Душа снаружи (СИ) - "Nelli Hissant"

Все, о чем были мои мысли сейчас − то кафе в подвале. Где поставить сцену, чем расписать стены. Это место было идеальным! А уж какой там звук…

Я жаждал заняться этим. Не очень понимая, зачем. Оставаться в этом городе я не собирался. Но так нужно. Так правильно. Ржавый бы точно одобрил. А я должен ему. И впервые в жизни у меня появилось ощущение, что я вышел на правильную дорогу. Нужно отдать один долг, а дальше все будет хорошо. Вот только закончился бы скорее этот суд.

Включить, что ли, беспомощного дурачка, чтобы наказание было полегче? Мне не терпелось поделиться с окружающими своими планами. Но пока нельзя. А то вдруг по закону подлости меня все-таки посадят или расстреляют. Смешно, конечно, но всегда лучше вообразить худший расклад.

Улле в очередной раз попыталась узнать, что я имел в виду под «грибницей». И какого хрена я такой радостный? Понимаю ли я, что сейчас будет суд? В своем ли я уме?

Я обнял ее за плечи.

− Они засудят меня, ясное дело. Но я не боюсь. Когда меня потащат на эшафот, прекрасная дева согласится стать невестой осужденного и вырвет меня из кровавых рук палача!

− Ты. Идиот. Безмозглый. – ответила она. Но руку мою не стряхнула. Не стоило мне, конечно, вести себя с ней так. Оно как-то само. Я не умею общаться иначе.

И засиживаться вдвоем на кухне тоже не стоило.

Она мне правда нравилась.

Но я не собирался оставаться в этом городе.

И лучше затормозить все, пока она не начала считать происходящее чем-то серьезным.

Нет, она прекрасно понимала, что я такое. Я ничего не скрывал. Да и вообще… Она старше меня на семь лет. Она была с Ржавым, когда случилась эта история. А я тогда ходил еще в среднюю школу. Но, к сожалению, взрослые умные девочки так и тянутся к придурочным мальчикам, создающим проблемы.

Но вот только бы прошел скорее этот дурацкий суд! И тогда я расскажу им свой план. У них будет новый клуб, я сделаю все, чтобы был. Шу и эти два обормота неплохо так сыгрались за последний месяц, вот еще бы вокалиста им найти, и все будет вообще прекрасно. Впервые в жизни я настолько горю идеей. Может быть, это и есть мой путь? Ездить по миру и рассаживать грибницы?

Так, что-то меня уже занесло.

Надо вернуться пока в реальность. А то вдруг и правда казнят, с конфискацией имущества. И все грандиозные планы к чертям.

Нас провожают в холл, где мы садимся на длинной и узкой деревянной скамье и ждем. Внутрь пустили только Уле и Шу. Но остальных прекрасно слышно с улицы. Они требовали свободы самовыражения, и кого-то, кажется мэра, на костер.

− У нас план-то хоть какой-то есть? − растерянно спросил Шу.

Я пожал плечами:

− Да не парься.

− Мне-то ничего не грозит! А вот ты…

− Еще раз скажешь про палача и прекрасную деву, я тебе врежу, — это уже Улле. − Подумай уже своей башкой, что ты собираешься говорить? И что говорить нам?

— Ну это… В чем там меня обвиняют? Вот я и буду это отрицать!

Ребята изобразили коллективное самоубийство, приставив пальцы к вискам.

Нас вызвали только через час.

Зал суда длинный, точно кишка. Трибуна в конце помещения здорово напоминала эшафот. Для полноты картины не хватало только стражников с копьями, что бросили бы меня к ногам судьи, цепей на моих руках и ногах и кровавых росчерков плети на спине.

Вступление сильно затянулось. Вначале следовало подтвердить, что я — это я. Несколько раз мое полное имя произнесли неверно, и мне пришлось продиктовать его по букве. Кажется, я уже упоминал, насколько мне это самое полное имя отвратительно? Затем также долго мусолили недолгую мою биографию. Школа, родители, последнее место работы. «Вольный музыкант? Что же… Очень интересно…» «Очень интересно» звучит в устах собравшихся как «ниже пасть уже некуда».

