Измененное состояние. История экстази и рейв-культуры - Мэттью Коллин

А еще было несколько случаев возвращения к героину — бывшие наркоманы, которые не употребляли героин уже около года, к концу 1988-го начали потихоньку скатываться обратно. Рождественский сбор средств на покупку компьютера для Дженни Рэмплинг, чтобы она могла делать автоматическую рассылку, был растрачен одним печально известным «шумером» во время героинового загула. «Те, кто украл, потратил или взял взаймы (называйте это как хотите) деньги, которые принадлежали ВСЕМ, — говорилось в рассылке новостей клуба Shoom, — ищите себе другой клуб — потому что в нашем вас больше не ждут!» Еще были какие-то необъяснимые болезни. У всех было что-то вроде гриппа или какой-то странной бронхиальной инфекции. Дело в наркотиках, спрашивали они себя, или это уже паранойя?

Поскольку многие люди думали, что они обрели то единственное, что действительно имеет значение, им казалось бессмысленным возвращаться к прежнему унылому «с девяти до семнадцати». «Всем хотелось уволиться, никто не хотел ходить на работу, — вспоминает Мэри Марден. — Мне казалось, что мир просто остановится. Люди бросали работу, людей увольняли, и все продавали наркотики. Я боялась за тех, кто делал то, чего делать не следовало: что было бы, если бы их поймали? Думаю, никто не представлял себе, насколько тяжелой была сложившаяся ситуация». Рэмплинги включили в рассылку клуба Shoom эмоциональное послание: «Не бросайте свою постоянную работу!» Они к тому времени уже поняли, что жить в мире иллюзий нельзя.

На клабберов, контролировавших торговлю экстази в клубах Лондона, стали наезжать крупные наркодилеры извне. В дело включились также банды футбольных фанатов, прибегавшие к шантажу и насилию. Клубные вышибалы пользовались мускулами, чтобы отхватить себе немного прибыли. «Все хотели экстази, — говорит Адам Хит. — Где экстази, там деньги, куча денег. Вот тогда-то и началось насилие». Один из ведущих клубных промоутеров заключил сделку на 12 000 таблеток экстази с членом братства Ибицы из северного Лондона. После закрытия клуба в его квартире проводились открытые вечеринки с шампанским и кокаином, и он все чаще неосторожно распространялся на тему своего дополнительного нелегального заработка. Вместо того чтобы расплатиться с ним, ребята с севера прыснули ему в глаза аммиаком, лишив его на два месяца зрения. «Я был ужасно расстроен, — говорит он, — мне казалось, я не заслужил подобного обращения после всего, что сделал».

На смену 1988 году пришел 1989-й, а эйсид-хаус продолжал набирать обороты, трансформируясь при этом до неузнаваемости. Многие из первоначальных участников сцены не могли смириться с тем, во что она превратилась: «коммерцию», «мейнстрим», «попсу», клубы, полные кислотных пижонов, и дурацкие дешевые футболки с надписью «Где кислотная вечеринка?» в магазинах на Оксфорд-стрит. Эйсид-хаус больше не был «их» сценой. Мечты разбились, наступило разочарование, а некоторым все просто-напросто осточертело. Часть тусовки с Ибицы снова отправилась в путь: в Таиланд, Индию, Америку, Гонконг. Те немногие, кому экстази открыл духовные горизонты, нашли утешение в религии, вступив в ряды свидетелей Иеговы, кришнаитов, Бхагвана Шри Раджнеша и других культов нью-эйджа.

Большинство же отнеслось к происшедшему философски: ничто не вечно под луной, люди пришли в себя и вернулись к обычной жизни. В период возвращения после стадии похмелья многие стали антрепренерами, открыли клубы, звукозаписывающие компании, магазины и небольшие компании, обслуживающие клубную сцену, тем самым создав цельную инфраструктуру для клубной культуры, которая послужит им еще не один год. Как сказал Пол Оукенфолд. они обращали вдохновение в действие: «Экстази заставляет подумать: "Я бы мог это сделать, и я сделаю это". И ты это делаешь». Используя новые технологии удовольствия, они пытались осуществлять контроль над своим свободным временем — и над своей судьбой. 

Глава 3.

