Преданный служитель Церкви. О церковной и общественной деятельности митрополита Питирима (Нечаева) - Евгений Полищук

Работать рядом с ним было непросто. Более того, многие его распоряжения, его идеи были нам не близки; мы спорили – чаще за глаза – боялись открыто возражать Владыке: авторитет его был исключительным и сила его духа, сила его личности были таковы, что возражать просто не было никакой возможности.

Вот приходишь к митрополиту, говоришь Нине Николаевне, его секретарю, можно ли увидеть Владыку? А у него в кабинете всегда кто-нибудь есть. Чаще это были какие-нибудь иностранные гости; в перестроечные годы это были депутаты, артисты, бизнесмены, люди самого разного призвания. Получить аудиенцию у Владыки было крайне тяжело даже нам, ближайшим сотрудникам «Журнала Московской Патриархии». И вот если эта минута наступала и можно было поговорить, то говорилось прежде всего самое важное и самое существенное. Владыка редко смотрел прямо в лицо – он молча слушал и шевелил усами. И вот в какой-то момент он начинал отвечать, и, несмотря на то, что ответ тебе не нравился, возразить ему было невозможно, потому что он посмотрит на тебя голубыми глазами – вроде бы кроткими – но сила этого взгляда такова, что возражать невозможно. Потом на себя злишься: почему того не сказал, почему это не высказал, – но сделать уже ничего нельзя.

Я знаю, что Владыка на нас обижался: мы, к сожалению, не всё исполняли из того, что он нам поручал, не осуществили всех тех замыслов, которые он вынашивал. Но любое общение с Владыкой вспоминаю как благодатный дар встречи. Так бывает в жизни, когда встреча определяет гораздо большее, чем то, что она дала как видимый результат. Есть что-то внутреннее, что-то невидимое, что происходит помимо нас…

Владыка создал современный Издательский отдел. В годы его председательства для него было построено замечательное здание на Погодинке. Это был двухэтажный особняк, из него по сути дела сделано здание в четыре этажа с домовым храмом во имя преподобного Иосифа Волоцкого, который для нас был, конечно, духовным центром, как и кабинет митрополита. В том здании сосредоточились удивительные духовные ценности – множество старинных икон, которые собирались пожертвованиями москвичей и не только москвичей. Это были подарки, это были находки. Кроме храма, была удивительная библиотека, хранившая рукописи, которым нет цены и поныне. Мне довелось составлять список этих рукописей: по благословению митрополита я участвовал в этой работе. То, с чем я тогда познакомился, наверное, я никогда больше не увижу и не подержу в своих руках. Была создана замечательная фонотека, в ней хранились записи богослужений и голоса давно ушедших священнослужителей, хоров, удивительных музыкантов – и не только церковных.

Кроме того, в Издательском отделе была замечательная гостиная, которая называлась Каминным залом, – туда приходили многие известные музыканты, артисты, люди самой разнообразной деятельности и происхождения. Бывали там и особы царского рода. Эта гостиная представляла собой галерею живописи, которой могли бы позавидовать многие музеи. Там же была представлена коллекция часов. Из гостиной дверь вела в своеобразный музей фотоаппарата «Лейка». Это всё собирал Владыка. Считалось, что у него огромное богатство, собранное за эти годы благодаря его деятельности, благодаря его широким знакомствам. Его кабинет представлял собой кунсткамеру. В нем было много икон, картин, подарков. Книги громоздились на его столе, и когда мы приходили побеседовать с ним как с главным редактором, мы садились не вокруг его письменного стола, не вокруг большого стола для совещаний, а за журнальным столиком, который находился в противоположном конце кабинета. Вот там всё по сути дела и решалось: все остальные столы были завалены книгами, рукописями и разными раритетами.

И вот при всем этом Владыка оставался человеком нестяжательным. Я должен это сказать, потому что от многих людей, прежде всего от тех, которые имели отношение к Церкви, я слышал ранее, что Владыка – самый богатый человек среди русских православных епископов. Я приведу один пример, который, мне кажется, можно привести. Я думаю, что Владыка мне простит эту мою нескромность. Я был тогда диаконом и служил вместе с Владыкой в храме в честь Воскресения словущего на Успенском Вражке. Этот храм в Брюсовском переулке никогда не закрывался и имеет удивительные святыни и иконы. В одно из воскресений Владыка не пришел на службу – он заболел (у него был грипп) и после службы меня направили к нему передать просфору. Я приехал в Издательский отдел (в воскресный день там было пусто), подошел к его кабинету и попросил разрешения войти. Владыка глухо откликнулся из своей комнаты, которая соединялась с кабинетом, и я вошел в нее. В этой комнате я до этого никогда не бывал. Там находились шкафы с его облачением, стояли чемоданы для того, чтобы ехать на служение в Волоколамское благочиние, где очень часто Владыка служил. Но Владыку я и здесь не увидел. Я еще раз попросил его разрешения, Владыка отозвался откуда-то из-за шкафов, и вот тогда я зашел туда с просфорой. Там за шкафами, около голой стены стояла раскладушка, на которой лежал Владыка, накрытый пледом, – больше там ничего не было, а я ожидал увидеть роскошную кровать с балдахином.

