Эль-Ниньо - Всеволод Бернштейн

Казалось, что вместе с переваренными консервами внутри Шутова скопился десяток новых теорий и невероятное количество словесной шелухи. Он болтал без умолку.

— Физиология — мощная штука! — вещал порозовевший и повеселевший Ваня. — Психология, тонкие материи — это все ей в подметки не годится. Желудочно-кишечный тракт определяет сознание. Вот взять, к примеру, Ивана Грозного. Деспот был страшный! Кровопийца, живоглот. А почему? Потому что с детства страдал несварением желудка. На этом фоне у него и эпилепсия развилась, и маниакально-депрессивный психоз. Да и вообще России с царями не везло. И только в последнее время стало понятно, почему. Я в «Науке и жизни» прочитал. Археологи раскопали старинный кремлевский водопровод, и оказалось, что трубы в нем были сделаны из свинца. То есть все, кто пили из него воду, фактически травили себя. Маленькими дозами, постоянно, пока не сходили с ума или не превращались в чудовищ. Вот и у меня почти такой же случай. Я вам говорил — вода в канистрах протухла. Пить ее нельзя. Чуть в горы не ушел. Думаю, если порвет меня, то уж пусть лучше там, на фоне дикой природы и без лишних свидетелей. Я, главное, хотел вам рассказать, что у меня за беда. Но тут, как назло, события косяком пошли, то Камачо, то Советский Союз.

— Ладно! — прервал его Дед. — Повеселились, и хватит! Камачо обещал вернуться, нужно подготовиться к встрече. Времени мало, так что — за дело!

Дед объявил, что мы переходим на осадное положение, сворачиваем Лагерь и перебираемся на «Эклиптику». На берегу мы более уязвимы, а на траулере, где знакома каждая заклепка, у нас серьезное преимущество перед противником, кто бы они ни был.

У старшего механика был план. Чувствовалось, что созрел он давно. Дед продумал каждое действие, каждый вариант развития событий, словно все это время, пока мы торчали на Пляже, он ждал, когда заявится Камачо, объявит о развале Союза и пригрозит арестом.

С подготовкой мы провозились до темноты. К девяти часам, когда сумерки сгустились до цвета кальмаровых чернил, на небе высыпали звезды, а мы уже не чувствовали от усталости ни рук, ни ног, все было готово. Ночь предстояла тяжелая. Вахты каждые два часа. Наблюдательный пункт для вахтенного устроили в нижней части мачты. В тени скалы он был почти не заметен, зато с него открывался обзор на подходы к «Эклиптике». Мне выпало дежурить первому, с десяти до двенадцати. Наскоро съев полбанки тушенки и запив ее холодным чаем, я взял одеяло, заряженную ракетницу и отправился на пост.

Ночь выдалась роскошной. Свет тропических звезд пробивал легкие облака насквозь. Песок пляжа казался фосфорным, барашки пены на фиолетовых волнах вспыхивали ослепительной белизной, как улыбки на негритянских лицах.

«Если есть на свете такая красота, — думал я, — значит, есть и надежда. Не может быть все плохо, если кругом так красиво».

Ваня вернулся, это хорошо. Он хороший парень. Дед тоже хороший человек, строгий, но хороший. Он всегда делает правильные вещи. Важно, чтобы рядом с тобой был человек, который делает правильные вещи, потому так и тебе легче делать твои правильные вещи.

Вспомнились друзья-товарищи с «Эклиптики». Юра-Трояк, Войткевич, Фиш, рефы. Как они там? Где они? Дома уже, поди. Они — дома, а страны нету. Не может такого быть. Ничего плохого со страной случиться не может, пока там такие люди. Такие, как второй механик Олег Титов, например.

Со мною была одна вещичка — желтый японский аудиоплеер, очень красивый, с блестящими металлическими вставками, водонепроницаемыми резиновыми прокладками. Олег Титов купил его во время захода в Панаму, с моей, в некотором роде, помощью. А после крушения, уже на Пляже, отдал мне. Бери, говорит, студент, на память. Никаких моих возражений слушать не захотел, всучил и все. Я этот плеер слушал время от времени понемножку, экономил батарейки. Вот и сейчас захватил с собой на вахту. Кассета, правда, была всего одна. Песни Розенбаума. Мне нравились про Ленинград. «Налетела грусть, что ж, пойду пройдусь». «Задумчив Кировский проспект». «Прогулка по Невскому». Но слушать я не стал. Все-таки вахта, Дед бы не одобрил — просто вертел плеер в руках, любовался его гладкими желтыми боками. Как мы его с Олегом покупали! Это же целая история!

