Я - истребитель - Владимир Поселягин

Вы когда-нибудь пробовали выгнуть руки назад и что-нибудь там сделать? Нет, не получится? Так вот мой вам совет. Прыгните с поврежденным парашютом, и у вас получится все, поверьте моему опыту.

Изогнувшись, я ухватил парашют и стал его дергать. Резко дергать. С треском основной купол наконец-то вышел и полностью раскрылся на высоте примерно метров сто от земли.

Сапог с поврежденным в кустах голенищем от рывка практически слетел с моей ноги, но я успел растопырить пальцы, из-за чего он повис, готовый вот-вот свалиться совсем.

«Не удержу!» — понял я, чувствуя, как слабеют пальцы и начинает сводить ногу от напряжения. Тут поток воздуха от земли немного приподнял меня и тряхнул, от чего сапог слетел и под мой возмущенный крик с пятидесяти метров отправился вниз.

— Твою мать, Гаврюшов, это шо такое я вам ешо сказал? Шоб вы эту хрень перенесли туда, а не сюда! А вы шо сделали? — дыша перегаром, орал старшина.

Старшину Данилюка в госпитале не любили, более мелочного куркуля встретить было просто невозможно. Как он попал на должность завхоза, тайна за семью печатями, но даже главврачу что-либо получить от него составляло немало проблем.

— На меня смотреть!!! — опять заорал он, когда один из красноармейцев хотел понаблюдать за идущим над городом воздушным боем.

Пять бойцов угрюмо насупились — старшину тихо ненавидел весь личный состав охранного взвода. И попадание под его командование на время разгрузки привезенного имущества не доставляло никому удовольствия.

В дворике госпиталя, где у склада с открытым бортом стояла почти полностью разгруженная полуторка, бойцы внимали разглагольствованиям старшины, как внезапно услышали близкий возмущенный вопль:

— Сапо-ог! Сапо-о-ог!!!

Бойцы в недоумении закрутили головами, как послышался звук удара и последующего за ним падения. Повернувшись к старшине, они увидели занимательную картину. На утрамбованной земле лежал, раскинув руки и ноги, старшина, а рядом с ним валялся командирский сапог.

— Твою ж мать, — снова послышалось где-то рядом. Один из красноармейцев поднял голову и увидел парашютиста, спускающегося на них. Внимание в нем привлекали привязанный к ноге большой желтый портфель, развевающаяся портянка и испещренный красными пятнами парашют.

— Мне, пожалуйста, сто граммулечек водочки и огурчик, и усе… — послышалось от старшины, после чего последовал громкий храп.

— Живой, гад, — сплюнул один из бойцов, конопатый красноармеец Федюнин.

Меня приподняло над большим трехэтажным зданием, в котором без труда узнавался госпиталь, и опустило на пристройку, крытую железом. Железо гулко встретило мое приземление, но не успел я облегченно выругаться, как опустившийся было парашют внезапно наполнился воздухом и резкий порыв ветра потащил меня по пристройке.

Боец-зенитчик, что лежал сейчас на операционном столе, имел тяжелую осколочную рану, и трое врачей с операционной сестрой боролись за то, чтоб сохранить ему ногу. То и дело слышалось:

— Зажим!.. Убрать кровь!.. Есть один осколок! Тампон!

Через открытое, несмотря на инструкцию, окно слышались звуки прифронтового города. Стрельба зениток, привычный мат завсклада, чьи-то возмущенные крики, рев авиационных моторов.

За окном операционной была крыша пристройки, и в последние дни частенько один из врачей вылезал на нее покурить и прогуляться.

Громкое «бум», раздавшийся следом возмущенный вопль: «Да куда еще!!!» — и множество других громких звуков заставили одного из врачей оторваться от раненого и с недоумением посмотреть в ту сторону. Бум-шлеп, бум-шлеп, бум-шлеп. Мимо окна, привлекая внимание желтым портфелем и полуразмотанной портянкой, пробежал кто-то непонятный. Почти сразу послышались треск ломающихся веток и радостные крики, перемешанные с болезненными айканьями:

— Жив! Цел! Ой… Бл… Жив. Уй! Ха-ха. Цел!

Мимо окна, мелькнув красно-белым, опускался парашют.

— Нужно будет узнать, что это было, — сказал врач, вернувшись к раненому.

Гадский ветер потащил меня по крыше. Попытка затормозить ни к чему не привела, меня волокло дальше, из-за чего пришлось быстро перебирать ногами. Ремень, которым был привязан портфель, больно врезался в бедро.

Тут пристройка кончилась, и я полетел на растущее рядом дерево, где, сломав несколько веток, повис на стропах в полуметре от земли.

Облегченно вздохнув, я быстро осмотрелся. Ко мне уже бежали люди, причем преимущественно в военной форме. Первым добежал боец с винтовкой. Опасаясь, что меня могут принять за немца, я быстро заорал:

— Свои, бл…!!!

