Сталь разящая - Евгений Лукин

Ветеран подумал.

— Нет, оповестить, конечно, недолго… — молвил он. — А толку? Какие к ней могут быть претензии? Где вообще сказано, что персоналия имеет право принимать только облик живых людей?

— А предыдущее зеркало? Само разбилось?

Дядя Семен поморщился:

— Да не горячись ты… Там тоже дело темное. Ну сам подумай: если бы эта рыженькая тогда незаконно в него влезла — духу бы ее сейчас не было в зазеркалье! А она здесь. Стало быть, ничего такого не натворила…

— Ждать, пока натворит?.. — Конец фразы как‑то смазался — распорядитель метнулся к серой коробке павильона. — Всем зеркалам серии тринадцать эр‑ка!.. Всем зеркалам серии тринадцать эр‑ка!.. — послышался оттуда его задыхающийся голос. — Объявилась покойница… Ирина Полупалова… Может также назваться Тамарой Истриной… Сообщаю приметы…

— Эх! — сказал вдруг Егорка. — Зря мы тогда с тобой, дядя Семен, ее по тому адресу не направили! Пусть бы он там стеклышко грохнул…

— Все равно не понимаю, — болезненно морщась, перебил Леонид Витальевич. — Истриной‑то она зачем представилась? Что за глупость!

— Глупость — как глупость, — проворчал дядя Семен.

Василий молчал и лишь ошалело взглядывал на говорящих.

— Хорошо, а характер? — не унимался Арчеда. — Чего от нее ждать? Что о ней говорят вообще?

— О ком? — язвительно осведомился дядя Семен. — О покойной Ирине или об этой ее персоналии? С которой ты на бирже познакомился…

Леонид Витальевич смущенно потрогал плешь. Действительно, характеры человека и его отражения могут подчас разительно не совпадать. Вообще становление личности в зазеркалье идет не менее сложно, чем в реальном мире. Взять хотя бы того же Егорку. Пришел из подвала — отморозок отморозком… Ну, что такое подвал в подъезде девятиэтажки, объяснять даже и не стоит. Трубы — текут, пол — с наклоном, в углу — мерзкая непросыхающая лужа. Можно себе представить, чего там Егорка наотражал и каких сцен насмотрелся. Думали, хлопот с ним не оберешься. А оказалось — славный паренек, куда приятнее своего оригинала. Сделаешь ему замечание — посопит, но выслушает… Побольше бы таких!

— О самой Ирине, конечно, — буркнул наконец Арчеда.

Дядя Семен уныло вздохнул, подсел к столу, пошевелил бровями, взял карту, бросил.

— Ирочку, пока та была жива, Тамаркино отражение терпеть не могло, — нехотя сообщил он. — И до сих пор терпеть не может…

— Погоди! — попросил Арчеда, берясь за лоб. — Опять все перепуталось! Кто Тамара, кто Ирина?

— Рослая, в теле — Тамара Истрина, — терпеливо пояснил дядя Семен. — Живая. А хрупкая, рыженькая — Ирина Полупалова… Так вот Тамаркино отражение, с которым я сейчас говорил, до сих пор слышать не может спокойно про Ирину…

— Про покойную? — не поверил Леонид Витальевич.

— Вражда была, Леня, вражда… Ваську делили.

— Ну интересно! — зловеще всхохотнул тот. — Значит, если я обул тебя в реальности, то мы с тобой и здесь тоже должны стрелку забить?

— Персоналия‑то — женская, — укоризненно напомнил дядя Семен. — Сорок с лишним лет одних баб отражала. Вот и нахваталась от них. Короче, ничего доброго об Ирочке этой я от нее так и не услышал… — Усмехнулся и продолжал сварливо: — Во всем она только одна и виновата: стерва, алкоголичка, жизнь Васькину сгубила, а потом еще и умерла — чуть ли не назло. Мужа не понимала, не ценила, талант он из‑за нее в землю зарыл. Ну и так далее…

— Талант? — туповато переспросил Егор. — Какой талант?

Ему не ответили. Егорушка хмыкнул и недоверчиво тряхнул головой. Юному отражению и вправду трудно было уразуметь, о чем вообще речь. Ну, в зазеркалье — понятно: без таланта никого как следует не отразишь. А в жизни‑то какой может быть талант? Живи — и все… Делов‑то!

— Так‑перетак в три створки трельяжа мать! — взорвался вдруг Василий, до сей поры не проронивший ни слова. — Чтоб их, гадов, навыворот поотражало! Только‑только на человека стал похож, с бухлом завязал, в дому прибрался… Да что ж там за суки такие, в этой реальности! Мало того, что друг другу жизнь исковеркают, им еще и зеркала расколотить надо! Не склока — так революция! Зла не хватает…

Судя по всему, возмущался бы он долго, но тут в разговор опять влез незримый распорядитель.

