Том 4. Наша Маша. Литературные портреты - Л. Пантелеев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Купи мишку.
– Хорошо. Может быть, куплю. Но надо у мамы разрешение спросить. Может быть, она не позволит.
– Позволит!
– Нет, Маша, мы не можем мышей дома держать.
– Зачем не можем?
(С этим «зачем» я бьюсь уже не первый день. Это – от бабушки и от тети Минзамал.)
– Не «зачем», а «почему».
– Почему не можем? Можем!
– А ты забыла, что у нас – кот.
– Что кот?
– Кот мышей съест.
– А мы клеточку, домик такой сделаем. Замочек повесим.
– А кормить ты мышку будешь?
– Буду. Да.
– А чем?
– Хлеб буду давать.
– А еще что?
– Крупу.
Она вся, до самых глубин сердца, захвачена этой идеей. Идем парком Ленина, а она – все о мышах.
– Купишь? Алеша, купишь?
– А почем они – мыши?
– По три рубля.
– Дорого!
– Ну, тогда купи по девять копеек.
– Вот это, – говорю, можно. Это меня устраивает. Подумаем…
. . . . .
Видели, как папа и сын вывели на прогулку маленького, двухмесячного вероятно, щенка-овчара, учили его приносить палку («Апорт!» – кричали) и прочей премудрости. К стыду моему, Машка боялась этого крохотного цуцика.
А когда в парке появился человек с двумя гончими на поводке, она и совсем растерялась.
– Пойдем!.. Папа, пойдем!..
Маленькая была – собак не боялась. Впрочем, это естественно. Маленькие не боятся от неведения. А в этом возрасте страху помогают фантазия, воображение… Задача взрослого, воспитателя – направить это воображение правильно, то есть чтобы думала: «Вот какая славная, добрая собака» и: «Вот какая я храбрая»…
2.10.59.
Вечером вчера были гости: тетя Ляля, тетя Катя Пластинина и, самое главное, – тетя Нина Колышкина со своим внуком Мишей.
Правда, этот гость кроме радости доставил Маше немало хлопот. На приветливое «здравствуй» и протянутую руку этот мрачный высокомерный господин никак не ответил, рука Машина повисла в воздухе. Не пожелал он вступить в беседу и с нашим братом, взрослыми.
А Маша… Маша показала себя во всем своем репертуаре. Весь вечер она вела себя чинно и благородно. За столом сидит как большая, говорит слегка в нос, у зеркала, как большая, поправляет свои крысиные косички. Покровительственно, как взрослая, обращается к Мише (который лишь на полгода моложе ее):
– Скажи спасибо. Дай ручку. Сядь вот сюда.
Но время берет свое. Пора спать. Нервы у девчонки устали. И вот на глазах у почтеннейшей публики – и у ошеломленного Миши тоже – Машка закатывает дикий рев. Ей не дали варенья, и она, рыдая, просит:
– Одну ягодку! А-а-а-а! Одну ягодку! Одну только ягодку! Одну ягодку дайте!..
. . . . .
Сегодня много думал об этом Ниночкином Мише и о Машке. О воспитанности. Об этикете. О так называемых хороших манерах.
Нужны ли они? Не глупости ли это, не предрассудок ли, как считают многие?
Думаю, что не глупости и не предрассудок.
Вспомнил сейчас историю этого вопроса в нашей семье. Отец рос в среде демократической и патриархальной, где от ребенка требовали истовости и чинности (особый вид хороших манер), но совершенно не знали всех этих ухищрений «хорошего тона». Не представляю себе, как у отца обстояло с этим в Елисаветградском юнкерском, заведении довольно аристократическом. По-видимому, таких, как он, было там немало. Отец рассказывал, что перед самым выпуском стало известно, что на церемонию производства в училище прибудет Николай II. И вот из Петербурга был срочно выписан француз-гувернер, который в течение двух недель с утра до ночи «жучил» и «натаскивал» будущих офицеров.
Можно было ожидать, что такое форсированное насилие вызовет отпор, на всю жизнь породит неприязнь и даже отвращение. Получилось наоборот. Отец на всю свою короткую жизнь зарядился, пропитался этими хорошими манерами и требовал, чтобы и мы их соблюдали.
Нас учили:
сидеть за столом прямо;
не ставить на стол локти;
не чавкать;
держать правильно ложку, вилку и нож;
здороваясь со взрослым, не протягивать первым руку;
не размахивать вилкой;
не перебивать взрослых;
не держать руки в карманах;
не есть с ножа…
Таких правил очень много, и у каждого из них есть свой резон. За каждым стоят или требования гигиены, или эстетики, или просто удобства. (И притом не только твоего собственного удобства, но и удобства ближнего.) Этими правилами и я пропитался, многие из них не растерял даже в годы своего бездомного детства, в годы скитаний и беспризорничества…
Вот и Машку мы тоже учим и жучим. Кое-что «критически отметаем», но основное берем, так сказать, на вооружение.