— А то я не понял, так материться только наши могут, — ответил запыхавшийся боец и, прислонив винтовку к стволу дерева, стал помогать мне спуститься.

Тут налетели остальные, и меня, мгновенно освободив от ремней парашюта, принялись кидать в воздух, дружно вопя вразнобой.

— Ай, маладэц! Пятерых сбил! — радостно кричал лейтенант-грузин, командуя бойцами, что меня качали. В спине начало стрелять болью.

— Молодец!.. Ай да летчик!.. Вот! Настоящий сокол!

Перед лицом мелькали разные лица и руки.

— Да поставьте меня на землю, мне к командованию надо, у меня важные разведданные!

— Смирно! — рявкнул кто-то рядом.

Бойцы ловко поймали меня и поставили на землю, после чего быстро выпрямились и замерли.

Я тоже вытянулся по стойке смирно, стараясь незаметно проверить, сухие ли штаны, а то до этого было как-то некогда.

«Уф, сухие, что странно!»

Командир, отдавший команду, стоял неподалеку и чуть насмешливо наблюдал за моими манипуляциями, явно поняв их смысл. А вот меня он сразу напряг — политрук с синими петлицами и глазами особиста. Рядом находился еще и майор авиации, но командовал именно политрук.

— Представьтесь! — приказал он. Майор же молчал. Позади них, метрах в пятидесяти, стояла черная «эмка», из которой выглядывал боец в пилотке и с синими петлицами.

«Явно их машина!» — понял я и смущенно ответил:

— Вячеслав Суворов… — И замолк, сказать мне больше было нечего. Это не в окружении, где нет возможности проверить мои слова, тут проверить могут.

— Какой полк? — нахмурившись, спросил политрук.

— Никакой, мне семнадцать, я собираюсь поступить в летную школу, — хмуро ответил я.

Меня удивила странная реакция майора: он резко встрепенулся и с интересом посмотрел на меня, что-то прикидывая в уме. После чего они с особистом быстро переглянулись. А то, что политрук особист, я был уверен на все сто, не раз имел с ними дело, друзей у отца много. Да и брат матери часто навещал нас, а он был стопроцентный особист.

— Бойцы свободны! — скомандовал политрук и, повернувшись ко мне, сказал:

— Нужно поговорить.

В это время у «эмки» остановилась полуторка, из которой с грохотом посыпались красноармейцы. У командира, вылезшего из кабины, была красная повязка комендатуры на рукаве.

— Я их задержу, — быстро сказал особист и направился к комендачам.

— Так, у нас мало времени. Хочешь стать летчиком-истребителем? — быстро спросил майор.

Что-что, а для меня это был сюрприз, и сюрприз немалый.

— Конечно, хочу! — выкрикнул я.

— ЛаГГ знаешь?

— Немного знаю, управлять умею, — ответил я осторожно.

— Кто ты и откуда, мы узнаем позже, а дело тут такое…

…при эвакуации подбитой машины его механики заодно притащили севший на вынужденную истребитель. Майор сразу прикинул, что это шанс: потери от немецких истребителей действительно большие, вот он и пошел на небольшое должностное преступление, оставив и отремонтировав самолет…

— Никто не может с ним справиться. Наш самый опытный пилот поднялся, сразу сел и сказал, что им управлять невозможно. Истребитель есть, а посадить в него некого. Даже соседи от него отказываются.

— Ну это понятно, мне он тоже не сразу дался, — кивнул я, недоумевая, зачем все же истребитель в бомбардировочном полку.

— Но дался?

— Да!

— Хорошо, я понимаю, что надолго ты у меня не задержишься, но хотя бы неделю с прикрытием — все легче. Так, слушай меня. Ты сержант Суворов, пилот связного самолета семнадцатого бомбардировочного полка. Утром двадцать второго вылетел на поиски севшей на вынужденную машины капитана Ильина, но был подбит истребителями и сел на вынужденную, дальше сам сообразишь.

— А сколько я в полку?

— Пусть будет две недели. С одиннадцатого.

— А документы?

— В штабе, сдал на замену, — успел сказать майор до того, как к нам подошли комендачи.

— Товарищ майор, капитан Воронов, дежурный наряд комендатуры. Разрешите обратиться к летчику?

— Обращайтесь, — кивнул майор.

— Ваши документы! — это уже мне.

— У меня их нет… — начал я говорить. Майор и политрук, который действительно оказался особистом данного полка, подтвердили, что по счастливой случайности они оказались моими командирами и что я сдал по приказу начштаба полка документы на замену. Капитан записал мои данные и, пожав руку, поблагодарил за сбитые. А когда мы подходили к машине, к нам подбежал конопатый боец с моим сапогом в руке. Спросив разрешения у майора обратиться к летчику, то есть ко мне, отдал сапог и с чувством сказал: