Записки у изголовья (Полный вариант) - Сэй-Сёнагон

Я подошла к одной из придворных дам и сказала:

– Нет, девушка, "лицо которой было полускрыто" (*195), не сияла такой красотой. Куда ей, простолюдинке!

Дама эта с трудом проложила себе дорогу сквозь толпу других фрейлин, чтобы скорей сообщить мои слова государыне.

Императрица рассмеялась.

Дама вернулась и передала мне:

– Государыня изволила молвить в ответ: "Пора расставаться (*196)…" Но знаешь ли ты, о чем речь?

В устах дамы это звучало забавно, ведь она ничего не поняла.

{95. То, что причиняет досаду}

Вы послали кому-нибудь письмо или ответ на присланное вам письмо, и после того, как гонец уже ушел, вам приходит в голову, что несколько слов надо бы непременно заменить.

Вы наспех зашивали что-то. Казалось, работа закончена, но выдернув иглу, вдруг видите, что забыли завязать узелок на нитке. Досадно также, когда заметишь, что шила что-то наизнанку.

Однажды, когда императрица гостила в Южном дворце у своего отца, она прислала нам сверток шелка с повелением:

– Мне спешно нужно платье. Беритесь за работу все вместе, чтобы закончить ее до следующей стражи.

Все мы собрались в главном павильоне дворца. Каждая из нас взяла по куску шелка и, надеясь перегнать остальных, стала шить быстро-быстро, не отрывая глаз. Спешили мы, как безумные.

Кормилица госпожа мёбу, которой достался один из рукавов, шила быстрее всех и кончила первой. Второпях она не заметила, что рукав пришит наизнанку. Даже не завязав последнего узелка, кормилица положила работу и поднялась с места.

Когда мы стали прилаживать разные части платья друг к другу, то сразу заметили ошибку.

Женщины подняли смех и шум:

– Исправь скорее, сшей наново.

– Кто ошибся, тому и шить наново. Если бы это был узорчатый шелк, ну, тогда, конечно, видно, где лицо, где испод. Сразу нашли бы виновную, исправь, мол, поскорее. Но ведь это гладкий шелк, как узнаешь, кто когда напутал? С какой стати я обязана шить за других? Дайте эту работу тем, кто еще не кончил, – заупрямилась кормилица.

Пришлось другим женщинам во главе с Гэн-сёнагон взяться за переделку. Они торопливо работали иглой, бормоча с сердитым видом:

– Только спорить умеет, куда это годится!

А кормилица смотрела на них, сложа руки.

Занятная вышла сценка.

Посадишь в саду кусты хаги и мискант, выйдешь любоваться их необычной красотой… И вдруг является кто-то с длинным ящиком и лопатой, у тебя на глазах начинает копать вовсю, выкопает растения и унесет. Как обидно и больно!

Если бы вместо меня появился знатный господин, негодник не посмел бы так себя вести. А мне на все мои упреки он только отвечал:

– Я совсем немного… – И был таков.

Слуга какой-нибудь влиятельной дамы является к провинциальному чиновнику и нагло дерзит ему. На лице слуги написано. "А что ты мне сделаешь?"

Как это оскорбительно!

Тебе не терпелось прочитать письмо, но мужчина выхватил его у тебя из рук, отправился в сад и там читает… Вне себя от досады и гнева, погонишься за ним, но перед бамбуковым занавесом поневоле приходится остановиться, дальше идти тебе нельзя. Но до чего же хочется выскочить и броситься на похитителя!

{96. То, что неприятно слушать}

Кто-то в свое удовольствие неумело наигрывает на цитре, даже не настроив ее.

Пришел гость, ты беседуешь с ним. Вдруг в глубине дома слуги начинают громко болтать о семейных делах. Унять их ты не можешь, но каково тебе слушать! Ужасное чувство.

Твой возлюбленный напился и без конца твердит одно и то же.

Расскажешь о ком-нибудь сплетню, не зная, что он слышит тебя. Потом долго чувствуешь неловкость, даже если это твой слуга или вообще человек совсем незначительный.

Тебе случилось заночевать в чужом доме, а твои челядинцы разгулялись вовсю. Как неприятно!

Родители, уверенные, что их некрасивый ребенок прелестен, восхищаются им без конца и повторяют все, что он сказал, подделываясь под детский лепет.

Невежда в присутствии человека глубоких познаний с ученым видом так и сыплет именами великих людей.

Человек декламирует свои стихи (не слишком хорошие) и разглагольствует о том, как их хвалили. Слушать тяжело!

{97. То, что поражает неприятной неожиданностью}

Чистишь до блеска гребень для украшения волос, вдруг он за что-то зацепился – и ломается.

Экипаж перевернулся. Казалось бы, такое громоздкое сооружение должно было бы устойчиво держаться на колесах. Не веришь своим глазам! Это как сон – поразительный и нелепый.

