Стихотворения и поэмы. Дневник - Белла Ахмадулина

Февраль без снега

Не сани летели – телегаскрипела, и маленький леспросил подаяния снегау жадных иль нищих небес.

Я утром в окно посмотрела:какая невзрачная рань!Мы оба тоскуем смертельно,не выжить нам, брат мой февраль.

Бесснежье голодной природы,измучив поля и сады,обычную скудость невзгодывозводит в значенье беды.

Зияли надземные недра,светало, а солнце не шло.Взамен плодородного небависело пустое ничто.

Ни жизни иной, ни наживыне надо, и поздно уже.Лишь бедная прибыль снежинкиугодна корыстной душе.

Вожак беззащитного стада,я знала морщинами лба,что я в эту зиму усталаскитаться по пастбищу льда.

Звонила начальнику книги,искала окольных путейузнать про возможные сдвигив судьбе моих слов и детей.

Там – кто-то томился и бегал,твердил: его нет! его нет!Смеркалось, а он всё обедал,вкушал свой огромный обед.

Да что мне в той книге? Бог с нею!Мой почерк мне скушен и нем.Писать, как хочу, не умею,писать, как умею, – зачем?

Стекло голубело, и дивностьиз пекла антенн и релепроистекала, и длилась,и зримо сбывалась в стекле.

Не страшно ли, девочка диктор,над бездной земли и водыодной в мироздании дикомнестись, словно лучик звезды?

Пока ты скиталась, виталамеж башней и зреньем людей,открылась небесная тайнаи стала добычей твоей.

Явилась в глаза, уцелела,и доблестный твой голосокнеоспоримо и смелопадение снега предрёк.

Сказала: грядущею ночьюначнется в Москве снегопад.Свою драгоценную ношуна нас облака расточат.

Забудет короткая памятьо му́ке бесснежной зимы,а снег будет падать и падать,висеть от небес до земли.

Он станет счастливым избытком,чрезмерной любовью судьбы,усладою губ и напитком,весною пьянящим сады.

Он даст исцеленье болевшим,богатством снабдит бедняка,и в этом блаженстве белейшемсойдутся тетрадь и рука.

Простит всех живущих на светеметели вседобрая власть,и будем мы – баловни, детиприроды, влюбившейся в нас.

Да, именно так всё и было.Снег падал и долго был жив.А я – влюблена и любима,и вот моя книга лежит.

«За что мне всё это? Февральской теплыни подарки…»

Андрею Вознесенскому

За что мне всё это? Февральской теплыни подарки,поблажки небес: то прилив, то отлив снегопада.То гляну в окно: белизна без единой помарки,то сумерки выросли, словно растения сада.

Как этого мало, и входит мой гость ненаглядный.Какой ты нарядный, а мог оборванцем скитаться.Ты сердцу приходишься братом, а зренью – наградой.О, дай мне бедою с твоею звездой расквитаться.

Я – баловень чей-то, и не остается оружьяума, когда в дар принимаю твой дар драгоценный.Входи, моя радость. Ну, что же ты медлишь, Андрюша,в прихожей, как будто в последних потёмках за сценой?

Стекло о стекло, лоб о губы, а ложки – о плошки.Не слишком ли это? Нельзя ли поменьше, поплоше?Боюсь, что так много. Ненадобно больше, о Боже.Но ты расточитель, вот книга в зеленой обложке.

Собрат досточтимый, люблю твою новую книгу,еще не читая, лаская ладонями глянец.Я в нежную зелень проникну и в суть ее вникну.Как всё – зеленеет – куда ни шагнешь и ни глянешь.

Люблю, что живу, что сиденье на ветхом диванегостей неизбывных его обрекло на разруху.Люблю всех, кто жив. Только не расставаться давайте,сквозь слёзы смотреть и нижайше дивиться друг другу.

Памяти Лены Д.

– Лену Д. Вы не помните? – Лену?Нет, не помню. Но вижу: вдаликряжист памятник павшим за Плевну.Нянчит детство и застит аллеюгрузный траур часовни-вдовы.

Мусор таянья. Март. Маросейка.От войны уцелевший народи о Плевне вздохнёт милосерднов изначалье Ильинского скверау прозрачных Ильинских ворот.

– Вы учились с ней в школе. – Вкруг школызавихренье Покровских чащоб,отрешенных задворков трущобы,ветер с Яузы, прозвищ трещоткибередит и касается щёк.

– Лена Д. не забыла Вас. – Лена?К моему забытью причтены,если прямо – Варварка, то слева —липы лета, кирпичность стены.

Близь китайщины, рдяность, родимость,тарабарских времён имена.– Что же Лена? – Она отравилась.Десять лет, как она умерла.

