Правда об украинцах и Украине - Михаил Антонов

Подыгрывая царю Алексею Михайловичу в его стремлении овладеть Константинополем (подзуживали его на это провокаторы-иезуиты, желавшие втравить Русь в войну с Турцией, чтобы тем самым уменьшить силу натиска турок на Священную Римскую империю Германской нации), киевские монахи унифицировали духовную литературу на Руси. Это после изменения части церковной службы и обрядности патриархом Никоном привело к расколу в Русской Церкви, идеологическое и кадровое обеспечение которого обеспечивали выходцы с Украины. Оно также привело к маргинализации московской культуры. Все те духовные богатства, которые Русь накапливала в течение пяти веков, после такой «реформы» надолго оказались в забвении.

Приезжие просветители были поражены невежеством москалей, которые не проходили в школах ни тривиума, ни квадривиума (так именовались на Западе две ступени средневекового обучения «семи свободным искусствам») и не слыхивали о понятиях «тезис» и «антитезис». Самобытная русская культура, тогда процветавшая, была им чужда, и они её попросту не заметили, как и высокий уровень грамотности (что было утрачено в имперский период и потому объявлено историками как бы не бывшим). Русские в свою очередь не вполне понимали своих просветителей, ибо уже привыкли к тому, что истина не рождается в диалектических диспутах с тезисами и антитезисами, а просто объявляется на Соборной площади царским указом. Но чужеродные правила стихосложения, например, усваивали. Только плоды их выглядели часто просто чудовищно, можно привести тому множество примеров.

«Всё это дало повод, — продолжает Кирилл Фролов, — известному русскому философу Николаю Трубецкому утверждать, что «та культура, которая со времён Петра живёт и развивается в России, является органическим и непосредственным продолжением не московской, а киевской, украинской культуры», что русская культура XVIII–XIX веков — это русская культура в её малороссийской редакции.

При Петре I, нуждавшемся в образованных на западный образец помощниках, почти всё высшее духовенство было из выпускников Киевской академии (Феофан Прокопович, Стефан Яворский, Димитрий Ростовский, Филофей Лещинский и др.).

Один из самых известных и проникновенных церковных русских писателей Евгений Поселянин (Погожев) в своей книге «Русская Церковь и русские подвижники 18-го века» (СПб.,1905) уделил этому вопросу много внимания.

Е.Поселянин, в отличие от многих хулителей первого русского императора, не ставит под сомнение ни любовь Петра к России, ни искренность его религиозных чувств, и приводит много примеров в подтверждение своего понимания истории.

Вместе с тем, Поселянин отмечает:

«Суровый делец с какою-то болезненной ненавистью к религиозной исключительности: таков был Пётр, и таковым вышел он отчасти благодаря обстоятельствам. В начале его царствования произошли страшные бунты тупых приверженцев старины, называвших себя староверами, волнения невежественной черни под личиною веры, во имя будто бы древнего православия, заговор на жизнь Петра, восстание стрельцов. И то, что все эти люди прикрывались мнимою религиозностью, выставляли веру отцов, как знамя, за которое они боролись: всё это и образовало в Петре такую вражду ко всему, что имело вид религиозной обособленности и исключительности. Эти же обстоятельства придали реформам Петра крутой, насильственный, несколько даже жестокий характер. Но… Россию он любил пламенно, и в отношения к Европе видел лишь орудие для усиления России. Европа, писал он, нужна нам только на несколько десятков лет. А после того мы можем обернуться к ней задом». Они учители, мы ученики; впрочем — прибавлял он обыкновенно с самодовольством, — ученики довольно смышлёные, которые так быстро перенимают, что скоро, вероятно, обгонят своих учителей.

В этой обстановке отчасти понятны и неприязнь Петра к некоторым сторонам русской церковной жизни, и его стремление, заимствуя западноевропейскую культуру, взять и элементы протестантской религии. И он нашёл верного помощника в деле преобразования Русской Церкви в лице украинца («дважды выкреста», как писали о нём недоброжелатели) Феофана Прокоповича, поставленного архиепископом великоновгородским и великолуцким. Феофан, по словам Поселянина, «из пребывания своего среди католиков (ради получения образования) вынес глубокую ненависть к ним, особенно к иезуитам. К сожалению, избавленный от влияния латинства, он всю жизнь тяготел к протестантизму». В личном плане широко образованный Феофан был «угодливое перо», честолюбец, ловкий интриган с изворотливым умом, остроумием, железной волей, настойчивостью и непреклонностью в достижении цели, любитель сытно и вкусно поесть. Особенно поражало его корыстолюбие: «Сколько государь ни жаловал его, ему всё казалось мало, «и попрошайничество, слёзные, очень типичные письма его о его нищете с подробными объяснениями, откуда она происходит и как он бедствует, с просьбами о помощи — то дать ему дом в Москве, то денег, то простить долг, — проходят чрез всё его архипастырское служение».