. . . . .
У нас часто вспоминают чеховские слова о том, что в человеке все должно быть красиво: и мысли, и костюм, и то-то, и то-то…
Не помню, говорил ли Чехов о манерах, о красоте внешнего поведения человека. Но если мы обращаем внимание на словарь, на фразеологию человека, на его костюм, цвет галстука или сорочки, то не следует ли нам столь же требовательно следить и за тем, как мы стоим, сидим, едим, ходим и так далее.
В Малеевке, в Доме творчества, я наблюдал за одним известным нашим лингвистом. Почтенный и уже немолодой человек этот давно и с большой страстью борется за чистоту и красоту нашего русского языка. Честь и слава ему! Но надо было видеть, как он ест!.. Навалился всем туловищем на стол, голову наклонил так, что лысина видна, подбородком вот-вот нырнет в тарелку, вилкой и ножом размахивает, будто лезгинку пляшет… И при этом жует и глотает столь шумно, что, кажется, занавески на окне вот-вот начнут колыхаться.
Нет, как бы красиво, на каком бы изысканно чистом русском языке ни говорил мой уважаемый и ученый сосед, считать его по-настоящему воспитанным, культурным человеком я не могу. И я бы не хотел, чтобы наша Машка ему подражала.
Когда я смотрел на него, я, грешный человек, думал:
«Лучше уж говори „одень“ вместо „надень“, только не чавкай так громко…»
. . . . .
После обеда гуляли с Машкой часа полтора в парке Ленина.
Шли по дорожке. Обогнал нас мальчик лет 14–15. Прошел мимо, потом вернулся, подходит к Маше, нагибается и протягивает ей что-то:
– На тебе, девочка, желудь!
И пошел дальше. Я не знал, как поблагодарить этого милого парня.
Очень громко говорю Маше:
– Ты сказала спасибо дяде?
. . . . .
Утром сегодня объявила бабушке:
– Я ночью с горшка трахнулась!..
Да, было такое дело. Но откуда это слово?
3 ГОДА 2 МЕСЯЦА
4.10.59. Воскресенье.
После обеда, уже в сумерках, ходили с Машей на прогулку. По Малой Посадской дошли до Мичуринской, вышли у домика Петра на набережную и по Кировскому вернулись домой.
Прогулка небольшая, а сколько у Машки впечатлений, сколько вопросов задано!
– Что такое молочная столовая? Что такое каланча? Кто живет на каланче? Кто живет в этом доме?
В домике Петра темно. Я говорю:
– Здесь жил Петр Великий, царь.
– А сейчас здесь кто живет?
– Никто не живет.
Объяснить это трудно.
Вышли на набережную.
– Это кто?
– Это лев.
– Нет, это не лев. Не похож.
– Это Шао-цзи. Вроде льва.
– Я боюсь.
Спустились по каменным ступеням почти к самой воде.
– Хочешь выкупаться?
Передернула плечами. Смеется:
– Нет, не хочу.
Действительно, страшно даже смотреть на эту черную воду…
. . . . .
Из автомата позвонили маме, попросили ее минут через пять подойти к окну в моей комнате. Последние дни Машку очень интересует, где наши окна. Раньше она вообще смутно представляла, что такое дом, что такое этаж, окно, сторона и так далее. Сейчас уже начинает разбираться. Начинает, но не очень, конечно, разбирается…
Все-таки это волшебство, фокус: вдруг в одном из окошек третьего этажа раздвинулась штора и показался милый знакомый силуэт…
Задрав головы, мы стояли на мостовой, махали руками. И мама нам отвечала тем же.
Очень это Машке понравилось.
5.10.59.
Вечером ходили на прогулку. Шел дождь, и мы с Машей почти всю дорогу тащились под зонтиком. Гуляли недолго – до Скороходовской и обратно. Немножко побродили по Ружейной. Там – лари с арбузами. Лари сбиты так, что все арбузы на виду.
– Зачем ключик?
– Это замок, а не ключик.
– Зачем замок?
– Чтобы никто не залез и без спросу арбуз не съел.
. . . . .
Увидела водосточную трубу, из которой с шумом бежала вода.
– Пи-пи делает.
Объяснил ей, зачем труба. Не очень поняла. Продолжала у каждой трубы смеяться:
– Пи-пи делает.
7.10.59.
Легла опять поздно и долго не могла уснуть. Устраивала концерты, диким голосом звала мать, и когда та приходила и спрашивала: «В чем дело, что ты хочешь?» – она отвечала: