Мой личный врач - Нора Дмитриева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я пожала плечами.
– Вроде больше никому…
– А кому вы рассказывали о «привидении»?
– Только Агнессе Николаевне.
– Теперь понятно, почему она напилась. – Вера Дмитриевна прошлась по комнате, передвинула на середину стола вазу с роскошными белыми пионами, обернулась ко мне: – И я абсолютно уверена, что не она автор этого послания, у нее тоже другая стилистика.
– Тогда и не знаю, что подумать… Хотя в понедельник вечером был такой эпизод…
И я рассказала ей о сцене у беседки и почти дословно передала обрывок телефонного разговора, где кому-то в субботу был обещан какой-то подарок, а потом рассказала о свидании и о жалобе на «змеюку», которая за кем-то так упорно следит, что ее убить хочется.
– Непонятно и весьма любопытно, – задумчиво сказала Вера Дмитриевна. – Но как это может быть связано с угрозой в ваш адрес?
– Не знаю, – я пожала плечами. – Может быть, никак не связано. Или кто-то предположил, что я могла услышать больше, чем услышала на самом деле, и решил меня постращать.
– Или предположил, что вы увидели то, что вам не следовало бы видеть.
– Да что там рассмотришь! В саду уже было достаточно темно.
Вера Дмитриевна помолчала, потом села рядом со мной на диван, взяла меня за руку.
– Лиза, вы можете уехать в любой момент, и вам будет заплачено за весь месяц, как обещано. Но я бы очень хотела, чтобы вы остались. Потому что одна, без вас, я вряд ли сумею во всем разобраться.
Честно говоря, если бы в тот момент кто-нибудь хотя бы намекнул мне, какие последствия повлечет за собой мое дальнейшее пребывание в доме Шадриных, то я бы быстренько побросала вещи в рюкзак, схватила в охапку Персика и незамедлительно отбыла восвояси. Однако никаких знаков свыше не поступало, мозг категорически отказывался напрягаться, гены моих достославных прабабок, умеющих предугадывать будущее, молчали, и я, ведомая любопытством, заданием Костика и симпатией к Вере Дмитриевне, опрометчиво дала обещание остаться до конца оговоренного ранее срока.
После обеда я сообщила Агнессе, что Вера Дмитриевна посылает меня в аптеку, так как у нее закончилось одно из лекарств, прописанных Евгением Эммануиловичем. Возражений не последовало, и я, оставив Персика на Анютино попечение, отбыла из усадьбы. Ни в какую аптеку я, конечно, не заезжала, а прямиком направилась в городскую больницу к доктору Перельману, которого Вера Дмитриевна известила о моем визите.
Больница находилась на окраине Технограда, и ее корпуса были разбросаны в сосновом бору. Пока я шла пешком от ворот до неврологического корпуса, увидела, как больные кормили белок. Белки были толстые, холеные и совершенно не боялись людей. Я чертыхнулась, потому что фотокамера осталась в машине, а возвращаться не хотелось…
Доктор Перельман оказался симпатичным мужиком моего возраста. Внешность его совершенно не соответствовала фамилии – русый, курносый, сероглазый. За пять минут мы с ним выяснили, что оба окончили Сеченовку, только он учился двумя курсами старше. Естественно, у нас нашлись общие воспоминания и общие знакомые среди студентов и преподавателей. И мы очень неплохо потрепались у него в кабинете, а потом он отвел меня в патологоанатомическое отделение.
…Когда я вернулась в усадьбу, Вера Дмитриевна играла в карты с Ксаной и Анютой. Она по-прежнему лежала в кровати, так как мы с ней договорились, что не будем изумлять окружающих чудом внезапного выздоровления. Когда я вошла, моя подопечная отложила карты и сообщила своим партнером, что устала.
Когда мы остались одни, она быстренько выскользнула из кровати и устроилась в кресле.
– Рассказывайте, что вы узнали?
Я посмотрела в сторону двери.
– А вы не боитесь, что за нами могут подглядывать и подслушивать?
– Нет, балконную дверь я закрыла, а у этой вы залепите сейчас замочную скважину пластилином… Ну, так что вы узнали? – нетерпеливо повторила Вера Дмитриевна, когда я справилась с полученным мною поручением.
– Я узнала, что вскрытие, к сожалению, проводил не очень трезвый, вернее, очень пьяный патологоанатом. Кстати сказать, он в больнице больше не работает. И он не обратил внимания на заключение лаборатории, в котором было написано, что в крови у Марии Эрнестовны был обнаружен дигитоксин.
– Это что?
– Это лекарственный препарат из группы сердечных гликозидов. При определенных условиях – сильный яд.
Вера Дмитриевна побледнела.
– Значит, не зря у меня душа болела: чувствовала я, что Машенька умерла не своей смертью.
– Но ваша невестка могла принять этот препарат по собственной инициативе, – мягко сказала я.
– Вы хотите сказать, что она могла покончить жизнь самоубийством?
– Не исключено.
Вера Дмитриевна вынула из кармана пижамы изящную пачку сигарет «Вог» и зажигалку, закурила, сильно затянулась.