MAGICAL MYSTERY TOUR

 В эпоху самых необычных альянсов трудно было найти союз более невероятный и эффектный, чем союз между Тони Колстон-Хейтером и Дэвидом Робертсом. Сын университетского профессора и адвоката, родители которого развелись, когда он был совсем еще ребенком, Колстон-Хейтер проявил предпринимательские способности еще в школе. В общеобразовательном колледже Стэнтонбери, одном из прогрессивнейших учебных учреждений Букингемшира, он не только выказал недюжинные способности к видеоиграм, но и основал три компании, сдающих в аренду игровые автоматы, — Colston Automatics, Colston Leisure и Colston Marketing [68]. Один автомат он даже сдал в аренду своей школе. После того как доход Колстон-Хейтера достиг однажды миллиона фунтов стерлингов, его компания разорилась, но молодой человек уже успел пристраститься к выбросу адреналина, который вызывает игра на большие ставки. Он стал экспертом в игре в блэк-джек и за один год, если верить его собственным рассказам, выиграл порядка 100 тысяч фунтов и дошел до того, что был вынужден приходить в казино в парике и очках, потому что дурная репутация закрыла ему вход в большинство из них. Вундеркинде надменным выражением на юном лице и копной темных волос, Колстон-Хейтер любил хитрые уловки и то ни с чем не сравнимое возбуждение, которое охватывает, когда удается обвести вокруг пальца истеблишмент: ему нравилось выигрывать деньги, снова проигрывать, выигрывать еще — не говоря уже о его страсти к вечеринкам с шампанским и праздникам до утра.

Дэйв Роберте был совсем на него не похож: черный, из рабочего класса севера Лондона, его братья были «авторитетами» на стадионе «Арсенала» в Хайбери, а сам он, в чем Дэйв лично признается, «в юности часто делал вещи, которые не следовало бы делать». Роберте был сильной, яркой личностью с почти взрывоопасным стремлением всегда добиваться желаемого. Как и Колстон-Хейтеру, ему нравилось, чтобы на него обращали внимание, он носил очень дорогую одежду, шелковые костюмы и туфли с Бонд-стрит и посещал самые эксклюзивные фанк-клубы Вест-Энда.

В 1987 году их пути впервые пересеклись. Роберте, которому было тогда двадцать три года, работал в сфере недвижимости, а Колстон-Хейтеру исполнился двадцать один, и он тоже подумывал о том, чтобы заняться недвижимостью. Оба хотели быстро заработать деньги и так же быстро их потратить, днем устраивая дела, а ночью веселясь до упаду. Они сразу отлично поладили. Колстон-Хейтер приезжал в Лондон, и Роберте водил его на нелегальные вечеринки после закрытия клубов, таких как The Cotton Club в Стоук-Ньюингтоне. Роберте же ездил в Милтон-Кейнз, где в местных клубах Колстон-Хейтера уже встречали как важную персону, а после клуба они продолжали веселье дома у Колстон-Хейтера в расположенной неподалеку деревне Уинслоу. Лучшая пора их дружбы пришлась на время первого расцвета экстази-культуры. И хотя сцена экстази была тогда совсем еще крошечной, вокруг нее собрались самые яркие персонажи ночной жизни города. Неудивительно, что в начале 1988 года Роберте и Колстон-Хейтер попали в Shoom. «Удивительный уикенд, — вспоминает Роберте. — Самое потрясающее было то, что все мы были на одном и том же наркотике и относились друг к другу с таким дружелюбием, как будто были знакомы всю жизнь. Музыка и наркотик действовали просто отлично. Музыка была совершенно сумасшедшая. Танцуя под нее, не нужно было думать о том, какие позы принимаешь, — можно было просто радоваться, и все. Радость переполняла весь клуб, и в этом была какая-то нереальная мощь».

Звучит как типичная история обращения в новую эру, которую мог бы рассказать любой клаббер, но Робертса или Колстон-Хейтера едва ли можно было назвать «любым ». Их экстраординарные личности и неутолимая жажда азарта обеспечили им влияние даже в такой среде, где все давно привыкли к яркости и броскости. Дэнни Рэмплинг вспоминает, как Колстон-Хейтер приходил в Shoom после очередной игорной авантюры с тысячами фунтов наличных, окруженный поклонниками, выпивал бесконечные бутылки шампанского и хвастался своими выигрышами. Сначала «шумеры» находили его хвастовство забавным. «Он немного эксцентричен и самовлюблен, — говорит Лиза Маккэй. — Он говорил: "Я — предприниматель, дорогуша". Удивительно, сначала все его обожали, а потом стали ненавидеть». Колстон-Хейтер был дерзок и самоуверен, но в нем сохранялось почти подростковое желание стать частью клубной сцены, в которой было так много жизни и света.

Но проблема заключалась в том, что, по мере того как эйсид-хаус притягивал к себе все больше и больше людей, ветераны Ибицы стали все больше отгораживаться от внешнего мира, стремясь защитить свое ползущее по швам сообщество от чужаков, и таким выскочкам, как Колстон-Хейтер и Роберте, не было места в их компании. К этому времени, вспоминает Стив Проктор, Колстон-Хейтера в клубной тусовке считали «шумным придурком, объектом насмешек». Когда входная политика Shoom ужесточилась, Колстон-Хейтер и Роберте больше не могли приводить в клуб своих друзей. «Они хотели, чтобы Shoom принадлежал только их хреновой замкнутой тусовке, — говорит Роберте. — Никого туда не пускали, хотели, чтобы клуб был только их».