Экзотические птицы - Ирина Степановская

— Спасибо, — сказала она. — Как-нибудь съездим. Может быть, когда приедет Ашот. А сейчас я, мне кажется, не смогу. На кладбище надо ехать с искренним чувством, а на мне, Аркадий, какая-то броня. Мне стало все безразлично. Только иногда, когда вижу Чарли или думаю об Алеше, я становлюсь прежней. Часто мне бывает очень страшно во сне. И все. Не обижайся, Аркадий, но вот ты сейчас сидишь возле меня, мне это приятно, но вместе с тем где-то глубоко все время бьется одна мысль: «Когда же он уйдет?» И я тогда снова смогу зарыться в одеяло, закрыть глаза и не думать совсем ни о чем.

— Ты хочешь спать? — удивился Аркадий.

— Если бы… — усмехнулась Тина. — То есть спать я хочу постоянно. Но дело в том, что заснуть не могу! А если засну, так приснится кошмар!

— Так тебе хоть анализы самые элементарные надо сдать! Кровь, мочу, биохимию! Ты участкового терапевта-то на дом хоть раз вызывала? — разозлился Аркадий.

— Ну, вызывала однажды, — сказала Тина. — Совсем как-то стало плохо, голова очень кружилась. Ну, я сдуру и вызвала. Думала, пусть хоть кто-нибудь придет, измерит мне давление.

— И что?

— Ничего. Вечером, в седьмом часу, приползла терапевт. Бабулька-пенсионерка. Причем у нее после подъема по лестнице на мой пятый этаж была такая одышка, что я подумала, как бы ей самой не пришлось «скорую» вызывать.

— Ну а давление она хоть смогла измерить?

— Нет. Посмотрела она на меня от порога, видит — хожу я еще самостоятельно, хоть и по стеночке. Спросила: «Мушки перед глазами бегают?» Я говорю: «Нет». Она говорит: «Значит, ничего страшного. Вегетососудистая дистония. Крепкий чай, кофе, два раза в день кавинтон. Консультация невропатолога, отоларинголога». Постояла еще, ну, я ей пятьдесят рублей дала, она ушла предовольная, а у меня на следующий день головокружение само прошло.

Аркадий захохотал.

— Тебе повезло, грамотная бабка попалась. Послала не только к невропатологу, но и к ЛОРу. Но у тебя с ушами, надеюсь, все в порядке?

— С ушами — в полном! — заверила его Тина, и оба опять захохотали. Только смех у них был немного грустный.

— Ну что ты хочешь? — спросил он наконец, отсмеявшись. — Все правильно. Больше участковый терапевт ничего и не может. В голову же тебе не заглянешь! Только, конечно, давление измерить она все-таки была обязана. Но, с другой стороны, ты ведь не без сознания валялась. Если бы завалилась, тогда уж вызвали бы «скорую».

— Которая приехала бы через два часа! — хмыкнула Тина.

— А раньше и не доедешь! — заметил Аркадий. — Кругом жуткие пробки. По Волгоградке ехать просто невозможно. Проще умереть сразу. А «скорую», между прочим, даже с мигалкой ни одна собака не пропускает. Гаишники же за это не штрафуют!

— Ну вот поэтому я и не дергаюсь! — спокойно заметила Тина. — Знаешь, под одеялом в своей квартире умирать как-то спокойнее, чем под звуки мигалки в машине «скорой помощи».

— Не болтай! — сказал ей на это Аркадий. Они помолчали.

— Я все-таки не понял, — через некоторое время решил уточнить Аркадий. — Ты как-то странно об этом говорила… Где же твоя собака?

Тина посмотрела на него удивленно, вздохнула.

— Чарли умер в прошлом году.

— Старый, наверное, был? — предположил Аркадий. — Насколько я помню, он жил у тебя лет десять?