Трудно, кажется, представить себе архипастыря, столь не соответствующего русскому представлению об идеале святителя.

Феофан «был широк в расходах… Но нельзя, к чести его, не сказать, что он был щедр и любил помогать даровитым молодым людям, которых на свой счёт отправлял учиться за границу». (Помог он и юному Ломоносову.) И общий вывод Поселянина таков: «… невольно приходится жалеть, что великий ум Феофана не был озарён тем пламенем веры, которое бы осветило в его глазах иначе многие из явлений в церковной жизни того времени, и сроднило бы его с тем русским народом, духу которого так чужд Феофан-европеец».

Феофан и стал творцом того «Духовного регламента», который определил направления реформы Русской Церкви.

Вскоре после смерти Петра России пришлось пройти через пятнадцатилетний период господства немцев, особенно через время бироновщины. Но Феофан до своей смерти находился с Бироном в хороших личных отношениях.

Если Феофан Прокопович насаждал совместно с Петром протестантские воззрения и тенденции в Русской Церкви, то другие малороссы, преимущественно воспитанники Киево-Могилянской академии, занимавшие высшие места в церковной иерархии, грешили иными отклонениями от традиционного русского православия.

Так, главный противник Прокоповича епископ Стефан Яворский, выступавший против протестантистского засилья в Церкви, зато сам находившийся под сильным влиянием католицизма, стал в 1700 году митрополитом Рязанским и Муромским; в 1701 году — экзархом (блюстителем патриаршего престола), а в 1721 году — Президентом Духовной коллегии (Святейшего Правительствующего Синода). Митрополит Димитрий Ростовский (в миру казак Даниил Туптало), составитель собрания излюбленного чтения грамотных россиян «Жития святых», поражался невежеству великороссов, в том числе и священнослужителей, и задавался вопросом: кого сначала просвещать — паству или пастырей. Епископ Иоанн (Максимович) был поставлен митрополитом Тобольским и всея Сибири. (Его епархия простиралась от Северного Ледовитого океана до Китая и от Урала до Камчатки). Его преемниками также были малороссы Филофей (Лещинский) и Павел (Конюскович). Словом, как пишет Андрей Окара, произошла «украинизация церковной жизни в России». Немало украинцев заняло места и в других сферах управления государством. «В определённом смысле, — пишет тот же Окара в другой своей работе, — Российская империя образовалась путём синтеза московской системы власти и киевской образованности, а импероосновательной мистерией для неё стала Полтавская битва, значительно пошатнувшая положение украинской государственности». Вообще украинцев отличали гораздо более тесные, чем у русских, земляческие связи, и где закреплялся один из них, он старался пристроить там же и других своих земляков. Это не означает, что все священнослужители-малороссы были недостаточно православными. Епископ ИоасафБелгородский (в миру — Иоаки́м Андреевич Горле́нко), известный своими аскетическими подвигами, непоказным нищелюбием и благотворительностью, даром предвидения, почитался по всей России как великий светоч православно-христианской веры. И это не было единичным примером.

Значительной стала прослойка украинцев и в русском монашестве (в гораздо меньшей степени — в белом духовенстве). Евгений Поселянин как бы попутно сделал несколько метких замечаний на этот счёт:

Стефан Яворский «внёс с собою ту любовь к просвещению, которая составляла отличительную черту малорусского монашества…», но это просвещение, как мы увидим через несколько строк, украинцы, книжники и формалисты, понимали по-своему. В Великороссии были и архиереи, и священники — поборники просвещения, причём их отличало «горячее стремление к правде, правдолюбию и к праведности», но они не одобряли тех крутых мер, которыми Пётр ломал русскую жизнь. Немногие архиереи, как, например, Митрофан Воронежский, целиком поддерживали политику царя, направленную на возвышение России, и в то же время обличали его неправедные деяния, оскорбляющие чувства православных. Поэтому «при Петре, находившем мало сочувствия в северорусском духовенстве, архиереев на видные кафедры стали назначать большею частью из южнорусских монахов, которые были образованнее, живее и привычнее к Западу». При этом украинские епископы были поражены невежеством и великорусского народа, и великорусского духовенства. «Конечно, глубокое невежество духовенства было причиною такого положения дел в народе. Ведь народ этот был по-своему набожен, жаждал впечатлений духовных. Но никто не объяснял ему, в чём сущность веры».