретках сидели люди, пили сок и ели яичницу и мороженое.