Записки у изголовья (Полный вариант) - Сэй-Сёнагон

– Хорошо, будь по-твоему. Отныне я не стану больше тебя приневоливать.

– От сердца отлегло. Теперь я могу оставить поэзию, – сказала я в ответ.

Как раз в это время министр двора, его светлость Корэтика, не жалея трудов, готовил увеселения для ночи Обезьяны (*201).

Когда наступила эта ночь, он предложил темы для поэтического турнира. Придворные дамы тоже должны были принять участие. Все они, очень взволнованные, горячо взялись за дело.

Я же оставалась с императрицей, беседуя с ней о разных посторонних вещах. Господин министр двора приметил меня.

– Почему вы держитесь в стороне? – спросил он. – Почему не сочиняете стихов? Выберите тему.

– Государыня позволила мне оставить поэзию, – ответила я. – Больше мне незачем беспокоиться по этому поводу.

– Странно! – удивился господин министр. – Да полно, правда ли это? Зачем вы разрешили ей? – спросил он императрицу. – Ну хорошо, поступайте, как хотите, в других случаях, но нынче ночью непременно сочините стихи.

Но я осталась глуха к его настояниям.

Когда начали обсуждать стихи участниц поэтического турнира, государыня бросила мне записку. Вот что я прочла в ней:

Дочь Мотосукэ`,

Отчего осталась ты

В стороне от всех?

Неужели лишь к тебе

Вдохновенье не придет?

Стихотворение показалось мне превосходным, и я засмеялась от радости.

– Что такое? В чем дело? – полюбопытствовал господин министр.

Я сказала ему в ответ:

О, если бы меня

Наследницей великого поэта

Не прозвала молва,

Тогда бы я, наверно, первой

Стихи сложила в эту ночь.

И я добавила, обращаясь к императрице:

– Когда бы я не стыдилась моих предков, то написала бы для вас тысячу стихотворений, не дожидаясь просьбы.

{100, Была ясная лунная ночь…}

Была ясная лунная ночь в десятых числах восьмой луны. Императрица, имевшая тогда резиденцию в здании своей канцелярии, сидела неподалеку от веранды. Укон-но найси услаждала ее игрой на лютне.

Дамы смеялись и разговаривали. Но я, прислонившись к одному из столбов веранды, оставалась безмолвной.

– Почему ты молчишь? – спросила государыня. – Скажи хоть слово. Мне становится грустно…

– Я лишь созерцаю сокровенное сердце осенней луны, – ответила я.

– Да, именно это ты и должна была сказать, – молвила государыня.

{101. Однажды у императрицы собралось большое общество приближенных}

Однажды у императрицы собралось большое общество приближенных. Среди них можно было увидеть знатных дам – родственниц государыни, придворных сановников и молодых вельмож. Сидя в стороне, я вела разговор с фрейлинами.

Внезапно императрица бросила мне записку.

Я развернула ее и прочла:

"Должна ли я любить тебя или нет, если не могу уделить тебе первое место в моем сердце?"

Несомненно, она вспомнила недавний разговор, когда я заметила в ее присутствии:

– Если я не смогу царить в сердце человека, то предпочту, чтоб он совсем не любил меня. Пусть лучше ненавидит или даже преследует. Скорее умру, чем соглашусь быть второй или третьей. Хочу быть только первой!

– Вот она – "Единственная колесница Закона"! (*202) – воскликнул кто-то, и все рассмеялись.

Когда я прочла записку, государыня дала мне кисть и листок бумаги.

Я написала на нем: "Среди лотосовых сидений в райском чертоге (*203), что возвышаются друг над другом вплоть до девятого неба, мне будет желанно и самое низшее".

– Ну-ну, – молвила государыня, – ты совсем пала духом. Это плохо! Лучше будь неуступчивой, такой, как раньше была.

– Это смотря к кому.

– Вот это уж действительно плохо! – упрекнула меня императрица. – Ты должна стремиться быть первой в сердце "Первого человека в стране".

Чудесные слова!

{102. Его светлость тюнагон Такаиэ` посетил однажды императрицу…}

Его светлость тюнагон Такаиэ посетил однажды императрицу – свою сестру – и сказал, что собирается преподнести ей веер:

– Я нашел замечательный остов для веера. Надо обтянуть его, но обыкновенная бумага не годится. Я ищу что-нибудь совсем особое.

– Что же это за остов? – спросила государыня.

– Ах, он великолепен! Люди говорят: "Мы в жизни не видали подобного". И они правы, это нечто невиданное, небывалое…

– Но тогда это не остов веера, а, наверно, кости медузы, – заметила я.

