Волгины - Георгий Шолохов-Синявский

Алексей поднял голову. Свесив со шпальной клетки обутые в чувяки ноги, улыбаясь, сверху смотрел на него остроплечий худощавый паренек в защитной спецовке и тюбетейке.

— Здорово, Шматков! — приветственно махнул рукой Алексей. — Спускайтесь вниз!

— Майна! — крикнул Шматков и, прыгнув в порожнюю люльку, легко, как паук на паутине, спустился, ловко и мягко спрыгнул на мостик рядом с Алексеем.

— Здравствуйте, товарищ начальник! — протянул Шматков маленькую, твердую, как брусок, руку.

Алексей пожал ее. Простота и непринужденность, с какой обращался к нему Шматков, были приятны Алексею. Рабочие знали — начальник не любит подхалимства и подобострастия.

— Ну, здравствуй, Шматков… Вижу — запарил ты своих людей, — усмехаясь, сказал Алексей.

— Так уж и запарил, товарищ начальник, — ответил Шматков. — Другие, вон, не так запаривают, — Шматков задорно вскинул голову, весело взглянул на Алексея. — Меня не запаришь. Мою бригаду все равно никто не обгонит.

— Ну-ну, не хвастай, — остановил знатного бригадира Алексей. — Избаловала тебя наша газета. Со страниц не сходишь: все Шматков да Шматков.

— Товарищ начальник, я же не виноват, что про мою бригаду пишут. Мне это без надобности, — пренебрежительно пожал острыми, как у подростка, плечами Шматков.

— Как это без надобности? В этом — большая надобность. Другие с тебя пример должны брать, как ты думаешь?.. — Алексей положил на плечо Шматкова руку. — Пишут — значит, заслужил…

— Я, товарищ начальник, дело знаю, и только. Никакой тут заслуги нету, — самолюбиво поджал губы Шматков. — У меня люди зря не бегают…

«Да уж видно: люди вертятся вокруг тебя, шпингалета, как шестеренки вокруг большого колеса», — любовно подумал Алексей, с любопытством разглядывая неказистую фигурку бригадира.

— Вот что, Шматков, — заговорил Алексей и про себя усмехнулся неожиданно пришедшей ему в голову мысли. — Я нынче пообещал наркому, что ты за три дня брусья на мосту положишь. Ферму поставят завтра к полудню, так? Завтра можно будет двинуть укладку брусьев и рельсов. Что ты об этом скажешь?

Шматкова, казалось, ошеломило это предложение: он с минуту молчал; знающим, солидным взглядом окинул нависшую над рекой ферму; подумав, сдержанно спросил:

— Это к двадцать первому, значит, уложить? А как же двадцать пятое? Отменили этот срок?

— Не отменили, Шматков, а решили придвинуть. Каждый день для государства дорог, с бою надо взять их, — сказал Алексей.

— Дело тяжелое, — после некоторого раздумья сознался Шматков. — Только ежели с боем… попробуем, — добавил он, и лицо его приняло озабоченное, упрямое выражение.

Он еще раз внимательным, деловито-хозяйственным взглядом окинул ферму, точно высчитал что-то про себя.

— Сделаю, — решительно пообещал он. — Сделаем! Двадцать первого будет готово.

— Не подведешь?

— Себя-то? Товарищ начальник… — усмехнулся Шматков.

— Ну, смотри… — Алексей пожал бригадиру руку. — После окончания работы мы созовем небольшое собрание. Ну, и ты… поддержи… С ребятами пока потолкуй.

— Есть, товарищ начальник!..

…Алексей взбирался по мосткам на крутой берег. Запыхавшись, держа в руке белую с гербом фуражку, к нему подбежал Семен Селиверстович Спирин, начальник участка, круглолицый мужчина лет сорока.

— Простите, Алексей Прохорович, что не встретил, задержался на том берегу… Увидел вашу машину, и прямо сюда… Извините…

— Пустяки, — сказал Алексей. — Сейчас мы со Шматковым порешили: мост надо закончить двадцать первого.

Спирин даже рот разинул, вытер скомканным платочком потный лоб.

— Вы шутите, Алексей Прохорович? Ведь сегодня уже семнадцатое…

— Ну и что же? Шматков дал согласие уложить свою часть брусьев и рельсов за три дня.

— Но ведь это великолепно! — сразу сменил тон Спирин. — Это просто чудесно! Конечно, успеем закончить.

Алексей усмехнулся.

Спирин, по обыкновению, никогда ни в чем не возражал ему, и это всегда смущало и даже злило Алексея., Особенно его раздражала всегдашняя готовность Спирина угодить ему, угадать малейшее его желание.

После первых же слов доклада Спирина о ходе работ и нескольких заурядных соображений, касающихся расстановки рабочей силы, о которых Алексей уже знал и недавно сам предложил их Спирину, ему стало невыносимо скучно. Он едва дослушал начальника участка.

— Почему же вам кажется возможной сдача моста двадцать первого июня? — спросил Алексей.

Спирин растерянно взглянул на него, почуяв явный подвох.

