Змей подколодный - Елена Никольская

Записка гласила:

"Дождитесь меня"

Почерк был Лёшкин, и в эту минуту Андрей был готов змея проклятого на части порвать. Алексей Николаевич Гаранин в своём репертуаре! Дождаться! А мы что тут делаем, не подскажете? Записку он, значит, мог положить, а написать толком он, значит, не мог, козлина… вот козлина…

Андрей сплюнул и выругался вслух. И в тот же момент ощутил толчок горячего воздуха в коленки. Отпрянул, чуть не упав (он всё ещё сидел на корточках), и снова заглянул в тайник. Тайник просто взор радовал: в нём лежала ещё одна бумажка, свёрнутая на сей раз квадратиком, и Андрей немедленно бумажку схватил.

Незнакомый почерк. Кажется, взрослый. Скорее всего, мужской.

"Любезный Андрей Евгеньевич!

Ваши намерения крайне неразумны и вряд ли принесут желанные плоды. Не чините себе осложнений и воспользуйтесь добрым советом, в коем Вы и Ваша наперсница безусловно нуждаетесь: вам обоим следует незамедлительно оставить пределы гимназии и города.

Сделайте одолжение, не вводите во грех".

Как мило с вашей стороны, господин хороший. Право, весьма благодарен.

Междуглавие (Лёшка)

Я буду король,

а ты будешь мой гвардеец.

Ты будешь моя охрана,

мой пистолет и нож.

Меня похитит колдун,

с которым королева стелется.

И я разлюблю королеву,

когда ты меня спасёшь.

Двор заканчивался кустами смородины: по мнению взрослых, непролазными напрочь. Взрослые, они вообще многого не знают.

— Только копать надо руками, — говорил Лёшка, вырывая траву под кустом. — Одной… левой. Ты копай… Вот, я уже всё почистил, вот тут копай, а я буду светить.

— Чего светить? Ещё светло.

— Надо в землю светить, когда копаешь. Мой фонарик особенный, надо им светить, только я его буду держать. И зарывать я буду.

Андрей тоже хотел держать особенный фонарик, но помалкивал. Лёшка вполне мог психануть и уйти домой, а Андрей хотел зарыть "секретик", и выкопать его в полнолуние, и посмотреть, действительно ли его шарик превратится в три шарика. Может, и в четыре, уверял Лёшка. В три или четыре разноцветных шарика: зелёный, сиреневый и розовый. Конечно, лучше красный, чем розовый, но об этом говорить тоже не стоило.

— Почему левой копать?

— Не знаю. Левой, и всё… Ну всё, Андрейчик, копай, я включаю.

Земля была мягкая, но ямку глубиной в две ладошки Андрей копал минут пятнадцать. Он всё делал неправильно. Землю надо было выкидывать строго налево от ямки, загребать против часовой стрелки, потом Лёшка углядел, что Андрей не поджимает большой палец, а так нельзя!

— Вот я ни разу фонариком не шевельнул, а ты вообще не понимаешь, надо же всё правильно же!

Дно ямки они выстелили фольгой от конфет — сиреневой, зелёной и розовой. В стенки Лёшка повтыкал тридцать две спички — тремя кругами, головками внутрь. Втыкание спичек освещал Андрей, и фонарик у него дёргался, но Лёшка не злился, только приговаривал:

— Я и знал, что ты его не удержишь… Всё, давай шарик. Давай фонарик подержу.

Андрей достал из кармана свой шарик — весь ажурный, весь переливающийся, прямо сердце замирало смотреть на него. В шарике была сквозная дырка, чтобы носить его на шее; шарик был — талисман, и никогда Андрей не верил маме, утверждавшей, что это большая бусинка.

— Клади, — сказал Лёшка.

— Ладно, давай вдвоём.

— Давай тогда вот так, — сказал Лёшка, — давай вместе зажмём — ты правой, я левой, — и отпустим над ямкой.

На ритуалы Лёшка был мастер — куда там Тому Сойеру! Его бы воля, он бы всё на свете "заритуалил", да он и заритуалил, где мог, он по ступенькам-то спускался не иначе как с левой ноги начиная.

Шарик скользнул в ямку. Андрей вставил над верхним кругом спичек кусок синего бутылочного стекла, тщательно протёртый об футболку. Лёшка накидал сверху земли, и уже вдвоём они вкопали сверху травинки, а для приметности оставили рядом большой камень. Выбравшись из смородины, Лёшка неожиданно сказал:

— В корону вставим, ладно? А тебе в ножны.

— Куда?

— В пятницу будем играть в королевство. Я, чур, король.

Чур не чур, а кто придумал — тот и король…

— Тогда я генерал.

— Нет. Ты будешь капитан гвардейцев. Гвардии короля. И колдун этот кретинский ещё…

— Так капитан или колдун?

— Капитан. Встречаться они будут в подземном ходе, — сказал Лёшка и на вопросы больше не отвечал. Такое с ним было часто — молчал едва ли не днями, пока не придумывал всё целиком, но уж тогда!.. Правда, в тот день Андрей получил кусочек новой сказки — уже поздним вечером Лёшка прибежал к нему домой, сунул листок и ускакал вниз, на свой второй этаж.

"Я буду король,

а ты будешь мой гвардеец…"

Вечером следующего дня, в точно исчисленное будущим королём время, вдоволь насмотревшись на толстую круглую луну (для Андрея она и вчера была круглая), они отправились разрывать "секретик". Они никуда не спешили, находясь во дворе с полным правом: на лавочке под тополем курили на сон грядущий их отцы. Они тщательно всё проверили — камень, траву, они тщательно очистили стёклышко, в четыре руки, и, четырьмя руками на землю опершись, они заглянули в ямку, а потому заподозрить Лёшку Андрей не мог. Разное бывало с ним, но за тот случай Андрей головой мог ручаться — фонарика у Лёшки не было, и перепугался он не меньше Андрея.

Не пришлось ни сталкиваться лбами, ни смотреть по очереди — лишившись покрова, "секретик" вспыхнул ярким электрическим светом.

Источником света был Андреев шарик. Лежал на фольге, по-прежнему один, и горел, словно синяя лампочка. Синим было всё: и сам шарик, и разноцветная прежде фольга, и торчащие спички. Наверное, из-за стёклышка, а вот свет…

Не сговариваясь, они закидали стёклышко землёй и травой, положили сверху всё тот же камень и выкатились из кустов — король и капитан его гвардии, забывши о чинах и ритуалах, со всех ног, к папам на лавочку.

Казус с шариком был не первым чудом в жизни Андрея, да и не последним — вокруг Лёшки постоянно происходили разные мелкие чудеса. Лёшкины чудеса — а это было чужим, и они не говорили о нём никогда, ни разу, ни в тот, девятый, год их жизни, ни позже. Чужое чудо — и потому страшное. Впрочем, испытанный ужас, беспричинный, бессмысленный — детский — забылся быстро, оставив Андрею только обиду и рефлекторную ненависть к стерильному синему свету больниц.

Но камень над "секретиком" так и лежал нетронутым — год, два, десять… всю жизнь.

Глава 5 (Ольга)