Годы нашей жизни - Исаак Григорьевич Тельман
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Кого послать в Москву? Счастливый выбор пал на Василия Гавриловича Александрова. Местный инженер, энергетик по специальности, он участвовал в изыскательских работах на Днепре, проводившихся еще в былые годы. Все проекты ученых, инженеров, мечтавших заставить Днепр служить людям, постигла одна судьба: они были похоронены в недрах царских канцелярий. Теперь пришла народная власть. Началось новое время. И инженер уже сжился с мыслью: пусть только Советская власть разделается с разрухой — на Днепре начнутся большие дела.
И вот инженер Александров ехал в Москву с матери: алами по электрификации губернии и с письмом: сход деревни Вознесенки, что под Александровском, просил Владимира Ильича побеспокоиться о гидростанции на Днепре.
Поезд двигался тяжело, будто путник, уставший в долгой дороге. Машинист с матросами, вооруженные топорами, не раз ходили доставать дрова, чтобы доехать до следующей станции. И, возвратившись в вагон, эти люди спорили о будущем, мечтали. Со средней полки раздавался спокойный голос инженера, с которым подружился весь вагон. Он рассказывал, как запрягут буйный Днепр и засветят огни над рекой.
— Василий Гаврилович, ты ж гляди, в самую главную минуту не растеряйся. О письме не забудь, — наставляли его новые друзья.
— Может, ты Ленину и про нашу деревню скажешь, — прощаясь, говорил старшина-балтиец, — у нас-то темень, лучина.
И голос с хрипотцой, совсем тихо, отвечал:
— Разве, дорогой товарищ, Владимир Ильич не знает?!
Поезд прибыл в Москву перед рассветом. Александров шел по пустынным улицам. Ни живой души, ни звука. И вдруг за поворотом он увидел пламя костра. Красноармейский патруль. Навстречу Александрову спешил бородатый солдат в кожухе, подпоясанный широким ремнем. Вид у него был грозный. У костра стояли еще двое.
Бородач бросил быстрый ощупывающий взгляд и строго спросил:
— Документы?
Инженер достал из кармана удостоверение. Солдат подержал его в руках и передал патрульному в длинной, до самых пят, шинели. Голова его была закутана башлыком, и только откуда-то из глубины смотрели два лукавых быстрых глаза.
Тот взял документ привычным жестом, каким уже сотни раз брал для проверки удостоверения, списки, пуска, и поднес к глазам. Но только взглянув на сданный ему мандат, подтянулся.
— Ну, — проговорил бородач, заметивший, или, скорее, почувствовавший, эту перемену.
— Тут по вызову Совнаркома.
Патрульный подошел поближе к огню, и солдат в башлыке при свете костра стал читать:
— «Дан сей от губисполкома тов. Александрову В. Г. в том, что он следует в Москву, в Кремль, согласно телеграмме № 310...»
Боец сделал паузу, как бы спрашивая, читать ли дальше. Но, только глянув на товарищей, он понял, что они ждут.
— «При нем материалы по электрификации Запорожской губернии и постройке Днепровской гидростанции».
Бородач остановил внимательный взгляд на человеке в ветхом штатском пальто с вытертым воротником и старой шапке, который обогревал у костра озябшие руки, и он показался ему большим, высоким.
«Всем совдепам, всем органам власти, — продолжал читать патрульный, — оказывать в пути тов. Александрову содействие».
— Ну, это уже нас касательно, — сказал бородач, — потому как мы власть и есть, — и он засмеялся хорошим, добрым смехом.
— Электрику, значит, будете строить. Говорят, давеча Ленин под Москвой в деревне электрику пускал. Не слыхал? А ваша, наверное, побольше будет? Это хорошо...
И солдат объяснил инженеру, как пройти в Кремль.
13
Двадцать второго декабря 1920 года в Большом театре собрался VIII съезд Советов.
Зажглись люстры. Люди, отвыкшие от яркого света, жмурили глаза. За годы войны в театре поблекли и золото лож, и окраска стен, и роспись потолков. Было холодно — давно не топили.
Но в зале царило бодрое настроение. Боевые песни, те самые, с которыми вчера шли на Врангеля, на белополяков, волнами перекатывались по залу, то поднимаясь из партера в ложи, то спускаясь из лож в партер.
Александрову, получившему пропуск на съезд, передалась торжественная и суровая величавость момента. Он еще сильнее почувствовал ее, когда на трибуне появился Ленин. Улеглись овации, и Владимир Ильич начал свой доклад о деятельности Совнаркома.
Сосед инженера — немолодой рабочий в ватнике — слушал, приставив ладонь к уху, и, едва справляясь с карандашом, что-то черкал в тетради, лежавшей на барьере.
Ильич говорил о судьбе страны, о ее будущем. Василий Гаврилович тоже не раз порывался делать записи. Но это мешало ему. Не переводя дыхания, он все время смотрел на трибуну и видел Ленина на фоне огромной карты страны, занимавшей всю стену.
Когда Ленин заговорил об электрификации, без которой нельзя восстановить хозяйство и строить новое, он поднял над головой толстую книжку, о которой с любовью сказал:
— Я надеюсь, что вы этого томика не испугаетесь.
«Томик» был планом Государственной комиссии по электрификации России. Съезду предстояло рассмотреть и утвердить его.
— На мой взгляд, это наша вторая программа партии, — заявил Ленин. Он стал развивать свою мысль об электричестве как о базе социалистической перестройки страны. И тут с трибуны прозвучали слова, которые назавтра уже знала вся Россия.
В то самое время, когда типографы в Запорожье набирали: «Коммунизм — это Советская власть плюс электрификация всей страны», — в Москве в Большом театре вспыхивали огни на электрической карте России.
При виде этих огней Александров почувствовал светлую радость. Вспыхнул синий огонек Иловайской в Донбассе, потом у Попасной, и вот загорелся большой красный кружок: докладчик указал на гидростанцию в Запорожье. Председатель ГОЭЛРО Г. М. Кржижановский рисовал перспективы будущей станции на Днепре. Он говорил о плотине, что перегородит Днепр, поднимет воду, перекроет пороги, даст энергию турбинам и дорогу пароходам.
Путешествие по электрической России продолжалось. В десять — пятнадцать лет предполагалось построить двадцать тепловых и десять гидростанций мощностью миллион четыреста двадцать пять тысяч киловатт.
На карте вспыхивали все новые огни, синие и красные. Но вот зажглись огни всех станций, и перед залом встала могучая, прекрасная Советская Россия завтрашнего дня.
14
Прошло немного времени, и карта, так взволновавшая делегатов VIII съезда Советов, прибыла из Москвы в Каховку. Здесь на ней не вспыхивали огоньки, да и как им зажечься, если в Каховке сидели при керосиновой