– Нет! Вы вторите чьей-то ошибке!Кто допустит до яда ретортрасточающий блики улыбкипривередливо маленький рот?

Вижу девочку в платьице синем,в черном фартуке. Очи – в очкахтрагедийны, огромны. Что с нимистанет, знать бы заране. Но как —

хитроумных, бесхитростных, хитрых,простодушных, не любящих средь —яда где раздобыть? – Лена – химик.Лютость жизни – и кроткая смерть.

Вижу: Леной любим Менделеев.Мною тоже, но я-то простак.Ямб – мой сладостный яд меж деревьеввозле школы. Аргентум – пустяк.

Не пустуют пустыни. Толпитсяздесь и там безутешный народ.Строен сон: совершенна таблицаМенделеева. Аурум близкородствен многим умам и рукам.Всё пустое, что алчно, безлико.Лены лик мне воспеть бы, но как?

«Стихотворения чудный театр…»

Стихотворения чудный театр,нежься и кутайся в бархат дремотный.Я – ни при чем, это занят работойчуждых божеств несравненный талант.

Я – лишь простак, что извне приглашендля сотворенья стороннего действа.Я не хочу! Но меж звездами где-тогрозную палочку взял дирижер.

Стихотворения чудный театр,нам ли решать, что сегодня сыграем?Глух к наставленьям и недосягаемв музыку нашу влюбленный тиран.

Что он диктует? И есть ли навес —нас упасти от любви его лютой?Как помыкает безграмотной лютнейбезукоризненный гений небес!

Стихотворения чудный театр,некого спрашивать: вместо ответа —му́ка, когда раздирают отверстьятруб – для рыданья и губ – для тирад.

Кончено! Лампы огня не таят.Вольно! Прощаюсь с божественным игом.Вкратце – всей жизнью и смертью – разыгранстихотворения чудный театр.

Запоздалый ответ Пабло Неруде

Коль впрямь качнулась и упалаего хранящая звезда,откуда эта весть от Паблои весть моя ему – куда?

С каких вершин светло и странноон озирает белый свет?Мы все прекрасны несказанно,пока на нас глядит поэт.

Вовек мне не бывать такою,как в сумерках того кафе,воспетых чудною строкою,столь благосклонною ко мне.

Да было ль в самом деле это?Но мы, когда отраженыв сияющих зрачках поэта,равны тому, чем быть должны.

Анне Каландадзе

Как мило всё было, как странно.Луна восходила, и Аннапечалилась и говорила:– Как странно всё это, как мило. —В деревьях вблизи ипподрома —случайная сень ресторана.Веселье людей. И природа:луна, и деревья, и Анна.Вот мы – соучастники сборищ.Вот Анна – сообщник природы,всего, с чем вовеки не споришь,лишь смотришь – мгновенья и годы.У трав, у луны, у туманаи малого нет недостатка.И я понимаю, что Анна —явленье того же порядка.Но если вблизи ипподрома,но если в саду ресторанаи Анна, хотя и продрогла,смеется так мило и странно,я стану резвей и развязнейи вымолвлю тост неизбежный:– Ах, Анна, я прелести вашейтакой почитатель прилежный.Позвольте спросить вас: а развеваш стих – не такая ж загадка,как встреча Куры и Арагвиблиз Мцхета во время заката?Как эти прекрасные рекислились для иного значенья,так вашей единственной речинерасторжимы теченья.В ней чудно слова уцелели,сколь есть их у Грузии милой,и раньше – до Свети-Цховели,и дальше – за нашей могилой.Но, Анна, вот сад ресторана,веселье вблизи ипподрома,и слышно, как ржет неустанноконей неусыпная дрёма.Вы, Анна, – ребенок и витязь,вы – маленький стебель бесстрашный,но, Анна, клянитесь, клянитесь,что прежде вы не были в хашной! —И Анна клялась и смеялась,смеялась и клятву давала:– Зарёй, затевающей алость,клянусь, что еще не бывала! —О жизнь, я люблю твою сущность:луну, и деревья, и Анну,и Анны смятенье и ужас,когда подступали к духану.Слагала душа потаенносвой шелест, в награду за этоприсутствие Галактионаравнялось избытку рассвета,не то чтобы видимо зренью,но очевидно для сердца,и слышалось: – Есмь я и реювот здесь, у открытого срезаскалы и домов, что навислинад бездной Куры близ Метехи.Люблю ваши детские мыслии ваши простые утехи. —И я помышляла: покудасоседом той тени не стану,дай, жизнь, отслужить твое чудо,ту ночь, и то утро, и Анну…

«Я столько раз была мертва…»