Возрождение - Стивен Кинг

– Это не в барах или чем-то таком, мам, – сказал я, интуитивно чувствуя, что бары обязательно будут и скорее всего намного раньше, чем самому юному члену «Chrome Roses» исполнится двадцать один год. – Всего лишь в «Грэйндж». В четверг у нас репетиция.

– Тебе их понадобится много, – съязвил Терри. – А дайте мне еще свиную котлету.

– Скажи «пожалуйста», – машинально произнесла мама.

– Пожалуйста, дайте мне еще одну котлету.

Папа передал блюдо с котлетами. Он не проронил ни слова. Это могло быть как хорошим, так и плохим признаком.

– А как ты будешь добираться до места репетиции? А заодно и этих… выступлений?

– У Норма есть микроавтобус «фольксваген». Вообще-то он его отца, но тот разрешил Норму написать на боку название группы.

– Этому Норму вряд ли больше восемнадцати, – сказала мама, перестав есть. – Откуда нам знать, что ездить с ним за рулем безопасно?

– Мам, я им нужен! Их ритм-гитарист переехал в Массачусетс. А без ритм-гитары они не смогут выступить в субботу вечером! – Меня вдруг пронзила мысль, что на этих танцах может появиться Астрид Содерберг. – А это важно! И даже очень!

– Мне это не нравится, – заключила мама, потирая виски.

Наконец в разговор вступил отец:

– Пусть съездит, Лора. Я понимаю, что ты переживаешь, но играть он умеет.

– Что ж, пускай, – вздохнув, согласилась мама.

– Спасибо, мам! Спасибо, пап!

Мама взяла вилку, затем положила опять.

– Обещай мне, что не будешь курить ни сигареты, ни марихуану и что не будешь пить.

– Обещаю, – сказал я и не нарушал обещания два года.

Или около того.

Из воспоминаний о том первом концерте в «Юрика-грэйндж» сильнее всего мне врезался в память запах собственного пота, которым я обливался, когда мы вчетвером поднимались на эстраду. В способности потеть четырнадцатилетние подростки просто не имеют себе равных. Перед своим первым выступлением я двадцать минут стоял под душем, пока не кончилась горячая вода, но когда наклонился, чтобы взять свою позаимствованную гитару, от меня опять разило по́том. Я перекинул ремень через плечо, и мне показалось, что «Кей» весила не меньше двухсот фунтов. Для страха у меня имелись все основания. Даже учитывая присущую рок-н-роллу простоту, выучить за полтора дня до субботы тридцать песен, которыми меня озадачил Норм Ирвинг, было просто невозможно, и я честно в этом признался.

Он пожал плечами и дал мне самый ценный совет, какой только можно дать музыканту: сомневаешься – молчи.

– И потом, – ухмыльнулся он, показав гнилые зубы, – я буду играть так громко, что тебя все равно никто не услышит.

Пол выдал короткую дробь на барабанах, чтобы привлечь внимание публики, и завершил ее ударом по тарелке. Раздались жидкие приветственные аплодисменты, и на маленькую сцену, где мы стояли под лучами прожекторов, устремились взгляды миллионов, как мне показалось, глаз. Помню, как невероятно глупо я чувствовал себя в жилете, расшитом стразами (жилеты остались в наследство от того короткого периода, когда «Chrome Roses» были «Gunslingers»), и боялся, что меня вот-вот вырвет. Потом я сообразил, что это вряд ли возможно, поскольку к обеду я едва притронулся, а за ужином вообще был не в состоянии проглотить хоть что-то. Тем не менее меня тошнило. А потом я подумал: Нет, меня не вырвет. Я просто вырублюсь. Вот и все.

Это было вполне реально, но тут Норм произнес:

– Мы – «Chrome Roses», ясно? А вы поднимайтесь и танцуйте. – После чего повернулся к нам: – Раз… два… три… начали.

Пол Бушард отбил на барабане вступление, с которого начинается песня, и мы начали. Все песни пел Норм, за исключением пары композиций, когда его сменял Кенни. Мы с Полом были на подпевке. Сначала я очень стеснялся, но это чувство прошло, стоило мне услышать, как сильно аппаратура меняла мой голос, делая его похожим на взрослый. Позже я узнал, что на бэк-вокалистов все равно никто не обращает никакого внимания… хотя их отсутствие сразу становится заметным.

Я видел, как пары потянулись на танцплощадку и занялись тем, ради чего явились, но в глубине души никак не мог поверить, что они станут танцевать под музыку, частью которой был я. Когда стало ясно, что нас не собираются освистать и прогнать со сцены, я ощутил необычайную эйфорию, почти экстаз. С тех пор я принял столько наркотиков, что хватило бы пустить ко дну целый линкор, но даже самые лучшие из них не могли вызвать того упоения, которое я тогда испытал. Мы играли. Они танцевали.

