Экзотические птицы - Ирина Степановская

Азарцев проверил прайс-лист. Юля ничего не прибавила, все было рассчитано точно. Девушка теперь опустила голову, тонкая ее рука с бумажным листком безжизненно повисла.

— Но, может быть, сначала сделаем первую часть операции? — наконец робко спросила она.

— А зачем? Никакого смысла, — твердо ответила Юля. — Через несколько лет рубцы сами собой побледнеют, а сейчас их лучше не трогать! Ну, в конце концов, потом можно будет их немножко отшлифовать.

— Значит, я на всю жизнь останусь такой уродиной? — Пальцы девушки сжались сами собой в кулачок. — Все говорят, что ожоги оперировать сейчас самое время, потом может быть уже поздно…

— Ну, не надо так сразу, «уродиной»… — пожала плечами Юля. — Если вы закроете шарфиком нижнюю половину лица, то…

— Давайте подумаем, — выступил вперед доктор Азарцев. — Какую-то часть денег мы, конечно, возьмем, но что-то, наверное, можем сделать бесплатно! В конце концов, все клиники в чем-то оказывают — пациентам посильную благотворительность!

— Я как раз о благотворительности и говорю! — решительно сказала Юля. — Мы сейчас переживаем совершенно не тот период, когда может идти речь о такой помощи! Я думаю, мы не должны никого обнадеживать зря!

— Знаете, — тихо сказал Азарцев, но в голосе его послышалась несвойственная ему твердость, — вы все-таки мне через несколько дней позвоните! — И он протянул девушке карточку с номером телефона. — Кстати, чтобы я знал, как вас зовут?

— Ника, — ответила та. — Вероника Романова. — Глаза ее как-то разом потухли, надежда исчезла из них, и даже верхняя часть лица стала казаться совершенно ординарной.

— Ника — богиня победы, — заметил Азарцев. — Не вешайте нос! Даст Бог, еще свидимся. И может, даже на операционном столе. Вы все-таки позвоните!

— Спасибо, — сказала Ника и без особого воодушевления сунула карточку в карман. «Он говорит со мной так, чтобы не показаться невежливым, — подумала она. — Я позвоню!»

Она вышла из кабинета, прошла через огромный пустынный холл, в котором на светлом ковре стоял закрытый рояль да щебетали среди цветов в золоченой высокой клетке до по толка разноцветные, яркие птицы. Ника не стала разглядывать их. Она быстро спустилась по нескольким ступенькам к входной двери, тихо сунула деньги охраннику, с которым накануне договорилась, чтобы он ее пропустил, вышла из этого роскошного дома в сад и вдохнула полной грудью холодный осенний воздух.

От порога к воротам вела усаженная можжевельником, выложенная плитами аллея; на той самой лужайке, которую Лысая Голова хотел приспособить для вертолетной площадки, пожилая женщина в резиновых сапогах ухаживала за кустом хризантем. Видно, совсем недавно они быстро пошли в рост, и теперь на паре высоких стеблей уже красовались полураскрытые желтые бутоны. Ника заметила, что руки у женщины были красные, мокрые от дождя, с толстыми, скрюченными ревматизмом некрасивыми пальцами. Через боковую, внезапно открывшуюся дверь ворот вошла еще одна женщина, видно, из местных. Обеими руками она бережно несла перед собой коричневую корзину, из которой пахло чем-то невероятно вкусным, печеным. Охранник, вошедший за ней, тащил открытую пластмассовую коробку с овощами и плетеную сумку с отборными фруктами.

— Второй завтрак приехал! — пропела женщина, позвонив в серебристый колокольчик звонка.