– Остроумно! – со смехом воскликнул господин тюнагон. – Буду выдавать ваши слова за свои собственные.

Пожалуй, историю эту следовало бы поместить в список того, что неприятно слушать, ведь может показаться, будто я хвастаюсь. Но меня просили не умалчивать ни о чем. Право, у меня нет выбора.

{103. Однажды во время долгих дождей…}

Однажды во время долгих дождей младший начальник министерства церемониала Нобуцунэ` прибыл во дворец императрицы с вестью от императора. Как всегда, ему была предложена подушка для сидения, но он отбросил ее еще дальше, чем обычно, и уселся прямо на пол.

– Как вы думаете, для кого эта подушка? – спросила я.

– Я побывал под дождем, – ответил он, посмеиваясь. – Боюсь оставить на подушке следы моих грязных ног. Поди, запачкаю.

– Пойти за пачкою бумаги нетрудно, – заметила я. Но можете наследить, я следить не буду.

– Не воображайте, что вы уж так находчивы! Я заговорил о следах моих ног, а не то разве пришла бы вам в голову эта игра слов, – повторял он снова и снова.

Было очень забавно.

– К слову расскажу, – поведала я ему, – что в былые времена во дворце старшей императрицы служила прославленная своей красотой женщина по имени Энута`ки.

Покойный Фудзивара Токикара`, тот, что впоследствии умер в звании губернатора провинции Мино`, был тогда молодым куродо. Однажды он заглянул в комнату, где собралось много придворных служанок, и воскликнул:

– Так вот она, знаменитая Энутаки – "Прелестница"! Почему же ты не столь прелестна, как твое имя обещает?

– Но ведь это "Токикара" – "Смотря для кого".

И все при дворе, даже высшие сановники и старшие царедворцы, нашли ответ Энутаки очень остроумным. "Сказала, как припечатала", – говорили они.

Думаю, история эта правдива. Сколько времени уж рассказывают ее, не меняя ни слова.

Нобуцунэ возразил мне:

– Но все же Токикара как бы сам подсказал ей эту шутку. Ведь и в поэзии всего важнее тема. Задайте тему – и можно сочинить, что угодно, хоть китайское стихотворение, хоть японское.

– О да, еще бы! Я предложу вам тему, а вы сложите японскую танку, сказала я.

– Отлично, – согласился Нобуцунэ. – Перед лицом государыни я готов сложить сколько угодно танок.

Но как раз в это время государыня прислала свой ответ на письмо императора.

– О страх! Я поспешно убегаю. – И Нобуцунэ торопливо скрылся.

– У него невозможный почерк, – стали говорить о нем, когда он покинул комнату. – Хоть китайские иероглифы, хоть японское письмо, все выглядит ужасно. Над его каракулями всегда посмеиваются. Вот и пришлось ему бежать…

В те времена, когда Нобуцунэ служил главным смотрителем строительных работ во дворце, он послал к одному из мастеров чертеж постройки, набросав на нем собственной рукой:

"Выполнять в точности как изображено здесь".

Я приписала сбоку на полях бумаги:

"Если мастер последует приказу, то получится нечто весьма удивительное".

Бумага эта получила хождение среди придворных, и люди умирали от смеха.

{104. В десятых числах первой луны (*204) младшая сестра императрицы…}

В десятых числах первой луны младшая сестра императрицы стала супругой наследника престола и поселилась во дворце Сигэйся. Как перечислить мне великолепные торжества, состоявшиеся по этому случаю?

Некоторое время сестры не встречались, только обменивались письмами, но наконец госпожа Сигэйся сообщила государыне, что навестит ее в двадцатых числах второй луны.

В честь этого визита апартаменты императрицы были убраны с особой заботой и парадно украшены. Мы, придворные дамы, тоже все были наготове.

Ее светлость Сигэйся прибыла на исходе ночи, незадолго до рассвета.

В восточном крыле дворца Токадэ`н, смежного с дворцом императрицы, для гостьи были приготовлены просторные "двойные покои".

На утренней заре прибыли в одном экипаже светлейшие родители: господин канцлер Мититака с супругой.

Решетчатые створки ситоми подняли рано-рано. Государыня находилась в глубине покоев, на южной их стороне. Ширмы, поставленные лицевой стороной к северу" с трех сторон отгораживали место, где сидела императрица.

Поверх циновок для нее положили подушку, принесли круглую жаровню.

Дамы во множестве собрались перед государыней. Ширма скрыла их от посторонних глаз.

Пока я занималась прической императрицы, она спросила меня:

– Случалось ли тебе видеть Сигэйся?

– Нет, как я могла бы? Я лишь один раз видела ее во время службы в храме Сакудзэн, и то лишь мельком, со спины.