Судьба: Дитя Неба - Элизабет Хэйдон

— Лютен, — уверенно пропела она. — Застынь.

Огненный луч сорвался с кончика меча, окатив альков жаром, ярким и горячим, точно само солнце. Рапсодия почувствовала, как ее охватывает возбуждение, она следила за тем, как огонь устремился в альков и за несколько секунд превратил глину в самую надежную из пробок, намертво запечатывая шахту. Верхнюю часть колодца озарило алое сияние, тут же достигнув цвета обожженной глины.

«Больше я ничего не могу сделать для детей и Энтаденина», — подумала она и, убирая меч в ножны, бросилась догонять Акмеда.

Когда ночью они выскользнули из Ярим-Паара, пробравшись по боковым улицам города, спящего, словно последний пьянчуга или медведь зимой, и удачно миновав стражу в рогатых шлемах, Рапсодия на мгновение задержалась, чтобы бросить последний взгляд на высохший фонтан и обелиск Вечного Источника.

— Я надеюсь, что наступит день и ты проснешься, — прошептала она. — И тогда в Ярим вернется процветание.

Хотя она была уже далеко, ей показалось, что она увидела короткую вспышку, словно с верхушки обелиска ей подмигнула звезда.

9

Кревенсфилдская равнина, юг Бетани

Священник стоял, повернувшись лицом к солнцу, на границе, за которой начинались зима и Кревенсфилдская равнина. Горы Сорболда, словно ночной кошмар, остались на юго-востоке. У его ног раскинулось ровное гладкое плато, прихваченное первым морозом, над головой до самого горизонта простиралось чистое, не изуродованное клыками гор небо.

Ночь наступила рано, красное солнце горело у самого края мира, заливая поля кровавым светом, который медленно тек на восток. Священник улыбнулся, подумав о будущем.

Его охрана сидела невдалеке, возле небольшого костра, разведенного на покрытой изморозью траве, готовя ужин. Он попросил оставить его одного, подошел к краю болотистой низины, чтобы немного размяться, и теперь стоял, наблюдая за тем, как горизонт на западе становится из ярко-алого темно-бордовым, а вокруг сгущаются сумерки.

Почти триста лет эти земли никто не обрабатывал, и лишь сравнительно недавно на огромных плодородных полях стали появляться отдельные фермы. Самые смелые крестьяне собирались по четыре-шесть семей и приезжали сюда, сражались с суровыми зимними ветрами, летними пожарами и радовались бездонному небу, усыпанному звездами. Все до единого они были уроженцами юга или запада, и в их жилах не текло ни капли намерьенской крови. В противном случае они ни за что не стали бы обрабатывать здесь землю и уж тем более строить дома и растить детей в этих проклятых краях.

Время скрыло большую часть шрамов, оставшихся после Намерьенской войны. В Тириане и Сорболде великие сражения сменились безжалостными побоищами, грабежами и бессмысленными убийствами. Сама земля там была пропитана кровью павших. Прошло несколько веков, и в Тириане новый лес взметнул к небу свои кроны на местах, где ни один лирин никогда не остановится, чтобы провести ночь, как бы сильно он ни устал. Песнь ветра в листве выросших здесь деревьев заглушила шепот жертв прошлых сражений, его можно было услышать разве что тихой ночью, когда не колыхалась ни единая, даже самая маленькая веточка. Отцы лиринских семейств собирали своих детей около каминов в теплых уютных домах и рассказывали о ведьмах, призраках давно умерших вдов, которые продолжали бродить там, где шли бои, и оплакивать своих мужей.

В Сорболде, расположенном к югу, горы захватили перевалы и проходы, которыми люди пользовались во время той войны. Поговаривали, что после боев, происходивших на севере, глина Ярима приобрела свой красный цвет, а река стала алой от крови тысяч погибших. Представители Первого поколения, которым удалось спастись, знали, что это выдумки. Почва Ярима всегда, сколько помнили люди, была красной из-за огромных залежей меди и железа у подножия северных Зубов. На землях, окружавших Роланд, победу одержало Время, а вовсе не Энвин и не Гвиллиам. Время наконец похоронило свидетельства бесчисленных смертей, несмотря на то что память о них осталась в сердцах и душах людей.

Но здесь, в самом центре континента, на равнинах, раскинувшихся между морем и горами, кровь тысяч людей, погибших в той великой войне, пропитала почву, сделав ее плодородной, а воздух до сих пор был наполнен запахом смерти, таким тяжелым, что его не мог развеять даже самый яростный ветер и смыть даже самый сильный ливень.

Именно здесь было самое настоящее королевство призраков, а не в горах, где глупые болги назвали этим именем — Кралдурж — место, по их мнению ставшее обителью привидений.

Время почти пришло. Еще несколько закатов, несколько дней, один сезон, от силы — два, и его ожиданию, длившемуся много веков, придет конец, он будет вознагражден за свое долготерпение.

Очень скоро у него будет собственная армия. И тогда он захватит гору. И получит Дитя. И наконец достигнет своей великой цели. Ее ребро, созданное, как и она сама, из Живого Камня, откроет двери в склеп, спрятанный глубоко под Землей, темницу, где томятся его сородичи с самого Преждевременья. Ему пришлось прогнать прочь мысли о хаосе и разрушениях, которые наступят после этого, иначе он мог себя выдать.

Великий день грядет. Всему свое время.

Он бросил через плечо взгляд на свой эскорт: солдаты, смеясь, пустили по кругу флягу с вином, — улыбнулся и снова обратил взор на запад.

Неожиданно он изо всех сил прикусил язык, его рот наполнился кровью, и он чуть-чуть раздвинул губы.

Священник вдохнул обжигающий морозный воздух, наполнивший его ноздри ароматом горящей сухой травы. Затем очень тихо, чтобы его не услышали пьяные болваны, называвшие себя стражей, он начал произносить слова заклинания.

Будь его свита повнимательней, они бы услышали, как он шепотом называет имена древних сражений, мгновений страшного кровопролития, сохраненных временем, вдыхает их, а затем выпускает на волю, наделив вибрациями своей крови. Но день прошел спокойно, да и вообще в дороге не возникло никаких проблем, и солдаты были слишком заняты выпивкой, пустыми разговорами и игрой в кости, чтобы обращать внимание на священника.

Впрочем, следует отдать страже должное, они чувствовали себя в безопасности. Вряд ли кто-нибудь посмеет на них напасть в самом сердце открытой со всех сторон равнины, уходящей к горизонту. Врагу негде спрятаться, чтобы неожиданно атаковать лагерь и застать солдат врасплох.

Он тихонько фыркнул, зная, как сильно они ошибаются.

Неожиданно подул пронзительно холодный ветер. Вместе со словами изо рта у него вырывались облачка пара и некоторое время висели перед ним на фоне бордового неба, словно боль, наполнявшая их, была так тяжела, что тянула к земле, не давая унестись вслед за ветром.