— Ненавижу вас, чертовы богатеи! — вдруг как-то неожиданно само собой вырвалось у Ники, и она опрометью бросилась вон за ворота этого сказочного и вместе с тем страшного замка. И уже сидя в электричке, она вдруг неожиданно прижала кулачок к самому сердцу и подумала: «А может, плюнуть на все? Деньги, раз уж квартиру все равно продали, пустить на учебу в какой-нибудь юридической академии, через пять лет стать следователем или адвокатом и всех этих богатеев засудить и отправить в тюрьму! — Она вздохнула. — Нет, если засудить, значит, надо становиться не адвокатом, а прокурором! Адвокат получает гонорар, а прокурору, наверное, взятки дают. Интересно, у кого больше в месяц выходит?»

Ника тщательно замотала голову шарфом, прислонилась к окну и закрыла глаза. «Нет, я уж сначала позвоню через несколько дней, а потом будет видно», — решила она и заснула. И проспала до самого Курского вокзала.

А пока Ника спала под стук колес пригородной электрички, Юлия и Азарцев сидели в небольшой, очень уютной комнате, примыкающей к холлу, так называемой буфетной-столовой. Она предназначалась для трапез как пациентов, так и докторов и по убранству напоминала очень маленькое кафе в английском стиле. Была здесь и красивая резная дубовая стойка бара с набором спиртных напитков, кои отпускал в одному ему известном количестве всем желающим приходящий в определенные часы буфетчик, в чьи обязанности также входило кормить находящихся в клинике пациентов. Присутствовали и небольшие столики на двоих под льняными синими скатертями. Выкрашенные по современным технологиям неброской бежевой краской стены украшали офорты в благородных рамах со сценами охоты в старинных шотландских имениях, в которых башни замков тянулись в небо черными зубчатыми челюстями.

В данный момент пациентов в клинике не было, и в комнате-кафе поглощали так называемый ленч только Юлия и Азарцев. Владимир Сергеевич равнодушно, не замечая того, что он ест, разрезал холодную телятину и подцеплял ее вилкой, а Юлия, посомневавшись немного и мысленно подсчитав калории, машинально втянула живот и намазала булочку сливочным маслом и джемом.

— Булочки наисвежайшие! Тоня отлично печет, — сказала она. — Такие, наверное, ела на завтрак мисс Марпл.

Азарцев ничего не ответил. В его голове крутились вперемешку несколько мыслей. Одну из них, тоскливо-навязчивую, он пытался настойчиво отогнать, но она не уходила: ела ли сегодня хоть что-нибудь та, которую он оставил в убогой каморке сидящей на полу? Или опять, как раньше, только пила?

«Не думай об этом, все кончено, — убеждал он себя. — Тебе там больше нечего делать. Она не настолько слаба, чтобы перестать заботиться о себе самой. Возможно, твои визиты ее только раздражают и расслабляют. Если у нее закончатся деньги, она будет вынуждена работать. Работа всякому идет только на пользу. Недаром даже в исправительных учреждениях и психбольницах имеются отделения трудотерапии…

Господи, — оборвал он себя, — о чем ты думаешь? Какие исправительные учреждения? Какие психбольницы? Ведь она не совершила ничего плохого, никого не убила, ни у кого ничего не украла. Ну не хочет человек взять себя в руки, при чем здесь трудотерапия? Да пусть вообще бы никогда не работала, от этого никто не умирал. Неужели ты не обеспечил бы ее? Но зачем, зачем она начала пить? Ну подумаешь, выгнали с работы, хотя она говорит, что сама ушла, и что здесь такого? Плюнь на все и снова иди в другую больницу! Трудовая книжка прекрасная, категория высшая, устраивайся куда хочешь! Нет, она твердит, что больше не может работать врачом! Пятнадцать лет проработала, а теперь больше не может. Какая чушь! Просто не хочет. Но если не хочет, так ведь и не заставляет ее никто. Сидела бы дома, готовила обед. Нет, это ей скучно, она не привыкла быть дома. Сутками пропадала в больнице, то день, то ночь, времени не замечала. А тут целый день сиди дома. Конечно, взбесишься! То кошмары ей снятся, то призраки мерещатся… То она будто видит собаку, то мужа, то сына…