– Нет, нет. Это невозможно. Я знаю Машеньку с детства. Она обожала жизнь, поэзию, музыку, путешествия. И она очень любила Антона.
– Но последнее как раз и могло послужить причиной…
– Нет, – резко прервала она меня, – этого не могло быть. Даже если она что-то узнала про Галину, чего я не допускаю, она не могла так поступить, потому что была разумной женщиной.
– Но вы же сами сказали, что Мария Эрнестовна любила вашего сына, и если она узнала о существовании его, скажем так, неофициальной семьи, то она могла ради его счастья благородно пожертвовать собой.
– Не знаю, что и думать… – Вера Дмитриевна подошла к столу и начала нервно обрывать лепестки пионов, которые тут же дружно осыпались на стол, покрыв его середину то ли белой фатой, то ли белым саваном, – и, главное, не знаю, что делать.
– Мне кажется, что для начала следует выяснить, знала ли Мария Эрнестовна о существовании Галины и Алисы. Если мы точно будем знать, что нет, то версию самоубийства можно будет отмести и сосредоточиться на том, у кого из обитателей дома были серьезные мотивы лишить вашу невестку жизни. И пока мы это не выясним, подозреваемыми будем считать всех, кто в то время находился дома, включая вас, уважаемая Вера Дмитриевна.
Надо отдать ей должное: она не стала изображать из себя оскорбленную добродетель, а кивнула головой в знак согласия и сказала:
– Ну что ж, вполне разумно.
– Кроме того, мы должны узнать, какие лекарства выписывал Марии Эрнестовне ее лечащий врач и кто в вашем доме пользуется дигитоксином. И еще: вы не в курсе, Мария Эрнестовна случайно не вела дневника? Вдруг там могла остаться запись, способная стать для нас какой-то зацепкой?
Вера Дмитриевна на секунду задумалась.
– Нет, дневника она не вела. Но я помню, у нее была такая маленькая кожаная книжка, куда она записывала, чтобы не забыть, всякие нужные вещи, дни рождения, личные расходы, адреса, телефоны и прочее.
– И где может быть эта книжка?
– По-моему, она лежит в том же сундуке с Машиными вещами.
– Можно я возьму ее полистать?
– Конечно.
После нашего «совета в Филях» я отправилась наверх, в кладовую. Дверь комнаты была чуть приоткрыта, и я с удивлением обнаружила в ней вертлявую горничную, которая энергично рылась в ящике комода и что-то даже сунула себе за пазуху. Недолго думая, я достала мобильник и с ходу сделала пару снимков. Вздрогнув, девушка обернулась и бросилась на меня как дикая кошка, пытаясь вырвать из рук источник компромата. Но это ей не удалось. Используя преимущество в весовой категории, я легко справилась с субтильной девицей и кинула ее в пыльное старое кожаное кресло, которое доживало здесь свой долгий век.
– Ну и что ты здесь делаешь, дорогуша?
– А ты что здесь делаешь? – вопросом на вопрос ответила красотка.
– Меня прислала сюда Вера Дмитриевна.
– А меня Галина Герасимовна!
– И зачем?
– Не твое дело!
– Может быть, и не мое, но я хочу знать. В противном случае ты сильно рискуешь.
Видимо, она почувствовала, что со мной лучше разойтись мирно, поэтому, шмыгнув пару раз носом, рассказала, что видела, как мы с Агнессой рылись в комоде, доложила об этом своей хозяйке, а та велела ей посмотреть, что мы там искали.
– А за пазуху шмотки прятать она тоже велела?
Лицо девушки пошло красными пятнами:
– Подумаешь, шарфик взяла.
– Ну так положи его на место и иди отсюда. И еще: прекрати за мной следить, а то поколочу.
Девица выпорхнула из комнаты легкой пташкой, а я занялась изучением ящиков и на дне самого нижнего среди вороха пестрых женских тряпок, до сих пор сохранивших нежный аромат тонких духов, нашла небольшую записную книжку в изящном лайковом переплете. Положив ее в карман, я вышла из кладовой. Любопытной горничной на этот раз нигде видно не было.
Когда я вернулась к Вере Дмитриевне, меня уже ожидал в ее комнате красавец-референт Андрей, развлекавший пожилую даму какими-то смешными историями. С ее разрешения мы отправились к его матери, которая оказалась моложавой, симпатичной теткой. В ее обращении была какая-то наивная открытость, свойственная поколению моих родителей, воспитанному на бардовских песнях и диссидентских книжках. С рукой ее мы разобрались быстро: у нее была начальная стадия карпального туннельного синдрома, то есть был сдавлен срединный нерв на уровне запястья – заболевание, широко распространенное среди тех, кто играет на рояле или подолгу сидит за компьютером. Я сделала ей массаж, порекомендовала парафиновые ванночки, и мы договорились, что я буду приезжать к ней три раза в неделю в течение месяца. От гонорара я отказалась, мотивируя тем, что платит нанявший меня босс ее сына.