Измененное состояние. История экстази и рейв-культуры - Мэттью Коллин

На флайере Стоуна и Вукович было написано просто: «RIP — Techno, Acid, Garage» [62], но то, что происходило там неделю за неделей до конца 1988 года каждую субботу, а иногда пятницу и воскресенье, представляло собой нечто значительно более сложное и экспериментаторское. Наряду с главными диджеями — Kid Batchelor, Эдди Ричардсом и Mr С — там выступали рэпперы, певцы, клавишники, которые, как на рэгги-площадках, превращали секвенсорную музыку в настоящее шоу, чем вдохновили на особую форму выступлений группу The Shamen, часто бывавшую в этом клубе.

«Происходили поразительные вещи, — вспоминает Вукович, — например, однажды утром, когда уже начало всходить солнце и всех переполняли эмоции, энергия и яркие впечатления, кто-то вдруг крикнул: "Давайте сломаем стены!", и все начали прыгать, пытаясь разнести комнату на части — они по-настоящему пытались сломать стены. Никакими словами не описать эту эйфорию, чувстго причастности к происходящему, возможность действительно сделать то, что хочешь. Между этими людьми была удивительно тесная связь, как будто бы все они были членами одной большой семьи».

Здесь не было такого пышного декора, как в клубе Spectrum, только непрерывно сверкали вспышки стробоскопов и висел плотный дым, который, казалось, никогда не рассасывался. В воздухе витала опасность, но опасность сладостная. «Каждую неделю кто-нибудь пытался пробраться внутрь, поднявшись по водосточным трубам или подкупив людей на входе, — рассказывает Mr С. — Охранникам приходилось отбиваться бейсбольными битами и спускать на людей собак, иначе толпа просто выломала бы двери. Настоящее безумие! В одном помещении одновременно находились и самые уродливые люди из всех, что ты когда-либо видел, и самые красивые люди из всех, что ты когда-либо встречал. Люди с огромными страшными шрамами, злодеи, преступники, и тут же рядом — красивые, ухоженные, симпатичные, яркие, приятные модные люди. Ну и еще, конечно, кислотные тусовщики во флуоресцентных нарядах, люди в тренировочных костюмах, в пиджаках — все подряд. Самые разные цвета кожи, самые разные вероисповедания — все в одной куче. Я больше никогда не видел ничего подобного».

Вукович, в прошлом анархистка и панк, в своей деятельности руководствовалась наивным идеализмом: она верила в то, что хаус-сцена изначально представляет собой бунтарское движение и способна привести к политическим переменам. Она не разрешала проносить в клуб камеры, не допускала журналистов и не одобряла публикации в прессе, поэтому RIP, в отличие от Shoom и Spectrum, так и не стал легендарным клубом.

«С точки зрения прессы Shoom был более доступным. Журналистам было сподручнее писать о нем, чем о клубе на Клинк-стрит, который был слишком "уличным" — грубым и стихийным», — говорит Эдди Ричарде. Действительно, публика из Shoom считала RIP слишком тяжелым и экстремальным местом. — Клуб на Клинк-стрит напоминал таящие опасность трущобы. Мрачные типы на входе, мрачные типы внутри — от этого и сам начинаешь чувствовать себя мрачно. По-моему, там было страшновато. А иногда так и по-настоящему страшно. Журналисты не усмотрели в Клинк-стрит никакого "движения" — или как это еще назвать, — потому что там собирались обыкновенные люди, которые занимались своим делом и ничего особенного в этом не было. А вот Shoom — это действительно было необычно, клуб с какой-то внутренней организацией, с четко сформулированными особенностями — и поэтому ему достались все лавры».

Однако клуб на Клинк-стрит, равно как Spectrum и The Trip, способствовал делу прославления эйсид-хауса и существовал по принципам «включенности», которую первым начал проповедовать клуб Shoom. Клинк-стрит стала свидетельством бесконечной гибкости хаус-культуры, способной принимать всевозможные формы в зависимости от того, кто, где и но каким причинам с ней сталкивается.

С появлением RIP, Spectrum и The Trip началось настоящее «лето любви». С этого момента хаус-культура навсегда перестала существовать как единое целое — начался процесс разделения на отдельные стили, который с годами будет набирать обороты и в конечном итоге приведет к образованию бесчисленного множества субкультур и поджанров, многие из которых будут бесконечно далеки от первоисточника. В июне и июле множество клубов в Вест-Энде за одну ночь вдруг переключились с фанка на эйсид-хаус, и вся иерархия лондонской клубной культуры перевернулась с ног на голову.

«Прошла в буквальном смысле всего одна неделя, и люди, которые считались самыми модными в Лондоне, превратились в настоящих динозавров, — вспоминает Шерил Гэррэтт, в то время редактор журнала The Face, который, как и все молодежные издания, стремился не отставать от перемен, с какой бы невероятной скоростью они ни происходили. — Вся эта культура клуба The Wag, мода на темную одежду, люди, подпирающие барную стойку и втягивающие щеки, чтобы напустить на себя крутости, неожиданно стали выглядеть так, будто им по девяносто лет. Потому что ни с того ни с сего все вдруг начали носить яркие цвета, улыбаться до ушей и обнимать друг друга».