Кто-то, нимало не смущаясь, сболтнет такую мерзость, что всем становится не по себе.

Всю ночь, всю долгую ночь до рассвета проводишь в ожидании: "Он должен прийти!" На заре забудешься неверным сном. Вдруг кар-р, кар-р! закричит ворона. Очнешься от дремоты и видишь: солнце уже высоко. Какая тягостная неожиданность!

Нечаянно покажешь любовное письмо как раз тому, кто не должен был бы знать о нем. Опомнишься – какой ужас.

Кто-нибудь бросает прямо тебе в лицо колкий намек, с уверенным видом рассуждая о том, чего не видел и не знает, а ты не можешь и словом возразить. Такое чувство, будто что-то внезапно опрокинулось.

{98. То, о чем сожалеешь}

Во дни празднества Госэти или Поминовения святых имен Будды вместо снега сыплет дождь с потемневшего сумрачного неба.

Ждешь с нетерпением праздника или иного торжества, как вдруг объявлено императорское Удаление от скверны. Все приготовления были закончены, но в последнюю минуту церемония отменена.

Пошлешь слугу за другом, ожидая, что он непременно прибудет. Может быть, тебе хочется заняться с ним музыкой или показать ему что-нибудь. Но вот посланный возвращается и сообщает: "Он занят, не сможет прийти". Как не пожалеть об этом!

Чтобы посетить храм или полюбоваться красивым видом, дамы, примерно одного и того же звания, отправились вместе из дворца, где они служат.

Дамы не наряжались в лучшие платья: осторожность не мешает в дороге. Но края их одежд красивыми волнами выбегают из-под занавесок экипажа. Увы, восхищаться некому!

Никто из знатных людей не встречается на дороге, ни на коне, ни в экипаже. Какая досада!

"Уж хоть бы простолюдин какой-нибудь попался", – вздыхают дамы. Очарованный их изяществом, он стал бы, рассказывать о них своему господину. Все лучше чем ничего.

Не мудрено, что дамы в большом огорчении.

{99. Помню, зто случилось во время "Воздержания пятой луны" (*197)…}

Помню, это случилось во время "Воздержания пятой луны", когда императрица изволила пребывать в здании ведомства своего двора.

"Двойные покои" перед кладовой были с особой заботой украшены для богослужения и выглядели очень красиво, совсем по-новому.

С самого начала месяца стояла дождливая погода, небо хмурилось.

– Какая скука! – сказала я однажды. – Поехать бы куда-нибудь, где поют кукушки.

Дамы наперебой стали просить меня взять их с собою. Одна из них посоветовала отправиться к какому-то мосту возле святилища Камо. У этого моста – странное название. Не "Сорочий мост", по которому проходит небесная Ткачиха в ночь встречи двух звезд, но что-то в этом роде.

– Кукушки поют там каждый день, – уверяли одни дамы.

~ И вовсе не кукушки, а цикады, – возражали другие.

В конце концов мы решили поехать туда.

Утром пятого дня мы приказали людям из службы Двора императрицы подать для нас экипаж и выехали из запретных для нас Северных ворот, надеясь, что в дождливую пору пятой луны никто упрекать нас не будет.

Экипаж был подан к веранде, и мы сели в него вчетвером.

– Нельзя ли подать еще один экипаж, – стали просить другие дамы, но императрица отказала.

Мы остались бесчувственны и глухи к их жалобам и тронулись в путь. Когда мы проезжали мимо конного ристалища Левой гвардии, то заметили там шумную толпу людей.

– Что происходит? – спросили мы.

– Состязание в стрельбе, – ответили слуги. – Всадники стреляют в цель. Не хотите ли поглядеть? – И мы остановили экипаж.

Нам сказали:

– Все начальники Левой гвардии присутствуют здесь во главе с господином тюдзё.

Но мы никого из них не увидели. Лишь кое-где бродили мелкие чинуши шестого ранга.

– Не очень-то интересно! Едем скорей! – воскликнули мы, и экипаж быстро тронулся дальше.

Дорога навеяла на нас приятные воспоминания о празднестве в храме Камо. На нашем пути находился дом а`сона Акино`бу (*198).

– Остановимся здесь тоже, – сказала я. Экипаж иаш подвезли к дому, и мы вышли из него.

Дом имел совсем простой сельский вид. На скользящих дверях, обтянутых бумагой, нарисованы лошади. Плетеные ширмы. Шторы из водяной травы микури. Все как будто нарочно было устроено так, чтобы напоминать старину.

Бедное, тесное здание похоже на галерею, нет внутренних покоев, и все же какое очарование!

Молва не обманула нас. Кукушки пели так громко, что звон стоял в ушах. Но увы! Государыня не могла их услышать. Вот когда мы от души пожалели бедняжек, что не могли поехать с нами.