Рублевский Казанова, или Кастинг для наследниц - Наталья Солей

– Видимо, да. Подробностей я не знаю. Поскольку он решил собрать всех у нас, то я буквально как секретарь обзваниваю всех и приглашаю. Так вы придете?

– Конечно, как я могу не откликнуться на ваше приглашение. Правда, Артема сейчас нет в Москве. Он же учится в Лондоне.

– Я в курсе. Приходите одна. В это воскресенье, в 14.00. Устроит?

– Буду.

Алла осторожно положила трубку. Она невольно посмотрела вокруг себя в поисках поддержки или какой-то подсказки. Что это было? Почему собирает она? Почему Алле не пришло такое в голову? Как-то все неправильно получается…

Глаза натолкнулись на картину, которую ей подарил Андрей. Она всегда ее радовала и очень успокаивала. В ее доме было много работ: сначала дарили друзья-художники, потом сама стала покупать. Но эта была особенная. Нет, конечно, не Врубель и не Кончаловский. Какой-то совсем неизвестный автор. Картина завораживала не именем, была в ней какая-то магия. Или Алла ее сама додумывала…

Довольно большое полотно, а на нем просто букет сирени в банке. Настроение создавало лилово-пепельное колдовство прохладных обволакивающих весенних сумерек, и сиреневые гроздья, и темный неструганый стол, на котором они грустили. Сирень всегда грустит.

Алла очень любила эту картину и вообще любила сирень. Глядя на нее, она даже становилась мягче, забывала о своей практичности и постоянной гонке за успехом, становилась самой собой, сняв ироничную маску сильной женщины, идущей напролом к своей цели. В ней просыпалось какое-то странное состояние. Нужное слово, правильно выражающее его, она как-то нашла у Набокова, написавшего, что никогда он так не изнывал от колдовских чувств, как перед сереющей веткой сирени по мере медленно угасающего дня. Вот оно точное слово – изнывать. Изнывать от чувств, от воспоминаний.

Да, пожалуй, именно это ощущение испытывала Алла. Изнывала, глядя на картину с букетом сирени, подаренную Вольновым. Это было давно, когда они еще только поженились. Ей было очень приятно, что тогда Андрей так угадал, сделав ей этот подарок. Придумывал что-то такое, чтобы попасть в настроение. Это ему удалось.

Какое было счастливое время! Как там у его любимого Блока: «Открывая окно, я увидел сирень. Это было давно – в улетающий день». Вот он и улетел…

За раздражением и злостью на Вольнова она стала забывать о том, каким он был, и о том, что она была с ним поначалу очень счастлива. Он ведь был очень тонкий человек. Сейчас этого никто не может заподозрить, да он и сам забыл, каким был. Блистательным и романтичным. Любил поэзию, сам писал и помнил много стихов. Особенно любил Блока. В студенческие годы даже написал роботу о его творчестве, которая была отмечена на каком-то конкурсе. Видимо, из этой работы он всю жизнь и цитировал разные истории о Блоке. Как бы там ни было, но это впечатляло.

Кто бы в это сейчас поверил, прослушав его самозабвенный спич о сериале «Стриптизерши» и красотках топлес. Самое смешное, что и тогда и сейчас он был искренен. И когда пел про одинокую ветку сирени, и когда, заботясь об этом чертовом рейтинге, придумывал своих «Стриптизерш». Все делал искренне и увлеченно. В этом, пожалуй, и был ключ к его успеху.

Старинный городской романс про одинокую ветку сирени он уже давно перестал петь. Не модно. Появилась более удобная забава – караоке. Слова не надо учить, не надо носить за собой гитару. Можно просто прийти в уютный ресторанчик, снисходительно послушать нестройные голоса посетителей, а потом сразить свою юную спутницу томным баритоном, попадая во все ноты, спев прочувствованное признание о том, что ни она его никогда не забудет, ни он ее.

Возможно, романсы он забросил после того, как именно «Ветка сирени» неожиданно стала камнем преткновения в отношениях между ним и Аллой.

Это был ее первый день рождения, который они отмечали вместе. Все было очень романтично. Картина в подарок. Он читал стихи о любви, пел о ней же, рассказывал о своей первой влюбленности в детском саду. Как-то незаметно разговор перешел на первую женитьбу. О том, что Лена тоже очень любит сирень, и романс об одинокой ветке сирени он, оказывается, пел и ей тоже.

«Прекрасно, значит, вся эта программа уже обкатана, и не раз», – обиделась Алла. Правда, виду не подала и не стала перебивать Андрея, а тот увлеченно продолжал рассказывать.