Мы играли с семи до половины одиннадцатого с двадцатиминутным перерывом около девяти, когда Норм и Кенни сняли гитары, выключили усилители и рванули на улицу покурить. Для меня эти часы прошли как в тумане, поэтому я даже не удивился, когда во время одной из медленных композиций – кажется, «Who’ll Stop the Rain» – заметил танцующих родителей.

Мама склонила голову на плечо отца. Глаза ее были закрыты, а на губах застыла мечтательная улыбка. Отец же глаз не закрывал и даже подмигнул мне, когда они оказались рядом с эстрадой. Их присутствия я ничуть не стеснялся. Танцы для старшеклассников на катке для роликовых коньков «Льюистон» устраивались исключительно для молодежи, но когда мы играли в «Юрика-грэйндж» или «Элкс энд амветс» в Гейтс-Фоллз, там всегда было много взрослых. Единственным минусом этого первого концерта явилось то, что на него не пришла Астрид, хотя некоторые ее подружки присутствовали.

Мои родители уехали рано, и Норм отвез меня домой в стареньком микроавтобусе. Мы были возбуждены успехом, смеялись, вспоминали выступление, и, когда Норм протянул мне десять долларов, я не понял, что это.

– Твоя доля, – пояснил он. – Нам за выступление заплатили пятьдесят. Двадцать получаю я, потому что автобус мой и я играю соло. И по десятке на каждого из вас, ребята.

Я взял купюру, все еще чувствуя себя как во сне, и открыл боковую дверцу болевшей левой рукой.

– Репетиция в следующий четверг, – напомнил Норм. – На этот раз в музыкальном классе школы. Правда, я не смогу отвезти тебя домой. Отец просил помочь покрасить дом в Касл-Роке.

Я заверил, что все в порядке. Если меня не сможет подбросить Кон, я поймаю попутку. Большинство людей, ездивших по шоссе между Гейтс-Фоллз и Харлоу, знали меня и наверняка не откажутся подвезти.

– Тебе надо поработать над «Brown-Eyed Girl». Ты здорово отставал.

Я сказал, что поработаю.

– И знаешь что, Джейми?

Я посмотрел на него.

– В остальном ты молодец.

– Лучше, чем Нюхач, – признал Пол.

– Намного лучше того придурка, – добавил Кенни.

Это почти компенсировало отсутствие на танцах Астрид.

Папа уже лег спать, а мама сидела на кухне с чашкой чая. Она переоделась во фланелевую ночную рубашку, но была все еще накрашена, и я подумал, что она очень красивая. Она улыбнулась, и я увидел в ее глазах слезы.

– Мам? Ты в порядке?

– Да, – ответила она. – Я просто очень за тебя рада, Джейми. И немного боюсь.

– Не бойся, – сказал я и обнял ее.

– Ты же не начнешь курить с этими ребятами? Обещай мне.

– Я уже обещал, мам.

– Пообещай еще раз.

Я пообещал. В четырнадцать дать обещание легче легкого.

Наверху Кон лежал на кровати, читая какую-то научную книгу. У меня в голове не укладывалось, как можно читать подобные книги для удовольствия (особенно при таких достижениях в футболе), но Конни их читал. Он отложил ее и сказал:

– Ты был хорош.

– С чего ты взял?

Он улыбнулся:

– Я заскочил посмотреть. Буквально на минутку. Вы играли ту дебильную песню.

«Wild Thing». Кто бы сомневался.

В следующую пятницу мы играли в «Амветс», а в субботу – на танцах для старшеклассников. И на выступлении в субботу Норм вместо «Я больше не стану терзать свое сердце» нарочно спел «Я больше не стану терзать свою телку». Взрослые, присматривавшие за молодежью, ничего не заметили, они никогда не обращали внимания на слова песен. Но ребята услышали и были в восторге. Спортзал Гейтс-Фоллз в силу своих размеров сам служил усилителем и отлично разносил звук, и наша музыка, особенно на таких громких песнях, как «Good Lovin’», оглушала. Перефразируя строчку из известной песни группы «Slade», можно сказать, что «парни славно пошумели». Во время перерыва Кенни с Нормом и Полом отправились покурить, и я пошел с ними.

Там было несколько девушек, в том числе и Хэтти Гриэр, та самая, что шлепнула Норма в день прослушивания. Она обняла его за шею и прильнула к нему. Он сунул руки в задние карманы ее брюк и прижал к себе. Я старался не глазеть.

Сзади послышался робкий голос:

– Джейми?

Я обернулся. Это была Астрид в прямой белой юбке и голубой блузке без рукавов. В отличие от строгого конского хвоста в школе, ее волосы были распущены и обрамляли лицо.