Оливковая ферма - Кэрол Дринкуотер

— Заглянем сюда позже.

— По-моему, отель работает. Может, они нас накормят?

Он тоже заглядывает внутрь:

— И ты в самом деле хочешь здесь есть?

Но у меня настоящая страсть к полуразрушенным домам.

— Давай спросим.

Мы открываем дверь, и из-за сооружения, похожего на старинную печь, нам навстречу выходит пожилой мужчина. Он не выражает никакого желания кормить нас и сообщает, что ланч уже кончился и еды не осталось. Мы мужественно принимаем отказ и уже поворачиваемся, чтобы уйти, когда он говорит:

— Ну, если вы не хотите ничего особенного, тогда могу предложить вам…

Сама запущенность этого места кажется мне живописной, и потому мы соглашаемся на предложенные стариком пиццу, салат и розовое вино с виноградника на соседнем острове. Мы выбираем столик у окна, выходящего на пустую пристань. Море напоминает стиральную доску: мелкие волны, обгоняя друг друга, бегут в сторону Канн и переполненных ресторанов. Хозяин приносит вино.

— Если бы мы не нашли «Аппассионату», я бы, возможно, подумала об этом месте. Это, конечно, не ферма, но… А почему отель называется «Железная маска»?

— Потому что в форте наверху есть вырубленная в скалах тюрьма, где в одной из камер содержался Человек в железной маске.

Глаза у меня делаются круглыми, как только что принесенная пицца.

— Тот самый, из романа Дюма?

— И не только Дюма. Его история уже триста лет вдохновляет писателей.

— Так это был реальный человек? А я и не знала.

— Он провел здесь в заключении одиннадцать лет, и никто ни разу не видел его лица.

— Расскажи мне эту историю. Bon appétit.

— Существует легенда, что он был братом-близнецом Людовика XIV или его сводным братом.

— Так это Людовик XIV держал его в заточении? Жаль. А я думала, этот король был славным парнем. Это же он расчистил долину Роны и послал ботаника Плюмье на поиск новых растений. Без него у нас не было бы нашей магнолии.

— А что там он сделал с Роной?

— Течение реки было сильно засорено, вода застаивалась. В прибрежных городах свирепствовали эпидемии, и население постепенно вымирало. По приказу короля было проведено инженерное исследование, и в результате берега реки укрепили. Все пришло в норму. Я всегда уважала Людовика за это. Так, значит, это его брат носил железную маску?

— Есть разные теории. Некоторые считают, что маску носил Мольер. Или что это была женщина, переодетая мужчиной. Точно можно утверждать только одно — этот человек был знаменитостью.

— Почему?

— Простая логика. Зачем так старательно прятать того, кого все равно никто не знает? Когда он содержался в Бастилии в Париже, даже доктор не видел его лица.

— А как же он брился?

Хозяин приносит кувшин с водой и наполняет наши стаканы.

— Il vous plaît, le déjeuner, Monsieur, Madame?[85]

— Все очень вкусно, спасибо, — с энтузиазмом киваем мы, хотя пицца малосъедобна, а салат, поданный в треснутой миске, завял, будто выброшенные на берег водоросли.

Но нас это нисколько не огорчает. День получился отличным, а пища для удовлетворения моего любопытства, в отличие от пищи телесной, оказалась обильной и качественной. Отель без единого гостя тоже очень занимает меня.

— Отель закрыт? — спрашиваю я у хозяина.

— Он продан, и скоро на этом месте будет новый роскошный «Карлтон» с собственной стоянкой для яхт, — объясняет старик, с тоской и надеждой глядя туда, где на горизонте виднеется каннский берег. — Осталось только решить одну небольшую проблему.

— Какую?

— Местные жители подписали петицию: они протестуют против строительства вертолетной площадки.

Ну и молодцы, думаю я про себя. Мне совсем не нравится план превращения чудесного, тихого острова в стандартный модный курорт.

В этот момент двери распахиваются, и в зал стремительно входит высокий, темноволосый джентльмен лет сорока в костюме, похоже, от Черутти и сверкающих как зеркало итальянских туфлях. Его сопровождают штук восемь или девять прихлебателей. Владелец, шаркая туфлями, спешит ему навстречу и только что не преклоняет колена. Из какого-то пыльного угла появляется мадам и приветствует гостя с той же угодливостью. Мы с интересом наблюдаем за тем, как составляются столы, придвигаются стулья, тщательно разглаживаются проворными руками бумажные скатерти. На скатертях появляются бутылки: белое, розовое, красное. К бутылкам скоро прибавляются мисочки с местными оливками и розовая нарезанная saucisson, блестящие от масла маринованные баклажаны и разнообразные травы. Бокалы и графины с водой словно сами собой появляются на столе. Мы совершенно забыты. Нас словно нет в этой комнате. Все внимание концентрируется вокруг этого денди с зализанными волосами, похожего на героя сериалов для домохозяек: каждый его жест кажется заученным и тщательно отрепетированным.

