Любить Кеану - Элеонора Хитарова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но даже в таких условиях было заметно, что теперь Еве сделалось значительно легче: она оживилась и активно приплясывала, пока красила губы и расчесывала свои дивные золотые волосы. Ее движения утратили прежнюю тяжесть и сделались воздушными и грациозными, какими и должны были быть.
Я вылезла из своего укрытия тотчас, как только она покинула дамскую комнату. Спустя дни, я задавала себе вопрос: для чего мне понадобилось бежать следом за Евой, для чего нужно было подслушивать под дверью и прятаться от нее в туалете? Ответа себе я так и не дала.
Вернувшись за стол, я положила себе немного креветок и съела их с преогромным удовольствием. Настроение мое, странным образом улучшилось, и меня вдруг потянуло на добрые дела.
Ева сидела рядом с довольным видом и курила длинную, золоченую сигарету.
— У тебя все в порядке? — Многозначительно спросила я.
Она поглядела на меня с некоторым удивлением, и коротко ответила:
— Да.
После этого односложного ответа, (извините, а чего еще я ожидала?) у меня на время пропало желание творить добро.
Через полчаса торжественно вынесли торт. Именинник хохотал, горели свечи, летели конфетти и серпантин, Донни вертелся вокруг Джулиана, потом они вместе свечи гасили, раздувая щеки как хомяки, и загадывали желания. Потом все аплодировали, шампанское вновь полилось рекой, официанты начали разносить торт гостям, половина из которых тут же вновь кинулись танцевать, а другая половина были уже так пьяны, что танцевать попросту не могли, поэтому поглощали торт.
Ева придвинула ближе к себе тарелку с куском торта, от которого я благоразумно отказалась. (Спасибо, Кеану! Я держу данное себе обещание!)
Она жадным взором проводила поднос с другими кусками, которые официант понес на соседний столик.
В этот момент, добродетель вспыхнула во мне с былой силой:
— У тебя точно все в порядке? — Еще более многозначительным тоном чем прежде, спросила я.
Ева вновь глянула на меня с удивлением, и на этот раз ответила вопросом:
— А что?
— Ну-у… — растерялась я. Нельзя же было так просто спросить «ты — обжора?»
— Почему ты спросила? — Ева потянула ложку с тортом ко рту.
— Я…ты только ничего не подумай… понимаешь, — я изо всех сил старалась быть женщиной, которой можно доверять, — мне показалось, что…ты…
Взгляд Евы сделался недовольным, ложка застыла у самых губ:
— Говори скорее, пожалуйста, в чем дело?
— Короче, мне показалось, что ты страдаешь булимией! — Скороговоркой выпалила я.
На лице моей собеседницы отразилось изумленное недоумение:
— Что? Чем я страдаю? — Ложка опустилась назад, в тарелку.
— Булимией. — Повторила я. Я уже от всего сердца жалела, что завела этот разговор. Но путей для отступления у меня уже не оставалось. Ева была заинтригована и разозлена.
— Что такое булимия?
— Н-ну, это такая…болезнь, вернее,…расстройство…
— Какое такое расстройство? — Ева старалась не повышать голос, чтобы наш разговор не услышали посторонние, но ее шепот был уже истеричным.
— Это такое расстройство, когда очень много ешь и не можешь остановиться.
— Что?
— А потом идешь в туалет и плюешь все в унитаз… — Господи, как бы мне исчезнуть! Надо было держать язык за зубами.
Ева некоторое время смотрела мне в глаза с недоумением. Потом, может быть, она заподозрила что-то, и ее взгляд сделался надменным и даже презрительным:
— А тебе до этого какое дело?
— Понимаешь, в этом нет ничего стыдного…
— Стыдного? — Она нервно забарабанила пальцами по столу.
— Не хочешь поговорить?
— Поговорить? С тобой? О моих проблемах? Да кто ты такая? Я тебя даже не знаю!
— Подожди, дослушай меня!
— Не собираюсь я ничего слушать! Знаешь, что я тебе скажу, милая…
— Подожди, не говори ничего! — Оборвала ее я. Когда она узнает, что я страдаю тем же, она успокоится. — У меня то же самое! Поэтому я заговорила с тобой об этом. Я не намеревалась лезть тебе в душу.
— Она не намеревалась лезть мне в душу! Вот, чудачка! — Внезапно расхохоталась девушка. — И ты, такая серая, такая невзрачная плебейка, хочешь сказать, что поступаешь, как истинные патриции, с золотым блюдом и павлиньим пером? Так я тебе и поверила! Захотела примазаться к нам, прекрасным и привилегированным? Да известно ли тебе, замухрышка, что это, как ты говоришь, расстройство дано познать только особам голубых кровей?! Это болезнь королевских особ! Пировать таким образом — удел царей и аристократии, а не каждого встречного поперечного лакея! Нечего мне тут лапшу на уши вешать! — Яростно шептала мне Ева, все еще не желая, чтобы остальные становились свидетелями нашей дискуссии.
— Это совсем не так! — Такого поворота я никак не ожидала. Ее слова ошеломили меня настолько, что на мгновение я даже потеряла дар речи. — Ты ошибаешься! Это болезнь! Нервное пищевое расстройство! Это надо лечить! Давай поговорим!
Ева смерила меня брезгливым взглядом, потом вскочила, схватила свой бокал и сумочку, и очень громко крикнула:
— Да, пошла ты, сучка! — Удаляясь прочь, она вышагивала горделиво, и я, как громом пораженная, продолжала смотреть ей вслед, пока ее заключительная реплика еще звенела в моих ушах: «Пошла ты, сучка!»
— Что произошло? — Подскочил ко мне Джулиан, ибо заключительную реплику засвидетельствовали все гости дня рождения Джулиана.
— Не хочешь зла — не делай добра. — Почему-то сказала я и жестом дала ему понять, что не хочу продолжать этот разговор.
Я вернулась домой далеко за полночь, усталая, обиженная и удрученная мыслью о том, что никогда больше не стану совершать гуманных поступков и пытаться помочь кому-то в проблеме, которую пока не решила сама.
Дома без Нельсона было совсем пусто. Я пила воду на кухне, когда на глаза мне попалась его осиротевшая мисочка, с остатками его любимых хрустящих подушечек. Мое сердце заныло.
Я тихо плакала в подушку, пока меня не сморил сон.
5.
С понедельника моя жизнь практически вернулась в свою нормальную колею, если не считать звонка Дэвида мне, прямо на работу, во время чрезвычайно важного совещания.
Дэвиду, видимо, совершенно нечем было заняться, и он решил пококетничать со мной, на что у меня не было ни времени, ни малейшего желания.
— Привет… — вкрадчиво начал он, видимо, боясь, что я с первого слова отправлю его ко всем чертям. Но я была воспитанной девушкой и не могла позволить себе подобной грубости.