Я все ждал, что они уверятся, наконец, насколько пропащее создание перед ними, и мы уже перейдем к делу. Но нет, дама в брючном костюме с не разглаживаемой складкой под носом все не унималась. Когда меня спросили дату окончания начальной школы (кто вообще помнит такое?), я не выдержал и психанул. Судья − низенький человечек, казалось, пробывший в трансе до этого момента, очнулся и потребовал отвечать на поставленный вопрос.

И все понеслось по новой. Год рождения обоих родителей, место работы каждого. От скуки я рассматривал потрескавшийся потолок. Отвечал по максимуму односложно. Да, нет, не помню. Что, бабушек и дедушек будем вспоминать? Что? Был ли я поклонником музыкального коллектива «Утомленные путники»? О, неужели, наконец, подошли к делу? Наверное. Я не был близко знаком с их творчеством до приезда в ваш прекрасный город. На время тех событий в Заречье мне было четырнадцать лет, и я никак не мог принимать в нем участие. Что? Какие еще религиозные культы? Нет, не организовывал и не присоединялся к существующим. Не поступал в институт после окончания школы, верно, только при чем здесь это? Моя акция? Какая акция? А-а-а, ну это, моими мотивами были… Были… О! Отдать дань уважения великому музыканту! Что? Все-таки был ли я большим поклонником этого коллектива? Э-э-э, скажем так, по прибытии в ваш чудесный город я познакомился с творчеством «Путников» ближе, и был совершенно очарован! Призывы к насилию и массовому суициду в текстах? Да где?

Улле явно порывалась сказать что-то не цензурное.

− Под выходом в космос в композиции «Исход», − влезла она, − подразумевается вовсе не желание оставить земную оболочку, а достижение новых глубин сознания.

Но судья забарабанил молотком − оказывается, ей еще не давали слова. А прокурор довольно закивала.

−Ясно. Глубины сознания. Наркотики. Ясно все с вами.

− Да нет же! − не выдержал я.

− Его тело обследовали, после того, как… Он был чист! Это вы хотели выставить его наркоманом! Ничего не вышло, так какого вы снова начинаете?! − крикнула Улле.

Ей пригрозили удалением из зала.

А я понимал, что еще немного, и я тоже взорвусь. Я смотрел на трех человек за кафедрой, на полицейского, что подпирает стену в другом конце зала, и видел лишь непробиваемую баранью упертость в собственной правоте, полнейшее нежелание слушать и слышать. Все непонятное − упразднить, отменить, запретить — вот был их универсальный метод по жизни. Сделать все и всех одинаковыми и удобными. Очернить все неугодное лично им. Обелить себя. Они не могут предъявить мне действительно серьезного обвинения. Подумаешь, какой-то придурок устроил незапланированный концерт. Подумаешь, что препятствовал сносу здания… А вот если притянуть сюда секту, культ − дело приобретает серьезный оборот.

Дальше меня расспрашивали о том, как давно я знаком с присутствующей здесь Уллейной Сет. До меня как-то не сразу дошло, что речь об Улле. У нас же тут было целое общество любителей сокращений и прозвищ.

− Мы познакомились в мой первый день в городе, она работала администратором в отеле.

− Вы подтверждаете, что впервые встретили обвиняемого тринадцатого ноября?

Она подтвердила, но лица за кафедрой были полны скептицизма.

Они решили, что, я спланировал эту акцию, которая и акцией-то не была. Загодя нашел и собрал сообщников. Так мы плавно перешли к цели моего прибытия в славный город Нортэм.

− Похоже, последние два года вы вели, − дама со складкой сделала уничижительную паузу, невольно напомнив мне мать, − кочевой образ жизни.

«Да, так и было. А в этот славный город меня привели слухи о небывалом гостеприимстве местных и большом количестве рабочих мест. Ну а что, так и правда было сказано в рекламном буклете, который я видел на вокзале».

− И вы занимались преимущественно… − опять пауза. − Уличными выступлениями?

− А я осознал, что это мое призвание, − я не мог удержаться от сарказма, − моя единственная мечта. Растоплять сердца словами, сажать грибницы…

Тьфу. Чтобы тебя, Ржавый, вместе с твоими грибами, вот привязалось же!

− Грибницы?

− Поясните суду, что вы имели в виду?

− Наркотики?

− Нет, грибница — это общество, объединенное…