Сумерки жизни - Уильям Локк

— Мадмуазель Гревс не пойдет, — сказала она, застегивая перчатку. — Не возьметесь ли вы переубедить ее?

— Боюсь, что это будет бесполезно, — заметила Екатерина. — Я попрошу мистера Четвинда.

— А, тогда она пойдет, — рассмеялась Попеа и поспешила за Пернишонами, которые звали ее с собой.

Екатерина прошла мимо немногих оставшихся постояльцев, главным образом — дам, стоявших в шляпах и накидках, навстречу Рейну, который только что вернулся с балкона, где он курил.

— Я слышала, что Фелиция отказывается идти на праздник. Не находите ли вы, что смогли бы ее переубедить? Она так много ожидала от праздника; он доставит ей удовольствие.

Но Рейн покачал головой и смотрел на Екатерину, дергая белокурые усы. Выполнять эту просьбу было не легко. Екатерина отчасти догадалась и перестала настаивать. Она уже в некотором смысле пожертвовала тактом во имя совести.

— А вы сами? Вы не идете? — спросил он.

— Нет. Я думаю остаться. Мне слишком больно за эту бедняжку.

— Вам лучше пойти. Общее оживление развеселит вас.

— Не вижу в этом необходимости, — ответила она, держа руку на груди и перебирая пальцами лепестки темно-красной розы, пристегнутой к корсажу.

Вдруг цветок упал со стебелька на пол. Она слегка вздрогнула от неожиданности и, когда Рейн нагнулся и поднял ее, протянула за нею руку ладонью вверх. Но он не обратил внимания на ее жест и удержал розу.

— Идемте! — просил он.

Она бросила на него взгляд и встретилась с его глазами. Волна страсти охватила ее и на минуту как бы приподняла над землей. Почему ей отказываться? Она великолепно знала, что готова отдать за него душу свою и идти с ним сквозь огонь и воду на край света. Но она боялась, как бы он этого не заметил.

— Вы действительно хотите, чтобы я пошла?

— Вы отлично знаете, что да.

Она пошла одеваться. Рейн направился на балкон, чтобы подождать ее. Он мог видеть бледное отражение иллюминации, слышать шум толпы и слабые звуки музыки, прерываемые хлопанием бича проезжавшего внизу извозчика. На минуту окружавшее его показалось ему недействительным, как это бывает с человеком, скользящим над краем пропасти.

— Хотел бы я знать, чем это все кончится, — сказал он себе.

IX

Слово за стихией

Была знойная ночь. В воздухе не чувствовалось ни малейшего ветерка. Рейн и Екатерина сбежали от толпившегося на набережных народа и плыли по озеру в маленькой лодочке, весело сверкавшей своими китайскими фонариками. Яркий свет падал им в лицо, ослеплял их и мешал видеть окружающие предметы. Глаза их улавливали только фантасмагорию цветных огней, которыми кишело озеро. Десятки таких же иллюминованных лодок носились туда и обратно, сходились и расходились в разные стороны, создавая впечатление мириада светляков, а кругом, среди этих передвигающихся огней сверкали на набережных, мостах и дамбах неподвижные фонари. Там и сям в промежутках между ними можно было заметить затейливые газовые вензеля и фигуры перед большими отелями набережной Мон-Блан; то и дело выступали перед ними неясные очертания корпуса большого парохода в виде массы расположенных гирляндами цветных лампочек. Звуки оркестра на палубе чудно врывались в говор многочисленных голосов и замирали вдали в общей суматохе, когда пароход медленно удалялся.

— Я рада, что пошла, — заметила Екатерина. — Как удачно пришла вам в голову мысль о лодке. На воде свежо.

Она была счастлива; он был рядом с нею. Маленькая завеса у лампочки над ними, казалось, еще теснее их сблизила и вместе с тем отделила от всего остального мира. Огоньки носились вокруг нее словно во сне Рейн, хотя и значительно менее впечатлительный, чувствовал себя в слегка приподнятом настроении, и был все еще проникнут странным чувством нереальности все го окружающего. И с каждой минутой это настроение все более охватывало их.

Они говорили об инциденте за обедом, но, как и все остальное, он казался им теряющимся в отдалении. Между тем старый морщинистый лодочник, сидевший где-то там далеко на носу, безучастно все греб и греб в заливе, образуемом набережными и дамбами.

— Дикий случай, — сказала Екатерина. — Почти фантастический. Какую цель он преследовал? Враг он ее, трус или еще что?

— И то, и другое, — ответил Рейн, — и притом с мягким сентиментальным сердцем. Враг, который глуповат, всегда самый скверный из врагов. Он не ответствен за свои дурные действия.

— Разве все мужчины способны, подобно этому превратить жизнь женщины в ад?

— В известной степени. Мужчины закрывают глаза на последствия своих поступков. Никогда не упускайте из виду этой бесспорной истины. Или, иначе говоря, они перед собою видят только свой собственный путь. По временам мужчины производят впечатление чего-то мелкого. Я часто с удивлением спрашивал себя, как женщины могут любить их.

— Неужели? Вы и себя включаете в их число?

— Да. Полагаю, что так.

— Неужели вы думаете, что могли бы когда-либо быть жестоким по отношению к женщине?

— Я никогда бы не мог говорить ей неправду, если вы имеете это в виду. Женщина, которая меня полюбит, встретит во мне человека правдивого, каким бы низким животным я не был во всех других отношениях.

— Не говорите так, — отозвалась Екатерина. — Вы пугаете меня…

— Но ведь вы спросили меня, способен ли я быть жестоким?

— Мысли и слова у женщины никогда не бывают столь резкими, как у мужчины. Вы пролили мрачный свет на мои слова, и я испугалась их. Простите меня. Я знаю, что вы можете быть только добрым и искренним.

Рейн поднял на нее глаза. Лицо ее было нежно, хотя в нем чувствовалась сила, и было ясно, несмотря на сквозившую в нем печаль. Тусклое освещение, при котором он смотрел на нее, внушало мысль о бесконечно большем, что обнаружилось бы при более ярком свете. Он почувствовал к ней неожиданное влечение.

— Мужчины были жестоки по отношению к вам. Вот почему вы спрашиваете.

— О, нет! — сказала она, быстро отвернувшись от него. — Я никогда не стану называть мужчин жестокими. Я страдала. С кем этого не было?! Величайшее страдание — это то, которое возникает из отношений между мужчиной и женщиной.

— Это верно, — задумчиво отозвался Рейн. — Но оно может быть и величайшей радостью. Раньше мне больно было думать об этом. Странно…

— Что странно? — спросила тихо Екатерина.

Он едва ли сознавал, благодаря какому процессу мысли разговор этот задел чувствительную струну его собственной жизни. Сейчас это ему казалось естественным.

— Странно, что все это кажется мне сном. Как будто другой — ближайший друг, сокровенные тайны которого мне известны, — пережил это.