Благосклонность прессы не могла продолжаться вечно. 17 августа, три месяца спустя после первой публикации, таблоид The Sun опубликовал журналистское расследование новой наркотической сцены на примере ночного клуба Ричарда Брэнсона Heaven и проиллюстрировал материал фотографией кислотной марки. Статья называлась «Скандал наркотического трипа в Heaven ценою в 5 фунтов» [63]. «ЛСД — популярный наркотик отбросов общества 70-х — вновь пользуется успехом, но на этот раз у яппи, — писал автор. — Наркоманы выставляют напоказ свою пагубную страсть, надевая футболки с надписями "Ты это чувствуешь?" и "Не кидайте бомбы, закидывайтесь кислотой"... На переполненном танцполе молодые люди в шортах для серфинга, голые по пояс, дергают руками в такт бешеному ритму. Молодежь, в основном лет по 25, пытается избавиться от стресса на работе и каждые выходные употребляет кислоту». Автор воспринял термин «эйсид-хаус» буквально, посчитав, что слово «эйсид» в нем означает ЛСД. Подобная наивность сегодня кажется ужасно смешной — как можно было не заметить, что люди употребляют экстази, когда каждый второй пытался продать тебе таблетку?

В следующий понедельник Ричард Брэнсон приехал в Spectrum, чтобы оценить урон, нанесенный репутации клуба. Будучи антрепренером, построившим свой бизнес на движении хиппи, он довольно легко перенес публикацию, хотя позже газета The Sun назвала свой «налет на наркопритон» триумфом журналистского расследования. «Он совсем не разозлился, — говорит Пол Оукенфолд, — потому что, если бы он разозлился, он бы сказал: "Закрывайте клуб и убирайтесь". А он сказал: "Не закрывайте клуб, но смените название, чтобы в глазах прессы это выглядело так, будто клуб закрыли. Подождите месяц, а потом открывайтесь заново"». В октябре занавес Театра Безумия опустился в последний раз, хотя клуб открылся снова практически сразу и просуществовал не один год под названием The Land of Oz [64]. «Spectrum сделал свое дело, — говорит Пол Оукенфолд. — Он создал сцену и придал молодежной культуре тот вид, в котором она существует сейчас».

Желтая пресса с самого начала заняла парадоксальную позицию. Настаивая на том, чтобы Брэнсон закрыл Spectrum, газета The Sun в то же время опубликовала «путеводитель по модной одежде эйсид-хауса» и выпустила свою собственную футболку со Смайли. «Это стильно и круто! — было написано под ее изображением. — Всего 5.50, друг!» Впрочем, уже на следующей неделе газета начала публикацию серии статей об «экстази — опасном наркотике, который заполоняет дискотеки и ломает людские судьбы». Корреспондент The Sun по медицинским вопросам Вернон Коулман предупреждал: «У вас начнутся галлюцинации. Например, если вам не нравятся пауки, вы начнете видеть гигантских пауков... Галлюцинации могут продолжаться до 12 часов... Есть реальная возможность того, что вы окажетесь в психиатрической больнице и проведете там всю оставшуюся жизнь... Если вы достаточно молоды, есть реальная возможность того, что, находясь под действием наркотика, вы подвергнетесь сексуальному насилию. Вы можете даже ничего не заметить и узнать об этом лишь несколько дней или недель спустя».

Массовая истерия не заставила себя ждать. Представители консервативной партии в парламенте говорили о том, что эйсид-хаус развращает невинную молодежь. Сэр Ральф Холперн изъял футболки со Смайли из розничной продажи своего магазина Тор Shop. Хит-парад ВВС «Тор Of The Pops» наложил мораторий на все хиты, содержащие слово «эйсид», после того как гимн клуба Astoria «We Call It Acieed» [65] группы D Mob в тот месяц занял третье место в хит-параде.

Когда в Великобритании произошел второй смертельный случай, связанный с экстази, общественная паника перестала казаться необоснованной (первым от экстази умер двадцатилетний  Иэн Ларкомб, который проглотил 18 таблеток и умер от сердечного приступа, когда его остановила полиция по пути в клуб в июне 1988-го). 28 октября двадцатиоднолетняя медсестра Джанет Мейз приняла две таблетки экстази — на одну больше, чем обычно, — на вечеринке в баре Jolly Boatman в Хэмптон-Корт, графство Суррей. В баре Джанет стало плохо, и она умерла прежде, чем ее доставили в больницу. Родители девушки устроили символическое сожжение ее футболки со Смайли, брюк-клеш и бус, объявив их злом. Человек, который продал ей наркотики, был приговорен к 180 часам исправительных работ. Газета The Sun прекратила выпуск своих футболок и объявила начало кампании «Скажи наркотикам нет!», логотипом которой стала Смайли с сердито наморщенным лбом.