Годы нашей жизни - Исаак Григорьевич Тельман
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Патруль, — объявил патрульный.
— Кого стережете? — спросил Иван. И старик часовой из охраны, которую Первая Конная выставила в Аскании-Нова, с чувством важности исполняемого долга ответил: «Лесопарк охраняем. Богатство большое... Много ты тут, сынок, деревьев в степи насчитал? Говорят, сам Михаил Васильевич Фрунзе приказал стеречь. Он тут давеча проезжал».
Красная конница и пехота, атаковав врага на просторах степей Таврии, за одну неделю конца октября и начала ноября нанесла врангелевцам смертельное поражение. Недобитые части бежали в Крым. У них оставалась одна надежда: на Сиваш и перешейки, на построенные французскими инженерами мощные укрепления Перекопа.
5 ноября 1920 года в 3 часа 15 минут командующий Южным фронтом Фрунзе подписал на станции Александровск приказ о штурме Перекопа. «По крымским перешейкам немедленно ворваться в Крым и энергичным наступлением на юг овладеть всем полуостровом, уничтожив последнее убежище контрреволюции».
Крайнов нашел свою часть уже на берегу Сиваша. Был день Октябрьской годовщины. Только появившись в батальоне, опытным глазом бывалого солдата Иван определил, что прибыл вовремя. У всех оживленные лица, командиры заняты, старшины хлопочут, проверяют винтовки, затворы, раздают гранаты.
На полковом митинге звучали призывы: «Даешь Крым! Смерть Врангелю!» А через несколько часов рота, где служил Крайнов, беззвучно выходила на берег Сиваша. Все кругом было окутано густым туманом. Гнилое море казалось черным. Стоял крепкий мороз, в лицо дул соленый обжигающий ветер. Саперы показывали спуск. Крайнов услыхал обрывок разговора: «Там проводник есть. Кто таков? Местный человек... Он Сиваш как свою хату знает».
Крайнов почувствовал под ногами шуршащий песок. Дно было сухое. Шли молча, не курили. Так, вероятно, продолжалось с час. Потом захлюпала вода под ногами, люди заскользили по илистому дну Сиваша. Потянуло сыростью, запахом гнили.
Иван подкатал намокшую шинель. Она казалась стопудовой. И шинель, и гимнастерка, и белье — все на нем обмерзло. В темноте достал из кармана тряпку и обернул затвор. Крайнов потерял счет времени. Ноги казались обожженными.
На Литовском полуострове уже вела бой штурмовая группа, и чем ближе к берегу, тем сильнее доносился шум сражения. По Сивашу вели огонь вражеские орудия и пулеметы. У берега стена огня, и через нее атакующие рвались на помощь товарищам.
Вброд перейдя Сиваш, бойцы выходили в тыл перекопским позициям. А на перешейке под Турецким валом, готовая к атаке, залегла красная пехота. Не было силы, которая смогла бы ее сломить под Каховкой на плацдарме, и не было теперь силы, которая могла бы ее сдержать в наступлении на Перекоп. Сквозь беспрерывный орудийный, пулеметный шквал люди шли на штурм укреплений. В дни третьей годовщины Октября кипело ожесточенное перекопское сражение.
Из Крыма одна за другой летели радостные вести. Одна неделя боев — с 7 до 16 ноября — и:
— Взят Перекопский вал!
— Пали Юшуньские позиции!
— Красная Армия ворвалась в Крым! Взят Симферополь! Красное знамя над Севастополем! Занята Керчь!
В Москве в третью годовщину Великого Октября выступал Ленин. «Сегодня, — заявил он, — мы можем праздновать нашу победу. При неслыханных трудностях жизни, при неслыханных усилиях врагов мы все же победили».
В Каховке в этот день на собрании бедноты держала речь активистка Матрена Реутова. Она говорила о помещичьих землях, которые теперь принадлежат каховцам, о школе, которую надо отстроить, о грамоте и о книгах, которые нужны людям, чтобы ясно видеть новый ленинский свет.
В глухом, затерявшемся на просторах степи уголке, где стояло несколько ветхих землянок, четыре бывших батрака, собравшихся ноябрьским вечером 1920 года, основали новое село. Они долго искали ему имя и сошлись на названии, которое предложил Иван Невдаха — человек с фамилией, отразившей всю его былую жизнь. В честь победы, в честь новой жизни, заря которой всходила над степью, решено было назвать свое село именем Красного Знамени.
Ранним утром первого мирного дня над новорожденной Краснознаменкой, над Каховкой, над Копанями, над всем Югом летела в Москву телеграмма Фрунзе товарищу Ленину:
«Революционный энтузиазм, проявленный Красной Армией в минувших боях, является порукой того, что и на поприще мирного строительства трудящиеся России одержат не менее блестящие победы».
12
Южане не помнили таких крепких морозов. Зима двадцатого года пришла на юг с холодными ветрами и снежными метелями.
Декабрьским утром на станцию Александровск, лежащую среди сугробов, подошел состав, направлявшийся на север. По заснеженной платформе к нему хлынули люди — военные и штатские, молодые и старые, мужчины и женщины.
Из вагонов вышли часовые — вооруженные матросы в бушлатах и буденовках. Часовые объясняли: специальный воинский.
Им кричали:
— Товарищи, мы тоже военные!
Матросы увещевали:
— Не то что солдата, иголку негде положить.
На подножке вагона двое военных с красными повязками на рукавах шинелей, показывая на третьего — человека в штатском, — говорили матросу:
— По важному делу едет.
Но матрос не поддавался на уговоры. Он уже знал: со всех станций все ехали по важным делам, — малых теперь не существовало. А в вагоне полным-полно своих, да в пути набилось столько же народу. И теперь не то что встать, повернуться, но даже вздохнуть нельзя.
— Человек по особому заданию едет, — убеждали стрелки, — понимать надо.
Но матрос отказывался понимать. Тогда штатский, взобравшись ступенькой выше, тихо сказал матросу:
— Меня вызывает в Москву правительство.
Матрос удивленно посмотрел на него.
— Кто вызывает?
— Совнарком, где Ленин!
Матрос изо всей силы забарабанил по двери вагона, закрытой изнутри.
— Тут товарищ к Ленину едет.
Эти слова открыли дверь, проложили человеку в штатском дорогу через весь вагон.
Ехали в эшелоне балтийцы, москвичи, возвращавшиеся с фронта после победы над Врангелем.
В недавние дни, когда они дрались под Перекопом, по тем самым проводам, по которым Фрунзе докладывал Владимиру Ильичу о ходе сражений, в Александровск пришла телеграмма командировать в Москву товарища с докладом по вопросам электрификации. Телеграмма не застала врасплох местных коммунистов. В губкоме еще дрожали стекла
