Истинная правда. Языки средневекового правосудия - Ольга Игоревна Тогоева

рассматривать церковный суд, однако затем – благодаря проискам того же Оливье – его передали в ведение суда светского, а сама Маргарет оказалась в руках бальи Оверни, поместившего ее в королевскую тюрьму в Риоме. Одновременно было конфисковано все имущество обвиняемой, которое отныне находилось под контролем представителей королевской власти. После консультаций, проведенных бальи с «опытными людьми из Клермона»[224], Маргарет на короткое время отпустили на свободу и даже возвратили имущество. Однако вскоре ее вновь заключили под стражу – на этот раз надолго.

В апелляции, поданной в Парижский парламент, Маргарет Сабиа жаловалась на то, что Оливье, благодаря своим связям и судейской должности, всячески препятствовал ей отстаивать собственную невиновность. Очень долго она не могла найти адвокатов или иных «советников», готовых представлять ее интересы[225]. И все же Маргарет удалось нанять королевского адвоката, с появлением которого положение дел стало постепенно меняться в лучшую для нее сторону.

В принципе наличие адвоката в делах по колдовству не предусматривалось французским судопроизводством[226]. Арестованный человек считался виновным a priori, и от него требовалось лишь получить признание, дабы приговорить к смертной казни[227]. Мне не известно ни одного другого ведовского процесса, имевшего место во Франции в XIV–XV вв., где обвиняемые пользовались бы услугами профессионального защитника. На этом фоне дело Маргарет Сабиа представляет собой редкое исключение.

Каким образом нашей героине удалось найти и вызвать в Монферран королевского адвоката, остается загадкой. Однако это обстоятельство лишний раз доказывает, что Маргарет была действительно богатой женщиной, обладавшей к тому же немалыми связями. Как я уже упоминала, в XIV в. институт адвокатуры во Франции только складывался, а в местных судах представители этой профессии практически отсутствовали. Ведь даже в Париже их насчитывалось около 50 человек[228]. Вероятно, кто-то из них и согласился вести дело Сабиа. И, хотя мы не знаем даже имени этого, безусловно незаурядного человека, его роль в судьбе подзащитной оказалась решающей. Апелляция, составленная адвокатом Маргарет, позволила обвинить местных судей в превышении должностных полномочий (abus de justice), т. е. в предвзятости, в использовании ненадежных свидетелей, чьи показания были получены под пыткой. В результате рассмотрение дела перенесли в Париж (бальи Оверни получил из парламента соответствующее письмо), Маргарет возвратили ее имущество и временно освободили из тюрьмы под залог в две тысячи ливров (которые она, правда, так и не внесла).

Подобный перенос дела сам по себе заслуживает особого внимания. Насколько можно судить, процесс Маргарет Сабиа представлял собой единственное за весь XIV в. уголовное дело о колдовстве, переданное для рассмотрения и вынесения окончательного приговора в Парижский парламент[229]. Все прочие дошедшие до нас свидетельства – это решения местных судов (в том числе и суда Шатле, в чьей юрисдикции находился Париж с его окрестностями), обращавшихся в парламент за консультациями, или дела, рассмотренные в парламенте как в первой судебной инстанции.

На сегодняшний день мне известно всего одиннадцать французских судебных документов XIV в. (за исключением писем о помиловании), касающихся колдовства. Четыре из них представляют собой письма, направленные членами парламента на места: письмо сенешалю Пуатье с приказом прекратить дело против некоего Перро, племянника мэтра Пьера Лемаршана, каноника св. Радегонды в Пуатье[230]; письмо сенешалю Руэрга с приказом пересмотреть дело некоей Инди Бассин, приговоренной к изгнанию за наведение порчи и импотенции[231]; уже известное нам письмо сенешалю Руэрга, запрещавшее возвращать имущество казненного Гуго Оливье его сыновьям[232]; наконец, письмо, адресат которого из-за плохой сохранности регистра неизвестен, предлагавшее местным судьям начать процесс против некоей Изабель Ла Жаннард, подозревавшейся в изготовлении восковых фигурок, наведении импотенции и прочем колдовстве[233].

Еще три документа отражают решения, принятые в Париже, в суде Шатле. Это запись от 4 октября 1340 г. о временном отпуске на свободу Жана Лей и его служанки Изабель, содержавшихся в тюрьме по обвинению в колдовстве[234]; а также два подробнейшим образом записанных процесса, сохранившихся в «Уголовном регистре Шатле»: дело Марион ла Друатюрьер и Марго де ла Барр от 1390 г. и дело Масет и Жанны де Бриг от 1391 г.[235]

Наконец, последние четыре текста представляют собой дела, в той или иной степени рассмотренные в самом парламенте как в суде первой инстанции. Это уже известное нам дело Маргерит из Бельвилетта 1319 г., материалы которого были затем отправлены в Авиньон, и дело о магическом круге 1340 г., а также запись предварительных слушаний по делу Жана де Вервэна, пытавшегося навести порчу ругательствами на Анри дю Буа[236], и, собственно, дело Маргарет Сабиа.

Учитывая столь слабый интерес парижских судей к проблемам колдовства в XIV в.[237], следует предположить, что причина пристального внимания, проявленного членами парламента к делу из Монферрана, крылась, по всей видимости, не столько в самом обвинении, сколько в действиях адвоката, сумевшего убедить своих столичных коллег в его важности. Вероятно, лишь его заслугой можно считать то, что рассмотрение дела не было отложено на неопределенный срок. Напротив, парижские судьи сразу же приступили к его изучению, но вскоре убедились, что информации им не хватает. Ее было решено собрать на месте, в Монферране. В регистре парламента приводится содержание письма, в котором бальи Оверни предлагалось произвести дополнительное расследование относительно случаев колдовства, а также отправить Гийометт Гергуа и Алису под надежной охраной в Париж. Саму же Маргарет Сабиа вновь поместили в Шатле, на этот раз – вместе с младшим сыном Жаном.

Вскоре бальи Оверни получил из столицы новое послание. Теперь ему надлежало выслать в парламент копии признаний, полученных от обвиняемой и ее сообщниц (из которых в живых на тот момент оставалась одна Алиса); сообщить все, что известно о брате Пьере Манассери, который якобы крестил восковые фигурки, а также о том, каким именно образом эти последние были изготовлены. Бальи также просили разузнать в Монферране побольше о репутации Маргарет, ее сообщниц и брата Пьера[238] и отправить в Париж старшего сына Маргарет, Гийома, также заподозренного в колдовстве.

Наконец, спустя всего год после первого слушания[239], судьи посчитали, что обладают всей полнотой информации и вынесли окончательное решение. Маргарет Сабиа объявлялась невиновной и вместе со своими сыновьями освобождалась из тюрьмы[240]. Ей возвращали все имущество и признавали за ней право в свою очередь подать в суд на Оливье Мальнери и его кузенов за оскорбление чести и достоинства. Что же до причины конфликта – наследства покойного Гийома Мазцери – то и здесь был найден выход. Всем заинтересованным лицам – Маргарет, Оливье, а также Жану и Жаку де Рошфорам – было предложено вновь обратиться в суд, но только не в местный, а непосредственно в Парижский парламент. Здесь – при желании, конечно – они могли разрешить эту проблему, однако в приговоре ясно говорилось, что