— Внимание!.. — послышался его напряженный голос. — Заворочался! Просыпается… Полупалов, ваш выход! Малахову и Арчеде — приготовиться…

Все были настолько поражены последней фразой, что даже не сразу опомнились. Затем отражение Василия стремглав кинулось к павильону. Дядя Семен победно и многозначительно покосился на юного коллегу:

— Вот так‑то, Егорка! Что я тебе говорил? Посмотрелся в осколок — и готово дело… Видишь? Явился мой соколик.

— А мо‑ой? — разочарованно протянул тот.

— А у тебя, стало быть, не вышло. Я ж говорю: раз на раз не приходится…

Отражение # 10

Рабочее зазеркалье теперь ошеломляло ясностью красок и богатством оттенков. Ощущение слоистости пространства — исчезло. Правда, общий бардак в связи с незавершенной уборкой скорее увеличился, чем уменьшился, но это уже был качественно иной бардак. Бардак, внушающий надежду на чистоту и порядок в будущем.

Отразиловка шла в общем и целом без накладок. В унисон. Чуть ли не с порога Василий вкратце поведал гостям о том, что с ним случилось вчера. Рассказ его был выслушан с одобрением.

— Молодец! — гремел, расхаживая по ковру, дядя Семен. — Хвалю! А то помирать он, понимаешь, вздумал!.. А?! Зеркало‑то! Смотреть приятно… Глянь, и ковер подмел!..

Счастливый Леонид Витальевич Арчеда лучился улыбкой и все ловил момент, когда ему дадут вставить слово. Атташе‑кейс, в котором, надо полагать, ждала своего часа выпивка и закуска, он держал обеими руками перед грудью. Рядышком с изнанкой зеркала из отражения стены выдавалась на манер лепной гипсовой маски праздная физия Егора, с тоской наблюдавшего снаружи за происходящим.

— Значит, говоришь, изловила тебя Томка? — громогласно вопрошал дядя Семен. — Молодец баба! Одобряю! Только так с тобой и можно! А то помирать он вздумал!..

— Да ладно тебе… — пробормотал хозяин. — С чего ты взял‑то?..

— С чего? — рявкнул шумный гость. — А кто на Иришкином кресте обещал повеситься? Я те повешусь, козел!.. Правильно, Васька, давай оживай! Какие твои годы!..

Он остановился передохнуть, и в разговор наконец удалось вклиниться Леониду Витальевичу Арчеде.

— Ну, ребятишки, — сказал он, ставя атташе‑кейс на стол и предвкушающе потирая ладони. — Считайте, кончились наши черные денечки! Отломили мне в Москве кредит… Сколько — не скажу, не поверите… Приму вас обоих на работу, будете в потолок поплевывать и зарплату получать…

С этими словами он открыл атташе‑кейс. Противу ожиданий, там не оказалось ни выпивки, ни закуски. Одни бумаги.

— Да пошел ты нА угол! — немедленно взревел дядя Семен, успевший к тому времени вновь перевести дыхание. — Слыхали мы это все, слыхали! «У меня крыша!.. У меня то, у меня сё!.. Еще два дня — и я хозяин города!..» Бесплатный сыр, знаешь, где бывает?! Ну сколько, блин, можно ловиться на одном и том же? Зуб даю — опять тебя, дурака, подставляют, а ты и рад!..

— Ну, верняк на этот раз, Семен!

— И это слыхали!..

Кто‑то тронул сзади Егора за плечо. Он отпрянул от стены и обернулся. Перед ним стояла давешняя незнакомка, та самая, что представилась в прошлый раз Тамарой Истриной.

Левая бровь как бы слегка смазана…

А была ли она смазана у той яростной рыжеватой фурии, что привиделась недавно в осколке зеркала? Этого Егор не помнил.

Несколько мгновений они молча смотрели друг на друга.

— Он там? — тихо спросила женщина, указав глазами на ртутно‑серую стенку павильона, за которой по‑прежнему гремел и бушевал трубный глас дяди Семена.

Растерявшись, Егор промычал нечто нечленораздельное.

— А эта?

— Кто?

Бледное личико выразило легкую досаду.

— А то не догадываешься!

— Догадываюсь… — осторожно промолвил Егор. — Все уже догадались…

Он смотрел на нее и не знал, что делать. Если она сейчас двинется к павильону, ее не задержишь. Одно отражение просто пройдет сквозь другое. Вообще такой поступок считается в зазеркалье крайним неприличием, но, раз уж она решила влезть в коробку да еще в облике умершего человека, то, значит, и впрямь готова на все!

— Я‑то тебе что сделал? — шепотом спросил он.

Рыженькая взглянула на него с таким недоумением, словно с ней внезапно заговорило отражение колоды карт или стола.

— Ничего.

— Он же зеркало грохнет! А у меня это первое воплощение!

— У меня тоже, — безразлично отозвалась она.

Внезапно дядя Семен перестал глушить округу и заговорил нормальным своим негромким ворчливым голосом. Надо полагать, вышел наружу. Егор немедленно выглянул за угол, и оказалось, что коробку покинули все скопом, включая Василия. Ну, слава богу! В пустом зеркале ей появляться незачем…