Собачий род - Сергей Арбенин

После этого он ушёл за ширму и лёг; было слышно, как под ним заскрипел казённый больничный лежак.

Отец приехал на грузовике соседа, дяди Юры. Отец был выпивший. Но не ругался, молчал. Даже сказал "спасибо" молоденькой девушке, писавшей справку.

Поехали домой. Было уже темно, город сиял огнями всех цветов, напоминая об уходящем празднике.

Андрей шмыгнул носом и спросил:

— Пап, а где Джулька?

Отец, сидевший с краю, долго не отвечал. Потом сердито сказал:

— Там, где все будем…

* * *

Окрестности Великого Новгорода. XVI век

— А что, далеко ли сейчас царь? — спросил Генрих Штаден, обернувшись.

— Возле самого Новагорода, — тамошние богатые монастыри зорит, — охотно ответил дьяк Коромыслов, недавно прискакавший от главного отряда Иоаннова войска.

— Что, очень богатые там монастыри? — с интересом спросил Штаден.

— Богатые… Да только наши, подмосковные, пожалуй, побогаче будут.

— И, однако же, Новгород большую торговлю ведёт. И на Белом море, и на Ладоге, и через Плесков.

Дьяк промолчал. Не хотел объяснять немцу, сколько раз с Новагорода московские князья контрибуции брали, сколько раз самых богатых новгородцев зорили и в Понизовье переселяли.

— А там что? — спросил Штаден, кивнув на густой ельник, бежавший вдоль самой дороги.

— Да что… Лес да болото.

— А живёт там кто? — не унимался немец.

— Почти никто и не живёт. Места-то совсем гиблые.

— Не, — вмешался Неклюд, опричный из боярских детей и главный помощник Штадена; такой же жадный. — Стригольники там живут. Или жидовствующие. Прячутся, ироды.

— Это, что ли, язычники?

— Во Христа они веруют, да неправильно, — недовольным голосом объяснил Коромыслов. — Еретики, словом.

Штаден подумал что-то про себя, потом привстал в стременах и сказал:

— А что, ребятушки, не пограбить ли нам жидов-стригольников?

— Да разве с них что возьмешь? — пожал плечами дьяк. — Они нищенствуют: в том их вера. Дескать, Христос заповедал бедными быть. У них ни крестов золотых, ни икон в окладах…

— Там, где мужик своим трудом живёт, там всегда найдётся, что пограбить, — рассудительно заметил Неклюд.

Генрих Штаден приостановил коня, уважительно глянул на Неклюда:

— А ты дорогу знаешь?

Неклюд пожал плечами.

— Изловим кого на дороге, аль на перепутье, — так всё и узнаем.

* * *

Деревенька широко раскинулась по холмистым берегам озерца, среди древних елей. Летом тёмный, почти чёрный ельник, подбегавший к самой воде, отражался в ней мрачными вытянутыми фигурами, похожими на древних идолов. А ещё отражались в чёрной воде озера косогор и крепкие, по-северному добротные избы, с крытыми дворами, иные избы в два этажа. И ещё отражались лодки, перевёрнутые на берегу.

И облака отражались. И птицы.

Но сейчас стояла студёная пора, озерцо замерзло, в прорубях бабы полоскали бельё, из труб вились дымки.

Штаден остановил коня на другом берегу озера; деревенька была видна, как на ладони.

Штаден поёжился.

— У нас это называется: три волчьих года. Три зимних месяца, значит. Волчье время.

— У нас в старых летописях тоже зиму зовут волчьим временем: "Бусово время", — сказал дьяк и гордо задрал голову — чуть шапка не свалилась; знай, дескать, наших. Только дьяк не знал, или умолчал, что "Бусовым" называлось когда-то и просто старое, незапамятное время.

Штаден посмотрел на дьяка, улыбнулся в усы.

— Ладно. Идём вокруг озера, с двух сторон. Неклюд — ты давай налево, а я справа зайду. Да чтоб ни одна ветка не хрустнула, и снег с дерева не посыпался!

— Знамо, — кивнул Неклюд и повернул коня.

* * *

Бабы, полоскавшие белье, не видели, как чёрные всадники, прячась за обснеженными елями, крадутся двумя колоннами к деревне.

А когда заметили — поздно было: прямо на них по льду наскакал страшный бородатый детина, взмахнул саблей:

— Кто пикнет — голову снесу! Айда в деревню.

В деревне уже хозяйничали опричники. Штаден расставил вокруг караулы, чтоб никто не выскочил из окружённой деревни, добро не унёс.

Сам спешился у крепкой двухэтажной избы с большим подворьем. Наметанным глазом уловил: живёт тут либо какой жидовствующий поп, либо местный богатей.

Ворота были не заперты. Во дворе заливались яростным лаем здоровенные чёрные, с белыми подпалинами, псы. Штаден в сопровождении Неклюда и двух опричных вошёл во двор. Во дворе было чисто, опрятно. А на крыльце стояла женщина, и из-за её подола выглядывали трое детей.

— Неласково гостей встречаешь, — сказал Штаден. — Зови хозяина.

— Встречаем всех по-разному, — ответила женщина мягким певучим голосом, непривычно "окая". — Кто с добром приходит — тому почёт. А кто вором — не обессудь.

Потом, помедлив, приказала мальчишке:

— Оська! Убери собак, — говорить мешают.

Мальчишка с готовностью побежал, загнал собак в хлев.

— А хозяина нету сейчас, — продолжала женщина. — Поехал в Торжок, воск да рогожу повёз.

— А! — сказал Штаден. — Тароват, значит.

Обернулся:

— Неклюд, проверь конюшню. Мало ли что… — И снова повернулся к хозяйке: — В дом-то пустишь?

— Пущу.

Женщина посторонилась.

Штаден поднялся на крыльцо, вошёл в горницу. Ребятишки, округлив глаза, разглядывали его оружие, чёрный панцирь на груди. Вёрткая девчушка хотела потрогать шитый золотом кафтан, но Штаден рявкнул:

— Брысь!

Оглядел комнату. Богатством здесь и не пахло. Разве что иконы в окладах…

Он глянул в красный угол. И не сразу понял, что в иконописных ликах что-то не так. Шагнул ближе, вглядываясь. Знакомые лики были писаны словно демонской силой. Издали можно было узнать и Оранту, и Одигитрию, и Вседержителя, и Распятие, и даже Млекопитательницу. Но вблизи жуткое глумление, похабщина изображений поразили даже видавшего виды Штадена.

Не оборачиваясь, крикнул:

— Неклюд!

Неклюд вбежал, громыхая саблей.

— Чего тут?

— А вот, погляди.

Неклюд повернулся к киоту. Лицо его внезапно вытянулось, румянец сбежал со щёк.

— Ты такое когда-нибудь видел? — спросил Штаден.

— Нет. И не приведи Господь видеть…

Штаден указал пальцем на лик, изображённый в центре.

— Кто это? — он в недоумении повернулся к хозяйке, стоявшей позади, со сложенными на груди руками.

Женщина изменилась в лице, но промолчала. А шустрый мальчонка Оська, высунувшись из-за широкого мамкиного подола, сказал:

— Млекопитательница! Не видишь, что ль?