— Сколько ему было, не знает никто, — ответила Тина. — Я же его на помойке подобрала. Чарли был тогда уже взрослым. Прожил он у меня одиннадцать лет. Когда все там в больнице произошло, он несколько месяцев жил у мужа. Вернулся совершенно больной. Но потом пожил здесь, со мной в квартире, успокоился, поправился, я думала, все у него наладилось. А однажды я не вернулась домой ночевать. Работала я тогда за городом, и сломалась машина. Я так переживала, что некому вывести его погулять, но потом подумала, пусть сделает лужицу дома, все можно будет убрать. Ругать его за это никто бы и не подумал. Ехать было все равно не на чем. Вернулась на следующий день только к обеду. А он лежал около кровати на коврике мертвый, мордой к двери. Он подумал, наверное, что я его бросила.

— С чего ты так решила? — удивился Барашков. — Все люди смертны, собаки тоже.

— Нет, не скажи! — Тина несогласно покачала головой. — Он умер от ревности. Решил, что я его оставила. Уходила-то я из дома не одна.

— А с кем?

— Был человек. Ты его как-то видел. Азарцев. Я у него тогда работала, в косметологической клинике за городом. Помнишь, я тебе говорила?

— Возможно.

— Чарли его не любил. Не рычал, не лаял, нет! Просто, когда Азарцев бывал у меня, Чарли лежал в коридоре в углу и не выходил. Никогда не ходил с ним гулять, не брал у него еду. Наверное, Чарли чувствовал, что Азарцев меня предаст.

— И что?

— Так и вышло. Когда пришлось сделать выбор, он выбрал не меня. А я невольно предала Чарли.

— Слушай, Тина! — сказал Азарцев. — Я теперь знаю, куда тебе надо ехать в первую очередь!

— Куда?

— В клинику неврозов на Шаболовке. Если хочешь, я тебя отвезу! И это еще мягко сказано! По-моему, ты того! — Аркадий выразительно постучал по кудрявой башке. — Сдвинулась на собаке!

— Хм! — усмехнулась Тина. — Какая же у мужчин простая организация ума! И Азарцев говорил точно так же, как ты! «Сдвинулась на собаке!» Но если собака — единственный друг?

— А может, ты просто других-то не замечаешь? — как-то укоризненно посмотрел на нее Аркадий. — Вот меня за один день обидела мимоходом два раза. Первый раз, когда сказала, что хочешь, чтобы я поскорее ушел, а второй раз сейчас — когда сказала, что друзей, кроме собаки, у тебя нет!

— Прости, — извинилась Тина. — Прости, я не нарочно. Так вырвалось!

— Так это только хуже! — пробасил Аркадий.

— Ну что ты меня мучаешь! — заорала вдруг Тина. Лицо ее исказилось, и пена появилась у рта. — Не видишь, что ли, мне плохо, плохо, плохо! Я действительно хочу остаться одна! Я хочу умереть! Или по крайней мере закрыть глаза! А ты все сидишь, разглагольствуешь, мучаешь! Уходи! — почти визжала она. — Уходи! Я вас всех ненавижу! Всех-всех! Ненавижу весь свет! И задерни шторы! — Что-то прорвалось в ее лице, и она зарыдала. Аркадий молчал. Она лежала на животе и рыдала. Все тело ее сотрясали конвульсии, слезы текли так быстро и сильно, что в момент намочили подушку.

«Истерика, — подумал Аркадий. — Черт знает что! Тот мужик, видимо, ее бросил. А она действительно его любила. Как странно. Печально».

Барашков подумал, что вот он сидит рядом с плачущей женщиной, которая плачет оттого, что ее бросил не он, Барашков, а некто другой, и ему, Барашкову, это все равно. Вот что значит старость. «Не старость, а зрелость!» — поправил он сам себя.

Она успокоилась.

— Я сейчас уйду, — сказал Аркадий. — Не сердись», проводи меня. Только знай, ты должна лечиться!