Годы нашей жизни - Исаак Григорьевич Тельман

нижнего порога Вольного сооружаются высокая плотина через Днепр, шлюзы и гидростанция. Вода, поднятая плотиной, покроет пороги. Через шлюзы пойдут пароходы. У плотины начинается оросительный канал. Он идет по левому днепровскому берегу, мимо Александровска, а дальше по одному из вариантов. От Александровска поворачивает на восток, по правому берегу реки Молочной, доходит до Мелитополя и отсюда тянется на запад до Кинбурнской косы. Это восточный вариант — Днепровский канал, от плотины до Кинбурнской косы длиной четыреста двадцать верст. Второй вариант: от Александровска канал по левому берегу идет до самой Каховки, здесь выходит на поверхность степей и распадается на две оросительные ветви — одна длиной в сто пятьдесят верст на восток, к Мелитополю, другая — на юго-запад, к Кинбурнской косе. Это западный вариант канала. В третьем варианте фигурировала Каховка. Порог Вольный не являлся единственным местом, где можно возвести плотину. Автор писал, что ее можно соорудить и перед Бериславом, который через реку переглядывается с Каховкой. Подпруда у города Берислава дала бы возможность коротким каналом подвести воду в степь, но при этом пришлось бы затопить в верхнем плесе до ста пятидесяти тысяч десятин, чтобы образовать озеро — водохранилище.

Автором книги «Тройная утилизация днепровских порогов» был инженер Ф. П. Моргуненков.

— Новый прожектец, господа! Миллионов на триста. Тридцать — на шлюзы, двадцать пять — на гидростанцию и двести десять миллионов рублей на канал. Каково? Канальчик-то верст на пятьсот!

— Кто его построит? Это же безумие!

— Ишь чего наплутал! Земли сколько вынуть надо!

— Или еще вариантец — затопить сто пятьдесят тысяч десятин. Сударь любезный, а кто заплатит владельцам за эту землицу и во что обойдется десятина?

— Тоже Колумб нашелся!

— Он с ума спятил!

«Он» относилось к Федору Петровичу Моргуненкову.

Пройдя через канцелярии путь, во много раз длиннее задуманного канала, проект Моргуненкова попал наконец в мрачное, серое здание министерства путей сообщения. И вот как он был встречен.

Начальник департамента, небрежно перелистывая изданный журналом министерства путей сообщения проект Моргуненкова и карту самотечного орошения полей водами Днепра, сказал:

— И что они печатают? — Лоснящееся круглое лицо его при этом выразило полное пренебрежение, толстые губы скривились.

— Милостивый государь! — обратился он к Моргуненкову. — Я ознакомился с проектом. Согласитесь сами — темна вода во облацех.

— Как прикажете вас понимать? — насторожился Моргуненков.

— Да во всех смыслах, и в денежном тоже. Заманчивая, конечно, штука построить такой канальчик. Но позвольте спросить: для кого и на чьи деньги? Дай бог хоть плотину у порогов поставить. Министерство интересует судоходство по Днепру. А вода? Стоит ли о воде думать? Не зря ли мы тревожимся? Помещикам Таврии не канал нужен, а хорошие колодцы.

Когда этот дородный, холеный человек с большой, точно тыква, головой заговорил, Федору Петровичу вспомнился вопрос каховского бурлака: «Господин, а кто воду-то мужику даст?»

Противоречивые чувства теснились в груди инженера. Он понимал: есть правда в том, что высказал его случайный каховский знакомый. Но идея задуманного канала владела им безраздельно. Проект был ему дороже всего в жизни. Он предчувствовал, что возникнут преграды, и, столкнувшись с ними, хотел их обойти. Ирригатор видел один путь: заинтересовать в своем проекте деловые круги.

В министерских кабинетах инженер Моргуненков рассказывал, какие доходы может дать канал. Все магистральные линии у казны в руках, устройство оросительной сети отдано помещикам, купцам. Казна им продает воду из магистральных каналов, а они ее продают земледельцам.

— И что бы сказал об этом каховский бурлак? — порой сам себя упрекал Федор Петрович.

Ничего не добившись в министерских кабинетах, инженер направился в другие двери. Он побывал у банкиров, в правлениях синдикатов и акционерных обществ. Он показывал свою схему, излагая идею Днепровского канала. На него смотрели безразличные, скучающие глаза финансовых тузов.

— Вы, милостивый государь, сведущи в деле орошения. Но имеются еще, между прочим, финансовые вопросы. Кто вложит в рискованное дело миллионы? Сколько лет нужно, чтоб построить канал? Жди у Днепра погоды, пока эти деньги вернутся. И стоит ли вообще затевать постройку? Не пострадают ли от этого интересы железных дорог Юга? Банк ведет с ними дела...

Примерно те же слова выслушивали другие инженеры. Одни из них предлагали соорудить в Каховке мощную насосную станцию, чтобы дать воду на восемьсот тысяч десятин, другие — запроектировали насосные станции в Каховке и Козачьих лагерях для орошения 164 тысяч десятин.

На запыленные архивные полки, по соседству с моргуненковским проектом самотечного орошения, легли проекты механического подъема воды из Днепра и подачи ее в степь.

В том самом 1913 году, когда инженер Моргуненков стучался со своим проектом во все двери царских канцелярий и банкирских контор на Невском, Ленин писал:

«Куда ни кинь — на каждом шагу встречаешь задачи, которые человечество вполне в состоянии разрешить немедленно. Мешает капитализм...»

Эти слова и их смысл открылись инженеру Моргуненкову в Великую Октябрьскую революцию. Революция помогла старому инженеру по-новому понять и его любимое ирригационное дело. И в дни, когда за новый мир и за великие идеи шли бои на фронтах гражданской войны, неутомимый изыскатель-ирригатор уже трудился над вопросом орошения водами Амударьи Туркмении, Каракумов.

Уже тогда, на заре Советской власти, Ленин сказал об орошении, что оно пересоздаст землю, похоронит все прошлое.

11

Был 1920 год. Июль. С Урала через всю Россию ехал на Украину красноармейский эшелон. В теплушке молодой сильный голос запевал:

Мундир английский,

Погон французский, —

и вот уже все подхватили:

Табак японский,

Правитель омский.

Красноармеец Иван Максимович Крайнов, свесившись с нар и глядя, как бегают по ладам пальцы гармониста, подтягивал:

Мундир сносился,

Погон свалился.

Крайнов лежал под самым потолком вагона, возле окошка. Оно давно было разбито, и только вверху торчал кусок стекла, неведомо как уцелевший. Иван Максимович увидел на этом почерневшем от пыли стекле свое отражение. Крайнов провел рукой по худому, вытянувшемуся лицу, подкрутил усы. Они старили бойца. Ему еще двадцати пяти не было.

Табак скурился,

Правитель смылся,