Кровь. Закат - Эльдар Салаватов

Он глянул на Кровника.

– Вернется, короче, скоро…

– Когда скоро?

– Ну, через час где-то…

– А тебе сколько времени нужно… ну на все? – спросила Пилотка.

– Мне ж сначала посмотреть надо! – Дядя Женя остановился и раздраженно взмахнул чемоданчиком, – А не трындеть тут с тобой!

– Все! – она зашила рот невидимой иглой.

– В дом идите, не торчите тут! – пробурчал он и потопал к Катрусе.

Они поднялись по ступеням.

Пилотка потянулась к дверной ручке.

– Чш, – тихо сказал Кровник. Он достал пистолет из кармана:

– Теперь пошли.

Первое, что увидел Кровник – рацию в окружении автомобильных аккумуляторов.

На большом самодельном столе прямо посреди комнаты в клочках промасленной бумаги какие-то запчасти. Пахнет едой, солидолом, оловом и припоем.

Русская печь в углу потрескивает дровами.

Две одинаковые двери, ведущие куда-то дальше вглубь дома.

Кровник поставил мешок на пол.

– Там что? – негромко спросил он.

– Спят они там… – Пилотка пожала плечами.

– А там? – он кивнул на другую дверь.

– Там у них ванная…

Кровник приоткрыл правую дверь: две кровати в полумраке. Занавешенные окна.

Приоткрыл левую.

Действительно, ванная комната. С самой настоящей чугунной ванной.

– Это я им подогнала, – Пилотка стояла у него за плечом. – Тяжелая, зараза… Не знаю как они ее сюда заперли…

Пахнет мылом и мокрым деревом. Полотенце на гвозде, вбитом прямо в стену.

– Не гони… – сказала она. – Че ты тут ищешь?

– Ничего…

Он раздувает ноздри – запах немытого тела. Его запах.

– Да все нормально, – Пилотка взяла большую железную кружку и стала наполнять мятый алюминиевый чайник. – Это ж дядя Женя.

– А тот был дядя Савелий.

Пилотка поставила чайник на печь.

– Ты лучше оружием тут не свети, – сказала она, – Они на это дело тут очень нервные.

– Да?

– Да. И так, тут тебя притащила… – она выглянула в окно, прищурилась. – Че он там копается, черт хромой… быстрее валить надо, а он копается…

Кровник убрал пистолет в карман.

– Не нравится тебе здесь? – он усадил девочку на лавку, присел сам и понял, что суставы ног, каждая мышца и даже, кажется, кости ноют от усталости. Между лопатками и в поясницу вбили по большому раскаленному гвоздю.

– Неа… Не нравится…

– Чего?

– Того! – она оседлала лавку напротив него. – Плохие тут места.

– А там, откуда мы прилетели хорошие?

– Там тоже не фонтан, но здесь – вообще беда. Тут народу пропало – просто тьма! И никого не нашли.

– Дааа? – протянул Кровник. – Никого-приникого?

– Ваще никого. Кто здесь пропал – тот с концами. Тут деревня одна была, километрах в десяти отсюда… там однажды, перед войной еще, вообще все исчезли… вместе с детьми… вечером, говорят к ним артисты приехали, агитбригада какая-то с концертом… кино крутить собирались… а утром почту им привезли – нет никого… хаты пустые… клуб настежь… и весь пол в крови засохшей.

Ее передернуло.

– Фффу! Жутко тут… Ты вот не чувствуешь, а мне тут как-то аж плохо… Особенно ночью… Разок тут ночевала… Всю ночь кто-то вокруг дома ходил… Я с утра этим двум говорю, они мне «не выдумывай»… Раньше здесь несколько деревень было. Но как люди стали пропадать, так народ отсюда весь быстро слился… дома за собой жгли.

– Зачем?

– Ну… – она помолчала. – Говорят, чтоб в подполе нечисть всякая не селилась…

– Нечисть?

Пилотка отклонилась на лавке чуть назад и, задрав подбородок, выглянула в оконце. Вернулась в прежнее положение.

– Этот гондон Ли Чжэньфань, пить как все китаезы ни хера не умеет – сказала она. – Как-то пьяный тер мне, что в конце тридцатых сюда по железке эшелон ночью пришел, на рудники… мол, с врагами народа… только охрана у эшелона были не вохра, а волкодавы с автоматами.

Пилотка достала сигарету и прикурила от зажигалки, лежащей на столе.

– Разгружали, говорят, его странно. Загнали этот состав прямо в шахты, под землю и там бросили… а выход взорвали…

Она выпустила дым в потолок.

– Так вот, товарищ Ли Чжэньфань говорит – месяца через два и у них народ стал пропадать… тут же места женьшеневые… корень самый тот растет, что надо… раньше китайцы здесь все разрывали… все выкапывали… погранцы их наши замонались гонять… а щаз тишина… уже давно никто не шмыгает… боятся.