– Там семья, конечно, была интересная. Советская аристократия, обожавшая всякие старинные прибамбасы. Как-то одна из пожилых особ, приближенных к дому, вспоминая свое детство, рассказывала, что летом всегда отдыхали на море, у них там был свой домик с огромным садом и розарием. Так вот у дамы день рождения в начале декабря, и каждый год садовник к этому дню присылал ей огромный букет роз. Казалось, и что такого? Но дело-то было в начале двадцатого века. Тогда самолеты не летали, почта из Коктебеля шла больше месяца, а розы приходили свежайшие. Был там свой секретный рецепт. Садовник каждый цветок втыкал в огромную картофелину и аккуратно укладывал букет в большую коробку. Упакованные таким образом розы безмятежно целый месяц добирались до Москвы. К концу пути картофелины превращались в маленькие сморщенные горошины. Множество таких историй наслушался.

– Надо же, как интересно, – старательно делая вид, что ее действительно занимают истории, рассказанные в доме его первой жены, изумилась Алла.

– Да, видимо, как-то хотели меня уесть своими барскими воспоминаниями. У нас в доме садовников не было. Ну, думаю, напрасно вы так. И сказал, что розы зимой – не фокус, а вот сирень белая, которую рассылала по всему миру Фекла Руссо Рахманинову, это что-то. Ведь простая учительница музыки, не имевшая никаких оранжерей. Чудо какое-то. Он ей и романс посвятил «Ветка сирени». Я, правда, пою городской романс, но тот тоже очень красив. Они, конечно, прекрасно знали эту легенду о музе Рахманинова. Для них стало потрясением и откровением, что ее знаю я. Попросили спеть. Надо сказать, что мои акции в этой семье резко в тот день взлетели вверх. Тогда я понял, как маленькая реплика может сыграть на человека, ну и наоборот тоже.

– А что, было и наоборот? – с неподдельным интересом спросила Алла.

– До того как я объявил о своем уходе, не было. Я не позволял себе расслабляться никогда.

– Был как натянутая струна, и в конце концов эта струна оборвалась, – постаралась повернуть разговор в более выгодное для себя русло Алла.

– Просто закончилась одна история и началась другая. Я не был как натянутая струна. Скорее, хотелось быть лучше, чем есть.

– А зачем?

– Чтобы быть лучше на самом деле, наверное, – неопределенно ответил Вольнов, думая о чем-то о своем. – Кстати, эта история, знаешь, имела ведь продолжение, – как будто только что вспомнив, решил вернуться к прежней теме Андрей.

– Ну надо же…

– Ленка подарила мне на мой день рождения букет белой сирени. Представляешь? В конце декабря?

– С трудом, – еле выдавила из себя Алла, которую уже стали раздражать откровения Андрея. Там, видите ли, он напрягался, чтобы не сказать что-либо лишнее, а с ней можно расслабиться и молотить, что в голову придет, не думая о том, насколько ей приятно или неприятно это слушать.

– Безо всяких оранжерей. Сама вычитала где-то, как это сделать, и получился букет.

– И как же это у нее получилось? – сдалась на милость победителя Алла.

– Оказывается, очень просто. Осенью срезаются ветки, на них уже есть почки будущих цветков, и замораживаются в морозилке. За полмесяца до нужного срока вынимаешь веточки, и букет распустится.

– И все? – устало спросила Алла.

– Ну нет, конечно, надо замачивать, сахар добавлять, какие-то манипуляции проделывать, но в принципе все очень просто и доступно, а эффект обалденный.

– Да, это точно, – согласилась Алла.

– Надо будет нам тоже поэкспериментировать, – весело подвел черту своим воспоминаниям Вольнов, обняв новую супругу.

– Мы придумаем что-нибудь новенькое, – в тон ему ответила Алла, уютно устраиваясь в объятиях мужа и отчетливо понимая, что раньше она Лену в лучшем случае жалела, как проигравшую соперницу, и относилась к ней, мягко говоря, безразлично. Теперь же она ее просто ненавидит, жутко ревнуя Андрея к воспоминаниям о той, другой своей жизни, как оказалось, вовсе не такой уж и унылой.

С тех пор Алла настолько часто вспоминала Елену, что ей стало казаться, будто они очень хорошо знакомы, хотя на самом деле виделись всего несколько раз. Всегда случайно. Как-то даже в одно время отдыхали в Карловых Варах. Елена была с сыном, Алла с Андреем. Именно тогда и пообщались. Очень мило поговорили, как цивилизованные люди. Со стороны это общение выглядело по-светски непринужденным, но отдых у обеих женщин был этой встречей омрачен. Андрей вел себя как ни в чем не бывало, был очень доволен возможностью провести время с сыном. Алла об этой поездке вспоминать не любила. Сто лет бы больше не встречаться с этой Еленой, но вот теперь придется.