Затем я как-то был у него на квартире около метро «Сокол», где он жил вместе со своими двумя сестрами. Здесь я тоже ожидал увидеть роскошь – но это была обычная квартира московского интеллигента, ничего более. Когда я был назначен в московский храм во имя пророка Илии, что в Обыденском переулке, я первым делом поехал рассказать об этом митрополиту Питириму. Встретил его в коридоре и объявил ему эту радостную новость. (Я тогда только что был рукоположен во иерея). Он поднял свои брови, удивился такому замечательному моему назначению и сказал: «Выше этого уже ничего не может быть». И тогда, набравшись нахальства, я попросил у Владыки, чтобы он подарил мне служебник и подписал его. И до сих пор я этот служебник храню, как самую драгоценную для себя священническую святыню.

И еще одно воспоминание, очень болезненное. Это был конец 1994 года, когда время служения митрополита Питирима на посту председателя Издательского отдела и главного редактора «Журнала Московской Патриархии» подошло к концу. Я случайно оказался в Издательском отделе – не помню, по какой причине. И я увидел: на крыльце стоит Владыка – один, со своей виолончелью. Он был музыкантом и иногда даже играл для нас, сотрудников, – правда, это было очень редко. Я не могу оценить искусство его игры, но играть он любил. И вот он уезжал из Издательского отдела – с одной своей виолончелью… Несколько лет после этого я не знал, где Владыка и что он делает. Потом только встретился с ним в Университете инженеров транспорта (МИИТе), незадолго перед его кончиной.

Я хочу еще раз подчеркнуть, что уважение, которое вызывал митрополит, исходило от всего – даже от его внешности. Да, он был необыкновенно красив – не только ростом, не только длинной бородой: и из его лица, и из его рук сквозила какая-то глубина, которой никто постигнуть не мог. Он видел и ощущал то, что недоступно. Тонкость его восприятия истории, Церкви и жизни была совершенно иного рода.

Да, в последние годы, когда мы, молодые диаконы и священники, стремились использовать для возрождения Церкви все возможности, быть более откровенными и более открытыми, говорить на злободневные темы, Владыка был для нас консерватором и всячески сдерживал нас. Но теперь это уже не так важно. Важно то, что Господь, по крайней мере мне лично, послал этот величайший дар встречи. Господь присоединил меня к сонму его почитателей, его духовных последователей, его детей – ибо я причисляю себя к его духовным детям. Нет, Владыка не был моим духовным руководителем, но годы, проведенные с ним рядом, сделали меня его почитателем. Оглядываясь теперь на историю Русской Церкви и на судьбу митрополита Питирима (Нечаева), мы видим, что он навсегда останется в истории церковной как просветитель, как деятель образования, как один из иерархов, кто поднимал именно духовное образование, духовно-издательское дело. И до сих пор мы пользуемся Минеями, изданными под его редакцией. Многие ругают эти Минеи, потому что они изданы гражданской печатью (славянский текст русскими буквами[5]). Тем не менее я был необыкновенно счастлив, когда еще до перестройки Господь дал мне возможность (я был еще диаконом) выкупить весь комплект богослужебной литературы. Это были большущие деньги, я еще не знал, зачем мне это нужно, но знал, что нужно будет обязательно. И до сих пор я прибегаю к книгам, которые были изданы непосредственно под редакцией митрополита Питирима, например, «Настольная книга священнослужителя».

Возвращаясь еще раз к его роду, к его значению в истории нашего времени, я хотел бы отдать дань уважения и любви этому замечательному русскому человеку. Когда он иногда выступал, я вспоминал, что он высоко ценил простое священническое служение и рассказывал много историй про священников, которых он знал. Владыка умел служить, служил он необыкновенно тонко, проникновенно, внутренне – хотя могло показаться иногда, что только для себя, – но служить ему было в радость. Это не всегда было просто: он был человек импульсивный. Но то, что он молился и молился так, как никто другой, – это было очевидным. Однажды его спросили: как в наше смутное, суетное время, когда на нас обрушивается такой поток информации, когда так много людей, так много встреч, – как можно сохранить молитвенный дух, как можно научиться молитве? Не отвечая прямо на вопрос, Владыка спросил: «А как вы думаете, можно ли оказаться в одиночестве среди шумной толпы, на оживленном перекрестке большого города?» Владыка говорил о том внутреннем одиночестве и той внутренней тишине, которая бывает доступна человеку. Но это была иная культура духа, которая была открыта Владыке.