Качели времени. Мама! - Тамара Егоровна Кореневская
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Не бойся, Оксинт. — раздался его голос, хотя мужчину я по-прежнему не наблюдал. — Твое сознание находится в теле будущего тебя. Это нужно для того, чтобы ты ощутил собственные эмоции, мысли. А поскольку мы оба тут присутствуем лишь сознанием, меня ты не видишь. Ведь тут отсутствует мое тело.
— А где тогда сознание меня, который сейчас стоит перед всей школой? Ведь мое тело живет отдельной от меня жизнью. Значит, второе сознание тоже тут?
— Именно, мой мальчик. Ты нынешний тут присутствуешь, так сказать, в фоновом режиме, и можешь лишь наблюдать и чувствовать. Основное же участие в происходящем принимаешь ты, который постарше. Сейчас тебе четырнадцать лет. Ты защитил какой-то проект — я, если честно, в вашей школьной программе ничего не понимаю. Прислушайся к своим ощущениям. Что ты сейчас чувствуешь?
Я послушно заглянул внутрь себя и ощутил не только то, что происходит сейчас, но и то, что было раньше. С того момента, когда нас покинула мама, не прошло и дня, чтобы я не вспомнил о ней. А как иначе? Ведь у нас была одна на двоих, общая жизнь. Поначалу слезы катились градом при каждом случае. Все напоминало о ней. А даже если глаз не натыкался на то, что вызвало бы воспоминания о маме — я начинал вспоминать сам. И рассказывал всем, кто готов был слушать. И вспоминал я время до болезни, все-все-все счастливые моменты, которые успел застать. Их было очень много. Но в то же время, катастрофически мало. И слезы душили от такой несправедливости: молодая, красивая женщина так мало пожила счастливо.
Даже случайно услышанная песня или пустяковая фраза возвращала меня к мыслям о маме. Но постепенно я перестал плакать каждый день. Хотя даже спустя долгое время мог разреветься, что называется, на пустом месте. Но боль, которая словно разрывала меня изнутри, несколько притупилась. Не делась никуда, но и не терзала уже ежесекундно. И я правда смог двигаться дальше.
В данный момент я действительно успешно защищал какой-то проект, был рад и горд собой. А еще я почувствовал, как мое подросшее воплощение сожалеет, что мама не видит, каких успехов достиг ее старший сын — она бы тоже мной гордилась. И сколько еще в жизни будет такого, что мама уже не увидит, не порадуется за нас…
— Говорят, что они все видят. — деликатно возразил Томас.
— Ты сам-то в это веришь?
— Пытался поверить. Но подтверждений я не получал. Знаешь, если бы хоть раз оттуда дали знать, что слышат, что и правда остаются рядом — было бы легче.
Я кивнул, и мысленно поблагодарил мужчину за честный ответ. Потом огляделся и попытался понять, что хоть за проект я защищаю.
— Извини, я это тоже скрыл. Ты же еще не определился, чем будешь заниматься в жизни. А тут мог бы получить подсказку.
Вздохнув, я снова прислушался к себе. Даже удивительно, что помимо тоски по маме, я испытывал и другие эмоции, причем положительные. Неужели и правда скорбь со временем проходит, и люди снова могут радоваться жизни?
— Да, Оксинт. Иначе бы человечество уже давно вымерло. Ты не виноват в том, что будешь жить дальше и жить хорошо. Так надо, и твоя психика все для этого сделает. Да и мама, я думаю, хотела бы, чтобы ты жил дальше.
Я согласился. Конечно, мама хотела бы, чтобы мы были счастливы. Но я все равно чувствую вину. Мы живы, у нас даже все, судя по происходящему, неплохо. А мама…
— И еще раз: не вини себя. Что тебе остается делать, кроме как жить дальше? Не ляжешь же ты рядом в могилу! Живые должны жить, а не хоронить себя. И вечный траур — это бессмысленная жертва. Твои родители не хотят для тебя такой жизни. Станешь отцом — сам поймешь.
— Я стану отцом?
— Да, но перед этим у нас будет еще одна остановка в будущем.
После его слов лица в зале замелькали, все смешалось в яркое многоцветное пятно. Я моргнул, и когда снова открыл глаза, обнаружил себя на берегу моря. Волны накатывали на берег, а по песку, отскакивая от них, бежала девушка. Я же обнаружил, что держу в руках полотенце. И когда девушка, лицо которой я почему-то все никак не мог разглядеть, приблизилась, накинул его ей на плечи.
Она, кажется, улыбнулась, а я едва устоял на ногах. Стало трудно дышать, на глазах выступили слезы. А внутри, в районе солнечного сплетения что-то защемило, и будто бы лопнуло, после чего стало очень тепло. Я испугался.
— Томас! Томас, у меня внутри что-то лопнуло! Судя по расположению — желудок!
Вместо ответа мужчина вдруг самым наглым образом заржал. Я насупился: что смешного-то?!
— Извини, мальчик. — откликнулся он. — Моя реакция не совсем позволительна, конечно, но я не смог удержаться. Это не желудок. Это любовь.
— Любовь? Какая еще любовь?
— Любовь к девушке, которую твое будущее «я» сейчас держит в объятиях.
Я удивился. Так оказывается, самое прекрасное чувство на свете выражается в том, что внутри будто что-то лопается? И потом, я знаю, что такое любовь! Я же люблю родителей, сестренку и брата!
— Это другая любовь, Оксинт. Любовь к тем, кто окружает тебя с первого дня рождения — совсем иная. Она появляется на свет вместе с тобой. Это безусловный рефлекс, это словно дыхание. Ты же не можешь перестать дышать — вот и перестать любить своих близких тоже не получится. И любовь к малышу, который не так давно появился в твоей семье, тоже безусловная. Она родилась вместе с ним, и постепенно пробуждалась, когда ты ухаживал за братом, помогал ему, защищал. Иногда любовь берет начало в ответственности. Сейчас же любовь другая — любовь к женщине. Да и ты старше, поэтому многие чувства ощущаются иначе. К тому же я специально переместил твое сознание в тот момент, когда ты осознал любовь. Этот первый момент — всегда очень сильная эмоция.
Я прислушался к себе. Новое чувство словно заполняло меня всего, распирало, от чего по-прежнему перехватывало дыхание. Я ощутил небывалую легкость. Показалось, что я сейчас взлечу, как воздушный шарик. Так вот почему любовь сравнивают с полетом! Еще я ощутил, что мне нравится это чувство, хотя я его еще совсем не знаю, и к нему не привык. А все новое вызывает у меня опасения — но только не сейчас.
Впрочем, помимо новизны, я почувствовал
