Судьба: Дитя Неба - Элизабет Хэйдон

«Я из лиринов. Мы плохо чувствуем себя под землей».

«Ой видит».

Неожиданно внутри у нее все сжалось, и ее чуть не вырвало — окружающий мир вдруг завертелся в бешеной пляске.

«И как ты себя чувствовала? — звучным и постоянно меняющимся голосом спросила ее Элинсинос, древняя дракониха. — Как тебе понравилось путешествие? Как ты перенесла пребывание под землей, ведь лирины почитают небо?»

Она ответила шепотом — тогда и сейчас:

«Это все равно что быть похороненной заживо».

У Рапсодии начали дрожать руки. Поскольку она ползла на четвереньках, у нее заболели локти, не выдерживая напряжения, и она упала в вонючую воду, ударившись подбородком о пол.

Она быстро поднялась и вдруг отчаянно захотела позвать Акмеда, просто чтобы услышать его голос, но сразу сообразила, что не имеет права поддаваться страху. Дети-рабы, которые прятались где-то дальше в темном туннеле, наверное, боялись ее не меньше, чем она сама боялась этого темного подземелья, крыс и змей. Малейшее проявление слабости с ее стороны, скорее всего, приведет к тому, что они решатся, объединившись, напасть на нее, и им поможет знание этого отвратительного места, ставшего их домом. Рапсодия не сомневалась, что тяжелая жизнь сделала детей жестокими и безжалостными, иначе им здесь просто не продержаться.

Они могут разорвать ее на части.

У нее гулко забилось сердце. Рапсодия подумала о Грунторе и его связи с Землей, и пожалела, что великана нет рядом. Дитя Земли — так назвала его Мэнвин в своем пророчестве.

Трое придут, опоздав, и уйдут слишком скоро,

Они — как стадии жизни людской:

Дитя Крови, Дитя Земли, Дитя Неба.

Если они все правильно поняли, Акмед, Грунтор и она являются Тремя, предсказанными пророчеством, и, значит, она — дитя Неба, именно так говорили о себе лирины.

«Я не должна, не должна здесь находиться», — подумала Рапсодия, чувствуя, как у нее кружится голова, а к горлу подступает тяжелый комок. Ее место под открытым небом, усыпанным звездами, где она сможет спеть посвященный им гимн.

Рапсодия уловила в воздухе запах смерти, почувствовала, как он окутывает ее, точно толстое, душное одеяло. Здесь, наверное, погибло множество детей, ставших жертвой тяжелого, изнурительного труда и нехватки воздуха. Или, быть может, она ощущает приближение собственного конца? Дети были где-то рядом. Неужели они собрались с духом и решили на нее напасть?

«Ты трусиха, — подумала она. — Ты же илиаченва’ар, твоя задача нести свет в царство тьмы. А ты готова сжаться в комок, словно дитя в утробе матери. Мама, меня преследуют мои сны. Посиди у моей постели, дай мне свет».

Слова молитвы лиринглас, утренней песни, обращенной к небу, всплыли в ее сознании. Дрожащим голосом Рапсодия запела, едва слышно повторяя слова, которым ее научила мать; слова, которые она много дней подряд пела с Элендрой, своей наставницей; слова, рожденные в самых потаенных глубинах ее души, древней, словно прошедшие века.

И вдруг она почувствовала едва заметную волну тепла, призрачное сияние света, словно обратилась к своему мечу. Немного осмелев, Рапсодия запела громче и услышала, как от облицованных плиткой стен туннеля эхом отражается ее голос.

Через несколько секунд раздалось другое эхо, тише первого, эхо другого голоса, знакомого, но неузнаваемого. Высокий, испуганный голос.

Голос ребенка.

— Мимен?

Одно-единственное слово чуть не оглушило Рапсодию, оно было произнесено на древнелиринском языке, языке лирингласов, народа, к которому принадлежала ее мать. Рапсодия знала, что оно означает.

— Мама?

Рапсодия подняла голову и с трудом различила впереди очертания головы и плеч — таких худых… или ей только так кажется? Вокруг царил непроглядный мрак, и она практически ничего не видела. Рапсодия вздохнула и поняла, что все это время боялась даже дышать.

— Нет, — мягко проговорила она. — Хамимен. Бабушка.

— Хамимен?

— Да, — ответила она немного громче, по-прежнему на языке лирингласов. — Как тебя зовут, малыш?

— Арик. — Очертания головы дрогнули.

— Можно я зажгу свет, Арик? Он не будет ярким.

Легкий шорох, голова исчезла.

— Нет! Нет!

Чуть дальше в туннеле послышалось какое-то движение.

— Арик, подожди! Я пришла, чтобы забрать вас отсюда, из темноты, и вывести на свет — всех!

Молчание.

Рапсодию начала охватывать паника.

— Арик?

Никакого ответа.

Рапсодия прикоснулась к рукояти меча, потом сжала его в ладони и совсем чуть-чуть вытащила Звездный Горн из ножен. Затем она медленно выдохнула, заставила себя успокоиться, и тут же меч откликнулся ровным сиянием — из ножен наружу проливался лишь мягкий прозрачный свет.

Липкий ужас, окутывавший ее, мешавший дышать, отступил, и она снова оказалась в выложенном плитками акведуке, освещенном тусклым светом. Впереди, на его границе, в разные стороны расходилось два одинаковых туннеля. Они заканчивались небольшими углублениями в стенах, где грязные обрывки тряпок, бывшие когда-то одеялами, плавали в грязной воде. Рапсодия постаралась не обращать внимания на вонь канализационных отходов.

В одном из таких углублений замер дрожащий от страха светловолосый мальчик, довольно высокий, с прозрачной кожей. У Рапсодии пересохло в горле: такой же цвет лица и изящные черты были у ее матери. Но во внешности этого ребенка присутствовало что-то неуловимо звериное, безошибочно указывавшее на его отца, не принадлежавшего к расе людей.

— Арик, — ласково позвала она, — иди ко мне.

Ребенок покачал головой и отвернулся к стене.

Рапсодия продвинулась вперед на несколько шагов и посмотрела на свои руки. Вода уже добралась до ее локтей.

Волнение, усиливаемое страхом, взяло вверх, и она повторила немного резче:

— Арик, иди сюда немедленно!

Мальчик задрожал еще сильнее.

Неожиданно Рапсодии пришла в голову новая идея. Она осторожно отползла назад и запела детскую песенку, которую выучила на Серендаире, ту самую, что однажды в шутку пропела Грунтору.

Просыпайся, малыш,

Солнышко заглянет в твои глазки,

Ведь светлый день зовет тебя играть.

Она продолжала отступать, вплетая свой призыв в стихи и мелодию старой песни.

Иди сюда, иди ко мне, иди за мной!

Иди сюда, иди ко мне, иди за мной!

На границе света, который отбрасывал ее меч, Рапсодия заметила осторожное движение, увидела новые лица. Она едва заметно кивнула и снова попятилась, продолжая петь.

Беги, малыш,

На край неба,

Туда, где ночь встречает день.

Иди сюда, иди ко мне, иди за мной!

Иди сюда, иди ко мне, иди за мной!