— Может, это местный мафиози? — шепчу я Мишелю и от всей души надеюсь, что нам удастся подслушать какие-нибудь страшные криминальные тайны.

Я слежу за предполагаемым мафиози так пристально, что он, видимо почувствовав мой взгляд, оборачивается и даже милостиво кивает. Мое внимание ему явно приятно. Мишелю не терпится идти дальше, исследовать остров, осматривать форт и тюрьму, но я никак не могу оторваться от разворачивающейся перед нами комедии. Да и выбора у нас, кстати, нет: хозяин совершенно забыл и о нас, и о нашем счете.

Вдвоем с женой они застыли по сторонам темноволосого мужчины и смотрят на него с выражением собаки, ожидающей подачки. Насытившийся клиент жмет им руки, благодарит и улыбается голливудской улыбкой ценой в несколько тысяч долларов. Хозяин низко кланяется ему и тоже благодарит за оказанную честь. Потом руки старику и его жене пожимают все члены свиты. Наконец под аккомпанемент бесконечных «merci» и «merci beaucoup» гости уходят, хозяева начинают убирать со стола, а Мишель требует счет.

— Ты видел? Они же ничего не заплатили! — возбужденно шепчу я.

Владелец возвращается с нашим счетом, и я, не сдержавшись, спрашиваю у него, кто такой этот холеный, высокий мужчина. В глазах старика вспыхивает гордость:

— Mais, c’est Michel Mouillot[86].

— Qui? — хором переспрашиваем мы.

— Он будет следующим мэром Канн и уже пообещал нам разрешение на строительство. С таким разрешением продать отель можно гораздо дороже.

На горизонте виднеются далекие холмы в голубой дымке. Наевшиеся, мы лениво поднимаемся по зеленому склону холма и опять обсуждаем тайну железной маски.

— Интересно, как он значился в книге регистрации заключенных, — задумчиво говорю я, любуясь на вытащенную на пляж, перевернутую рыбачью лодку далеко внизу. Вокруг нее, словно часовые, стоят четыре стройные пальмы.

Мы останавливаемся, чтобы перевести дыхание и полюбоваться видом.

— Если бы этот узник и правда был женщиной, — продолжаю рассуждать я, — уж наверное, тюремный врач заметил бы это. Нет, это неправдоподобная теория, а мне все-таки хотелось бы знать, как он брился и ел. Если маску периодически снимали, то, значит, у кого-то был ключ. Выходит, хоть один человек да знал его в лицо. В наши дни он непременно продал бы эту историю в газеты.

Мы подходим к стене форта. На хлипкой деревянной будке имеется надпись «Билеты», но она явно необитаема. Сезон окончен. Взявшись за руки, мы проходим дальше. Нас приветствуют широкие, вымощенные булыжником улицы, вдоль которых выстроились, похожие на казармы двухэтажные каменные здания с одинаковыми бордовыми ставнями на окнах. Улицы выходят на просторные площади, где обитают только маленькие ящерицы, разбегающиеся при нашем появлении. Похоже, весь форт принадлежит нам двоим, а еще чайкам и крачкам, которые кружатся у нас над головой. И все-таки это место не кажется нежилым и покинутым.

— А что здесь сейчас?

Наши шаги отдаются гулким эхом. Воздух чист и ароматен, солнечный свет безжалостно ярок. Ветер доносит сюда плеск волн и крики морских птиц.

Мишель не знает. Нам на глаза попадается стрелка, указывающая дорогу в океанографический музей. Мы поворачиваем и идем в ту сторону. Внутри, за столом, усыпанным туристическими проспектами, вяжет седая женщина в толстых очках.

— Извините, музей закрыт, — сообщает она.

— Может, пустите нас хотя бы на минуточку? — молю ее я, но она только отрицательно мотает головой.

— Ну тогда скажите, пожалуйста, как пройти к тюрьме.

— Тюрьма тоже закрыта. Ее редко открывают для публики, только для особых гостей.

Она вновь углубляется в свое вязанье и больше не обращает на нас внимания. Мы выходим на залитую солнцем улицу, и вдруг откуда-то до нас доносятся приглушенные звуки рок-музыки. В этой фантастической обстановке они радуют своей нормальностью и современностью.