Живая плоть - Рут Ренделл

Поезд, казалось, шел до Тейдон-Буа несколько часов. Замедлял ход, потом снова набирал скорость и наконец остановился на станции. Двери открылись, и Виктор с громадным облегчением вышел. Он собирался пробежать по платформе, сесть в следующий вагон и сам не понимал, почему встал, наслаждаясь вновь обретенной свободой. Старуха крикнула за его спиной: «Двери закрываются!»

Виктор смотрел, как поезд набирает ход, унося с собой сумасшедшую. Впоследствии он думал, что, несмотря ни на что, все равно бы вышел на этой станции. Это была его судьба, жребий, или так сложились звезды, в конце концов, что-то свыше заставило его сойти на этой станции. Но в ту минуту Виктор был раздражен тем, что упустил поезд, оставшись на платформе. Возможно, следующего поезда пришлось бы ждать не меньше получаса.

Это пустая трата времени и денег, подумал он, выходя со станции и пробивая использованный билет. Теперь, покончив с тем, что собирался делать в Тейдон-Буа, он возьмет билет в один конец до Уэст-Эктон. А что он собирался делать? «Искать дом Флитвуда», – ответил негромкий, спокойный голос.

Городок оказался гораздо больше, чем ожидал Дженнер. В его центре была разбита громадная лужайка, пересеченная дубовой аллеей. Вокруг лужайки стояли дома, церковь, ратуша, а расходящиеся от нее улицы показывали, что этими постройками Тейдон-Буа не ограничился, что есть еще и другие районы. Виктор направился вдоль магазинов, ощущая, как в нем растет чувство настороженности и незащищенности. Он заметил машину с заветной наклейкой на ветровом стекле. Но таких наклеек тысячи. Алан как-то рассказал ему, что получить такую несложно. Врачи выписывают эту наклейку чуть ли не по причине мозолей или приступа подагры. Нет причин полагать, что эта машина, стоящая у торговых рядов, принадлежит Флитвуду. И нигде не видно человека в инвалидном кресле или на костылях. Виктор увидел в одной из витрин отражение своего лица – хмурого, вытянутого, темные глаза запали и лихорадочно блестели, короткие черные волосы были тронуты сединой. Виктору пришла более странная, чем обычно, мысль: возраст, как и мороз, приносит белизну, увядание, вред, уничтожающий все яркие свидетельства желаний. Узнал бы теперь его Флитвуд, если бы встретил?

Если фотографии не лгали, бывший полицейский почти не изменился. Но с чего ему меняться? Он то и дело лежит в больницах, его обслуживают, о нем заботятся, его балуют, он ведет безбедную, беззаботную жизнь, не делает ничего и не подвергается ничему такому, что могло привести к ранним морщинам или седине. Виктору зримо вспомнилась та спальня в доме 62 по улице Солент-гарденз, он, стоящий спиной к шкафу, держащий перед собой Розмари Стэнли, обхватив за талию. Дверь распахивается, и в проеме стоит Флитвуд – Флитвуд, неспособный предвидеть, что через две или три минуты он до конца жизни потеряет способность стоять и ходить. И в эти моменты они смотрели друг на друга, разговаривали друг с другом, а потом Виктор отпустил заложницу, и она бросилась в объятия полицейского. А может, прошло целых пять минут до того, как ветер задул внутрь шторы, и Виктор краем глаза заметил человека, карабкающегося по лестнице. Флитвуд повернулся спиной, и Виктор в него выстрелил. От силы пять минут они разглядывали лица друг друга, смотрели друг другу в глаза, и Дэвид отказался поверить его словам, демонстративно повернувшись к нему спиной, бросил вызов Виктору. Вызов был принят, и пистолет выстрелил, но перед этим они изучили лица друг друга лучше, чем каждый из них знал лицо своей матери, не хуже чем собственные, глядящие на них из зеркала.

Или просто у Виктора разыгралось воображение? Или это чушь, и он думает, что так легко узнает лицо Флитвуда только потому, что не мог отвести взгляда от фотографий из газетных и журнальных вырезок? У Дэвида Флитвуда не было такой возможности. У него на руках могли быть только фото десятилетней давности. Первая – Виктор, выходящий из дома 62 по Солент-гарденз между двумя полицейскими. Вторая, о которой Дженнер старался забыть, – безликая, не годящаяся для опознания. На ней человека, обвиненного в том, что он стрелял в полицейского, выводят из зала суда, а он, пытаясь скрыться от вездесущих репортеров, закрывает лицо полой черного пальто. Виктор оглянулся и заметил женщину с забинтованной ногой, которая вышла из магазина и села в машину с инвалидной наклейкой. В поисках нужного дома он блуждал по маленьким уютным улочкам, краем глаза отмечая сады в белых и розовых цветах и зеленеющие деревья. Здесь было так много домов, построенных в том же стиле, что и жилище полицейского, похожих на дом Флитвуда как две капли воды, но Виктор понимал, что ни один из них не был тем.