10

В Панаму мы заходили на три дня, по пути на промысел. Олегу нужен был аудиоплеер, ну а я, так как немного знаю английский, вызвался помочь объясняться с продавцами (старпом одного меня в город не отпускал). Плеер — вещь простая и конкретная, особых трудностей в покупке не предвиделось. Так я думал. Но на мою беду, в курилке накануне захода тему аудиоаппаратуры подробно обсудили, и самый авторитетный по части отоварки человек на судне, Трояк, изрек, что покупать плеера в Панаме дороже десяти долларов нет никакого смысла. Нужно быть последним идиотом, чтобы покупать плеер в Панаме дороже десяти долларов. Олег усвоил это очень хорошо. В первом же попавшемся аудио-видео лабазе продавец, похожий на опереточного пирата, с мохнатыми черными бровями и жесткими, будто проволочными, усиками, объяснил нам на смеси английского и испанского, что плееров за десять долларов в природе не существует. В природе вообще, и в Панаме в частности, существуют плееры за двадцать пять долларов. Но для Олега, «валиенте руссо марино», он готов уступить вещь за какие-то ничтожные двадцать долларов. «Ишь, дураков нашел!» — сказал Олег и потянул меня в следующую лавку. Магазины, торгующие аппаратурой, занимали целую улицу вместе с примыкающими переулками. Плееров были сотни и сотни, всех возможных моделей, цветов и конфигураций, были дорогие модели, противоударные и водонепроницаемые, такие тянули на полсотни, были совсем простенькие, без радио и с односторонней перемоткой, но даже они стоили не меньше двадцатки. «Десять!» — громогласно провозглашал Олег и вытягивал перед очередным продавцом две растопыренные пятерни, словно насылал на него магическое проклятие. Продавец испуганно ежился и с последней надеждой косился на меня. Я переводил то, что не нуждалось в переводе. Тен долларс! Благоухающий чем-то подозрительно похожим на «шипр» господин за прилавком либо картинно терял дар речи, либо, наоборот, начинал без умолку стрекотать, повторяя на все лады — таких цен не бывает. «Ничего, ничего, — усмехался Олег, — не на таковских нарвались!». Жара стояла отчаянная, градусов сорок, не меньше. Двигаться можно было только перебежками, от одного вентилятора к другому. С усов Олега катились крупные капли пота, но он и не думал сдаваться. Где-то после пятой или шестой лавки рядом с нами возник смуглый пацан лет пятнадцати. Из одежды на нем были только красные физкультурные трусы и шлепанцы, однако держался он со взрослым достоинством, серьезно и даже покровительственно. Междометиями и жестами он дал понять, что может нам помочь.

— Плейер, уокмен, тен бакс! — на всякий случай повторил я наши условия.

Подросток молча кивнул и сделал знак следовать за ним. Мы свернули в грязный переулок, заваленный пустыми картонными коробками и гниющим мусором. Горячий зловонный воздух казался липким. От дурманящих запахов хотелось отмахиваться руками, как от мух. Я старался не отстать от Олега, и по возможности не наступать на кучи нечистот. В опустошенном жарою сознании остался только маленький уголок для дурных предчувствий и наводящих на них вопросов. Почему здесь так тихо? Где все люди? Куда мы идем? Противно ныло внизу живота и подташнивало.

— Не дрейфь, студент! — весело поторапливал меня Титов. — Прорвемся. Слышь, ты, малолетняя преступность! — окликнул он паренька. — Говорю тебе, не на тех нарвались! Кровью умоетесь, если что худое задумали. Усек?

— Си, сеньор, — недобро сверкнул глазами паренек и добавил еще что-то по-испански.

Мы свернули еще в один проулок и оказались перед бетонным зданием, похожим на гараж. У ворот под рваным полотняным навесом сидели трое. Молодые, лет по семнадцать. Сидели не на стульях и даже не на ящиках, которых повсюду валялось предостаточно, а на корточках. Широко разведя колени и упершись локтями в бедра. Поза для нормального человека неудобная. В моем родном городе так любили сиживать блатные с Шанхайки и, подражая им, местная шпана. Усядутся кружком, курят и сплевывают сквозь зубы в центр круга.

Когда мы подошли, парни, до этого о чем-то говорившие, смолкли и внимательно посмотрели на нас. Этот взгляд исподлобья, снизу вверх, длинный и острый, как заточка, еще больше напомнил мне Шанхайку времен школьной юности.

— Здорово, отцы! — шутливо поприветствовал их Олег.

Ответа не последовало. Наш провожатый бросил несколько отрывистых фраз парню с изрытым оспинами лицом и с зубочисткой в углу рта, который, похоже, был у них за старшего. Молча выслушав, старший повернулся к одному из приятелей. Тот проворно поднялся с корточек и скрылся за дверью гаража.