– Кого?

Пилотка смотрела со своей стороны лавки расширившимися зрачками.

– Говорит, с нашей стороны через границу к ним по ночам диша стали приходить…

– Диша?

– Типа бесы. Только еще хуже. Говорит, мертвяки они… из могил повылазили… землей от них пахнет… они сами мертвяки и людей в мертвяков ходячих превращают…

– В диша?

– Ну, да…

– Как?

Она пожала плечами.

– Говорит, кусают человека и хоп – он тоже становится таким же диша… и убить, говорит, их нельзя… потому как они уже мертвые… всю ночь говорит, бродят, гнилоголовые… живых ищут… как найдут – набросятся и кровь всю высосут… а под утро в могилы свои возвращаются…

– Гнилоголовые?

– Китайцы их так называют.

– Веришь?

– Я ж тебе говорю – китайцы очкуют тут даже днем появляться. Только товарищ Ли Чжэньфань и еще парочка, и то по воздуху… а он еще с детства пуганый…

Она затушила окурок в пустой консервной банке.

– Однажды, говорит, у него в деревне, когда он был еще мальчишкой, сын какого-то их китайского начальника дико впух… больной совсем на голову был… убил какую-то тетку и изнасиловал… причем в этой вот последовательности… за это нигде никогда особо не хвалили… и, короче, светила пацану за это по закону стопудовая китайская вышка… а в тот момент народ там очень нервный был… хотели этого юного некрофила на месте разорвать…

Она прикурила еще одну сигарету.

– Короче, отец его упросил народ не отдавать сына под суд… решили его привязать за деревней к столбу и оставить на ночь. Ли Чженьфань говорит, все сразу на это согласились, особенно родственники тетки… сын вопил, проклинал отца… а тот комуняка такой китайский был, жесткий дядька… он всем сказал так: мол, если виноват – получит по полной программе. А жив останется – тогда его отпустят в лес… значит, такова его типа карма или че там у них… пусть типа идет и живет один вдали от людей, как зверь… ну а придет обратно – пусть на себя пеняет… убьют его на месте. Народ в общем согласился… но самые хитрожопые догадывались конечно, что всякая карма-хуярма тут не при чем, что папаня хочет сынулю таким способом выкрасть… в общем, чтоб никаких подстав не было, на эту ночь к семье преступника в дом смотрящих посадили…

Она выдохнула дым в потолок.

– Ну, короче, перед закатом привязали того к столбу, сами по домам разошлись и стали слушать. Стемнело. Тот покричал, попроклинал их, стал песни похабные петь что ли… и вдруг вой… такой страшный что у всех волосы дыбом. Тот привязанный как свинья заверещал… Товарищ Ли Чженьфань говорит что его до сих пор трясет как вспоминает… даже руки мне свои показывал… все в пупырышках. Короче, утром не нашли того красавца. Только веревка, оборванная в пятнах крови…

Пустила дым носом.

– А примерно через неделю, тоже ночью, в доме отца шум страшный поднялся… но никто не кинулся на помощь… сидели за дверями, слушали. Утром всей деревней пошли смотреть – пустой дом… никого нет… соседи их ближайшие говорили, будто в полночь царапался кто-то в окно к папашке. В общем, в деревне товарища Ли Чженьфаня считают, что это сын-мертвяк за папаней приходил, а тот его, дурак, впустил… такая вот история… Теперь там вообще никто не живет в той деревне его… уже лет сорок как все уехали подальше.

Пилотка затушила вторую сигарету в той же банке:

– Да с нашей стороны тоже… тут, если сверху смотреть, все брошенные деревни видны… те, что не спалили… остальные сгорели давно – там уже новый лес вырос… на пожарищах…

Кровник в очередной раз осмотрелся по сторонам:

– А эти тут как живут? Дядя Женя и Кутя?

– Утя… – она пожала плечами. – Не знаю. Им, наверное, похеру. Утя в розыске пятый год… и где они еще взлетку возьмут? В тайге вырубят? Это толпой работы на год, а их двое. Здесь просека, укатанная, как по заказу… неее… они отсюда не свалят…

– Они контрабандисты?

Пилотка захохотала.

– Ну, извини! – сказала она. – Я это слово только по телевизору слышала…

Кровник увидел тонкую дымную нить толщиной с волос, вьющуюся на невидимом сквозняке.

Тонкий почти бестелесный росток, прорастающий прямо из

Его глаза полезли из орбит: из ее рта!

Он понял, что воздух стал твердым. Что он больше не может больше вдохнуть ни миллиграмма.

– Черт! – прохрипел он.

Он вспомнил.

Он все вспомнил.

Как полетел в сон головой вперед.

Как рухнул в него вверх тормашками, едва коснувшись головой матраса.