— Видите ли… Если, так сказать… — начал он, но Алексей перебил его:

— Все ясно. Вы поторопились согласиться со мной, Семен Селиверстович… Хотя бы раз вы сумели доказать противное. Но вы не можете… Не решаетесь, — с раздражением повторил Алексей. — Не решаетесь потому, что не имеете собственного мнения.

Спирин, смущенно отдуваясь, молчал. Они подошли к диспетчерской вышке. Их встретил мрачный, нелюбезный Самсонов.

— Могу вас обрадовать, Иван Егорович: Шматков дал согласие закончить укладку брусьев в субботу, — сказал Алексей.

Усталые глаза Самсонова скупо заблестели.

— Ну как же… Ведь это Шматков! Как он мог не согласиться! — сказал главный диспетчер и бросил торжествующий взгляд на Спирина.

«Они уже тут без меня обсуждали этот вопрос и, как видно, крепко поспорили, — мысленно заключил Алексей. — Повидимому, этот Спирин все-таки доказывал обратное…»

Собрание было коротким, но очень бурным, как и предполагал Алексей. Вызов Шматкова был принят большинством бригад, но от внимания Алексея не ускользнула и часть недовольных, которые отмалчивались или прерывали дававших обязательства бригадиров насмешливыми выкриками. Но таких оказалось меньшинство: победа была на стороне бригады Шматкова.

Таким и запомнилось Алексею это последнее мирное собрание: у моста, в широком, охватившем лесную лужайку венце электрического света сидящие в разных позах рабочие, их грязные, еще не отмытые усталые лица, веселые и угрюмые, старые и молодые. И над всем этим — теплое вечернее небо, ночные запахи болотных трав, смолы, людского пота и дыма от рабочих кухонь и людские голоса, и сонное бормотание лягушек в реке.

После собрания, когда Алексей приготовился уезжать, к нему подошел Самсонов, взволнованно проговорил:

— Спасибо вам, Алексей Прохорович…

— Да за что же? — удивился Алексей. — Не понимаю…

— А за то… за то, что мы в вас не ошиблись… Мы — инженеры, техники, рабочие… С этого вечера я стал еще больше уважать вас. Не за то, что вы мой начальник… Нет… Я не Спирин, — Самсонов ухватился за бок.

— Вы напрасно запустили свою печень, — сухо заметил Алексей.

— Ерунда! — сердито сказал Самсонов. — Так вот… Я, старый инженер, уважаю вас. За то, что вы идете на риск…

— Да при чем же тут риск? — спросил Алексей.

— А самолюбие? А честь? — выкрикнул Самсонов. — Эти понятия мы не собираемся сдавать в архив. Или вы не доложите наркому о взятых обязательствах?

— Я доложу ему… Неужели вы думаете, что бригады не выполнят своих обязательств? Как же они могут не выполнить, когда завтра вся новостройка узнает о вызове Шматкова?

— А если Шматков не выполнит? — настороженно спросил Самсонов.

— Наши люди не могут не выполнить, — уверенно проговорил Алексей. — Не думайте, что наши рабочие не понимают, что такое честь и самолюбие. Они понимают кое-что и пошире.

— Но если бы не вы…

— Оставьте… Не нужно говорить обо мне, — остановил Алексей. — Они… наши люди помогают нам делать то, что иногда нам самим кажется не под силу.

Алексей шел к машине. Самсонов, провожая его, говорил глухим прерывистым басом:

— Как трудно и вместе с тем как интересно сейчас работать! И очень хочется жить.

— А завтра, послезавтра будет еще интереснее, — задумчиво отозвался Алексей.

— Все-таки очень хорошо, что мы торопимся с этой веткой, — сказал вдруг Самсонов. — Очень хорошо…

Прощаясь, они обменялись крепким рукопожатием.

— Знаете что, — мягко сказал Алексей, открывая дверцу машины, — в воскресенье мы с женой решили отпраздновать рождение сына. Не откажите приехать… Мы очень скромно… Будем рады… Пожалуйста, Иван Егорович…

— Благодарю… Кстати, я забыл поздравить вас…

— Спасибо…

Алексей сел в кабину, захлопнул дверцу. Машина, грузно покачиваясь, стала медленно выбираться на темную лесную дорогу. Весь путь до самого управления Алексей думал об удачно законченном дне, о разговоре со Шматковым и Самсоновым, о выступлениях на собрании бригадиров и рабочих. Спокойные горделивые мысли текли в его голове, оставляя полное удовлетворение.

Он предвкушал радость открытия движения раньше срока, уже видел первый, празднично расцвеченный, весь в зелени поезд, облепленный приодевшимися ради такого торжества людьми — рабочими и служащими… Поезд медленно движется через мост, сияет солнце, шумит толпа, играет оркестр. Паровоз рвет красную бумажную ленту, и крики «ура!» гремят в воздухе, сливаясь с победно звучащим паровозным свистком. Впереди, на мосту, Самсонов, Шматков, Спирин — все, все… Одна трудовая семья, с которой он так сжился за эти полгода.