Улица, по которой он шел, опять привела его к главной площади. За ней, за деревьями виднелись еще более красивые, окаймленные цветущими садами улицы, кирпичные дома, оштукатуренные, обитые досками, с поднимающимися вьющимися растениями, с тюльпанами на клумбах. Виктор пересек дорогу и пошел по лужайке, испытывая дурное предчувствие, не сомневаясь, что, едва увидев, узнает нужный ему дом. Теперь он ругал себя: неужели он с самого начала не мог пойти по самому простому пути – нужно было сразу зайти на почту или поискать в телефонной будке адресную книгу. Уже сейчас у него на руках был бы адрес Флитвуда. А вместо этого он мечется по этому городку, словно загнанный заяц.

Виктор дошел до дубовой аллеи, пересекающей лужайку по диагонали. Она привела бы его обратно к центру городка и многочисленным магазинам. Едва войдя в тень дубовых ветвей, Виктор увидел то, от чего сердце будто ухнуло вниз, а потом, будто через силу, мучительно забилось. С дальнего конца аллеи к нему медленно приближались мужчина с девушкой, и мужчина сидел в инвалидном кресле.

Они были далеко, и Виктор не мог разглядеть их лиц, он только смог понять, что на девушке красная блузка, а на мужчине синий пуловер, но и этого было достаточно, чтобы Виктор поверил в то, что перед ним Дэвид Флитвуд. Полицейский сам приводил в движение кресло, девушка шла рядом, и они о чем-то оживленно разговаривали. И хотя было довольно далеко, Виктор слышал ясный, счастливый, беззаботный смех девушки. Это, должно быть, Клара, подумал он, его подружка по имени Клара. Через несколько секунд, хотя они двигались медленно, он сможет отлично разглядеть их лица, а они его. Он не сможет отвести взгляда от этого лица с правильными чертами, мужественным подбородком и черными бровями. Это случится в первый раз за десять лет, но лишь во второй раз за всю его жизнь. Виктор даже не понял, что произошло. Он вовсе не пытался избежать этой встречи. Видимо, просто сдали нервы, и ноги сами понесли его прочь с аллеи. Он и сам не заметил, как пересек газон, шоссе, гаражи и оказался на противоположной стороне улицы, рядом с пабом и гаражами. И тогда он побежал к станции, словно едва мог успеть на поезд.

Глава 8

В прежние дни Виктор покупал по меньшей мере две ежедневные газеты и одну вечернюю, «Рейдио таймс» и «Ти-ви таймс», «Ридерз дайджест», «Уич?» и «Уот кар?», иногда даже «Плейбой» и «Форум», хотя первый наводил на него скуку, а последний вызывал отвращение. Увлечение Кэла порнографией, мягкой и жесткой, было ему непонятно. Когда Виктор работал у Алана, ему часто приходилось ждать, и читал он главным образом сидя в машине. Иногда он даже покупал солидные издания, «Спектейтор» или «Экономист», но вскоре осознал, что хочет произвести этими покупками впечатление на клиента, который будет ошеломлен, увидев шофера, внимательно изучающего заумную литературную критику или политическую полемику. Почти всегда на журнальном столике квартиры в Финчли лежала груда газет и журналов, хотя Виктор не копил их, как Мюриель.

Один психиатр писал в «Ридерз дайджест», что модели поведения людей обычно возобновляются, даже если обстоятельства изменились, и существовал период вынужденной их перемены. «Именно это и происходит со мной сейчас», – думал Виктор, покупая очередную газету или журнал, успокаивая себя тем, что другие так называемые модели поведения могут не проявляться сколь угодно долго. Итак, он снова стал покупать две ежедневные и одну вечернюю газеты, не забывая читать их от корки до корки, и таким образом наткнулся на сообщение об аресте человека за изнасилование той девушки в парке Ганнерсбери. Маленькая заметка внизу страницы, и только. Фамилия преступника не упоминалась, но отмечалось, что ему двадцать три года, что он жил в Саутолле. Обвиняемый предстал утром перед эктонским судом магистратов и привлечен к судебной ответственности. Виктор подумал, что, может, этот человек тоже секретор с редкой группой крови. По крайней мере, это означало, что полиция оставит его самого в покое – до следующего раза, само собой.

В газетах ничего не было о Флитвуде. Понятно, Флитвуд не знаменитость, каждый шаг которой становится новостью для поклонников. Скорее всего, никакой информации публиковаться не будет, пока не выйдут в свет его мемуары. Виктор твердил себе, что так много думает о Флитвуде лишь из-за того, что совсем не хочет «прославиться» благодаря этим воспоминаниям. Сперва он горько сожалел, что убежал, когда казалось, что он и бывший детектив-сержант должны непременно встретиться, хотя понимал, что бежать его заставила паника, почти не поддающаяся контролю. А потом решил, что это к лучшему: что они могли сказать друг другу, разве что дать волю гневу и взаимным обвинениям. Однако что будет в этой книге? Появится он там, изображенным в таком свете, что всякий, кто прочет книгу, будет избегать и ненавидеть его?