Козырная дама - Татьяна Михайловна Соловьева

из коридора, была большой, но темноватой. Свет почти не проникал сквозь грязное стекло единственного окна, к тому же до половины заваленного всяким хламом.

Здесь тоже все было заставлено пустыми картонными коробками и бутылками, далеко не чистыми ведрами, пустыми или с водой. На широких двухэтажных нарах в углу валялось грязное тряпье. Рядом — большой стол, под которым виднелась коробка, заполненная чем-то серебристым, похожим на алюминий. На столе лежал какой-то валик, стояла миска с клеем, ворохом были навалены водочные этикетки. На полу стояло несколько коробок с уже полными бутылками. Коробки были точно такими, какие Зоя Иннокентьевна заприметила у ларьков на Привокзальной площади.

Вокруг двух больших и грязных чанов толпилось не меньше десятка человек, среди которых Зоя Иннокентьевна увидела уже знакомого ей водителя грузовичка и его сопровождающего. Компания была пестрая и довольно странная — несколько парней в черных футболках и черных джинсах; мужчина среднего роста с седыми висками, в белоснежной рубашке с короткими рукавами; грязные, небритые, оборванные существа, похожие на бродяг, которых сейчас много слоняется по вокзалу и городским базарам.

Тяжелый водочный дух, смешанный с запахом нечистых тел и еще какой-то едкой вонью, выедал глаза.

— Товарищи! — обратилась Зоя Иннокентьевна к пестрой компании. — Мне нужен Эдуард Андреевич.

От неожиданности и несколько нелепого в этой обстановке слова «товарищи» в комнате наступила мертвая тишина. Было слышно даже, как, дымясь, булькает в чане вонючее варево. Но и это булькающее, будто испугавшись сильного, поставленного десятилетиями классной и внеклассной работы голоса, вдруг затихло.

— А ну давай отсюда! — раздался за спиной Зои Иннокентьевны грозный голос верзилы, открывавшего дверь. Он, кажется, осознал, что допустил явную промашку, и теперь этим грозным окриком старался реабилитироваться перед дружками. — А ну давай отсюда! — повторил он. Похоже, его словарный запас не был слишком перенасыщен. Верзила попытался грубо схватить ее за плечи, чтобы вытолкать вон.

— Подожди, Сеня, — остановил его мужчина в белой рубашке.

— Вы Эдуард Андреевич? — безошибочно угадала Зоя Иннокентьевна.

— Допустим…

— Ваша фамилия Фогель? — уточнила Зоя Иннокентьевна.

— Допустим…

— А что тут допускать? Я узнала вас!

— Мы знакомы?

— Познакомимся! — строго заверила Зоя Иннокентьевна и добавила, уже не так воинственно: — Нам нужно поговорить. Только, прошу, давайте выйдем отсюда на свежий воздух, здесь невыносимая вонь…

— Кому что нравится! — возле чана раздался смех. — Кому вонь, а кому божественный аромат.

Сеня еще некоторое время настороженно наблюдал за Зоей Иннокентьевной, но Фогель был спокоен, и он тоже успокоился, отошел в сторону, присел на нары.

Фогель пропустил Зою Иннокентьевну вперед и вышел вслед за ней на крыльцо.

— Слушаю, — сказал он, с видимым удовольствием вдыхая свежий воздух.

— Я тетя Игоря…

— Какого Игоря?

— Белобородова.

— Кто это?

— Вы хотйте сказать, что незнакомы с ним?

— Но это действительно так, — удивленно произнес Фогель. — Во всяком случае, человека с такой фамилией не припоминаю.

— Да? А разве не вы лично всего неделю назад принимали его на работу?

— Вы ошибаетесь, в последний месяц я никого и никуда не принимал, — ответил Фогель. — Может быть, вы все-таки объясните, что вас привело сюда?

— Не догадываетесь?

— Я не ясновидящий.

— Во-первых, я хочу забрать документы на Раину квартиру, — Зоя Иннокентьевна не была уверена, что документы у Фогеля, а не у того, другого, и на всякий случай блефовала. — Во-вторых, я хочу знать фамилию вашего дружка Саши.

— Во-первых, у меня нет никаких документов, — в тон ей ответил Фогель, — во-вторых, я абсолютно не понимаю, о чем идет речь… Какая Рая, какой Игорь, какой Саша?

— Рая — моя покойная сестра, Игорь — ее сын, а Саша — лопоухий. Так что не притворяйтесь! Вы прекрасно знаете, кто он такой. Вы прекрасно знаете, — с напором повторила Зоя Иннокентьевна, — что он избил Игоря и отобрал у него документы. Или, скажете, этого не было? Вы даже мысли такой не допускаете?

— Почему же не допускаю? Возможно, с вашим племянником что-то похожее и произошло, но я-то здесь при чем? Я никого не избивал, вы меня с кем-то путаете.

— Вот как вы заговорили! Не хотите, значит, по-хорошему? В таком случае предупреждаю: если вы думаете, что я так просто это оставлю, вы ошибаетесь. — Зоя Иннокентьевна перешла в наступление. — Я пойду в милицию! Ни вам, ни вашему приятелю не удастся открутиться!

Разговор явно не получался. Вместо того чтобы прижать Фогеля фактами, заставить его ответить на все возникшие вопросы, вызнать у него все про липовую контору на улице Серова, выпытать адрес лопоухого, как Зоя Иннокентьевна и собиралась вначале, она просто устроила скандал. Но тональность разговора, сложившаяся стихийно, помимо ее воли, теперь диктовала свои условия, уводя в сторону, обесценивая слова.

Фогель слушал, усмехаясь ее наивности. Он давно понял, что эта толстушка в распашонке интересовалась не им, а Ворбьевым, лишь слегка удивившись ее догадливости, позволившей вычислить, кто на самом деле является организатором дела с квартирой на Пушкинской.

— Что ж я, по-вашему, все это выдумала? — оторопела Зоя Иннокентьевна, заметив, наконец, насмешливую, даже какую-то жалостливую улыбку на лице Фогеля.

— Может, и выдумали, кто вас знает… Думаю, нам больше не о чем говорить, — не попрощавшись, Фогель повернулся и ушел в дом.

Зоя Иннокентьевна растерянно смотрела на закрывшуюся за ним дверь, соображая, как лучше поступить. В подобных случаях она не то чтобы терялась, но предпочитала отступить на время, чтобы спокойно разобраться в ситуации и, собрав бойцовские качества, которых Зое Иннокентьевне было не занимать, снова вступить в борьбу.

Сдаваться она не собиралась.

— Кто привел сюда эту дуру?! — вернувшись в дом, спросил Фогель у охранников.

Спокойствие его как рукой сняло. Не потому, конечно, что теперь усложнилось, если вообще не сорвется дело с квартирой на Пушкинской, за которую можно было легко, походя, сорвать приличные деньги. Затея эта — ворбьевская, пусть сам и разбирается. Ему не нравилось, что засветился игренский цех. Пусть не главный, пусть не самый производительный, но незачем постороннему человеку знать, что здесь происходит.

И хотя никакого интереса к увиденному женщина не проявила, Фогелю