Пылающий берег - Уилбур Смит
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Сантен получила подтверждение этому однажды дремотным летним полднем, когда легкое движение в одном из неиспользуемых стойл привлекло ее внимание. Забравшись на чердак, она сквозь щель стала наблюдать за Эльзой, судомойкой, и Жаком, младшим конюхом, пока постепенно до нее не дошло, что онииграют в петушка и курочку, жеребца и кобылу. Она размышляла об этом много дней, а также с большим вниманием прислушивалась к сплетням женской прислуги. Наконец, набравшись храбрости она отправилась со своими вопросами к Анне.
Все эти изыскания оставили ее в состоянии запутанном и озадаченном. Согласно тому, что сообщила Анна, вся процедура чрезвычайно болезненна и сопровождается обильным кровотечением и страшной опасностью беременности и болезни. Это противоречило тому неумеренному ликованию, с которым другие служанки обсуждали сей предмет, ихихиканью, и приглушенным крикам удовольствия, которые, как она слышала, исходили из уст Эльзы, когда та лежала под Жаком на покрытом соломой полу конюшни.
Сантен знала, что у нее высокий болевой порог, что заметил даже добрый доктор Ле Брюн после того, как без применения хлороформа вправил ей сломанное предплечье. «Она даже не пискнула», — поразился он. Конечно, Сантен знала, что может терпеть боль так же хорошо, как любая из крестьянских девушек в имении, и кроме ее месячных у нее было и другое кровотечение. Зачастую, когда была уверена, что за ней не наблюдают, девушка снимала громоздкое дамское седло со спины Облака, подтыкала юбки и скакала верхом по-мужски. Прошлой весной, когда она ехала без седла, послала жеребца через каменную стену, окаймлявшую северное поле. После резкого приземления по другую сторону стены девушка с размаху ударилась о холку лошади, и боль, как лезвие ножа, пронзила ее тело. Появилась кровь, белая холка покрылась розовыми пятнами, а Сантен стало так стыдно, что, несмотря на боль, она вымыла коня в пруду в конце поля, прежде чем отправиться домой, хромая и ведя за собой Облако.
Нет, ни боль, ни кровь не пугали ее. У тревоги был другой источник. Она смертельно боялась, что Майкл будет в ней разочарован: Анна предупредила ее и об этом.
— А потом мужчины теряют интерес к женщине, les cochons[65].
«Если Майкл потеряет ко мне интерес, я думаю, что умру, — решила Сантен и на мгновение заколебалась. — Я не пойду… я не буду рисковать».
— О, но как же я могу не пойти? — прошептала она вслух и почувствовала, как ее наполняет сила любви и желания. — Я должна. Я просто должна.
Мучаясь от нетерпения, она прислушивалась к тому, как Анна в соседней комнате готовится лечь в постель. Даже после наступления тишины подождала еще, услышала, как церковные часы пробили четверть, а затем половину, и лишь потом выскользнула из-под стеганого пухового одеяла.
Нижние юбки и белье были там, где сложила их Анна. Надевая трусики, Сантен остановилась. «Для чего?» — спросила себя и рукой приглушила смешок, сбросив их.
Она застегнула толстые юбки для верховой езды и жакет, накинула на плечи и голову темную шаль. Неся сапоги в руке, выскользнула в коридор и прислушалась возле двери Анны.
Та низко и ровно храпела, и Сантен на цыпочках спустилась в кухню. Сидя на табурете перед огнем, надела и застегнула на пряжки сапоги и зажгла сигнальный фонарь с помощью вощеного фитиля и огня из печки. Отперла кухонную дверь и выбралась на улицу. Луна находилась в последней четверти и плыла, как остроносый челн, сквозь клочки летящих облаков.
Сантен придерживалась поросшего травой края тропинки, чтобы гравий не хрустел у нее под сапогами, и не открывала заслонку фонаря, но спешила. На севере, на холмах, вдруг ярко вспыхнуло что-то похожее на светящийся оранжевый рассвет, который медленно угасал, а затем послышался гром взрыва, приглушенный ветром.
Фугас! Сантен остановилась на минуту, представляя себе, сколько людей погибло в этой чудовищной неразберихе из земли и огня. Мысль эта подстегнула ее решимость. Кругом так много смерти и ненависти и так мало любви! Она должна хвататься за каждую ее крупицу.
Наконец увидела амбар и побежала. Внутри не видно света, не было и мотоцикла.
Он не пришел. Эта мысль вселила в нее отчаянное желание. Ей захотелось громко позвать его. Она споткнулась о порог амбара и чуть не упала.
— Мишель! — Сантен больше не могла сдерживать себя и услышала панические ноты в собственном голосе, когда прокричала снова «Мишель!» и открыла заслонку фонаря.
Он шел ей навстречу из темноты амбара, высокий, широкоплечий; в свете фонаря его бледное лицо было прекрасным.
— О, я решила, что ты не придешь.
— Ничто, — произнес Майкл тихо, подходя к ней, — ничто в этом мире не могло бы помешать мне.
Чтобы разглядеть его, Сантен откинула голову, задрав подбородок, и они жадно смотрели друг на друга, и все-таки никто из них не знал, что делать дальше, как преодолеть те несколько оставшихся меж ними дюймов, которые казались непреодолимыми.
— Никто тебя не видел? — вдруг выпалил он.
— Нет, нет, я не думаю.
— Хорошо.
— Мишель?
— Да, Сантен.
— Может быть, мне не следовало приходить… может быть, мне надо вернуться?
Она сказала именно то, что требовалось, ибо скрытая в этих словах угроза побудила Майкла действовать и он, потянувшись к девушке, схватил ее почти грубо.
— Нет, никогда… Я не хочу, чтобы ты уходила, ни за что.
Сантен рассмеялась, хрипловато и как бы задыхаясь, и Майкл притянул ее к себе и попробовал поцеловать, но это была неуклюжая попытка. Столкнулись второпях носы, зубы, прежде чем они смогли найти губы друг друга. Когда Майкл нашел губы Сантен, они оказались горячими и мягкими, а рот внутри был шелковистым и на вкус напоминал спелые яблоки. Тут ее шаль съехала с головы вперед, на лицо, наполовину накрыв обоих, и им пришлось разомкнуть объятия, задыхаясь и смеясь от возбуждения.
— Пуговицы, — прошептала она, — твои пуговицы делают мне больно, я замерзла. — И театрально поежилась.
— Извини. — Он взял фонарь и повел ее в глубь амбара. Помог забраться наверх по тюкам соломы, и при свете лампы она увидела, что Майкл сделал гнездо из сена между тюками и выложил его серыми армейскими одеялами.
— Я ездил за ними в свою палатку, — объяснил он, аккуратно ставя вниз лампу, а затем нетерпеливо поворачиваясь к ней.
— Attends![66] — Она использовала привычную форму обращения, чтобы остановить его, и расстегнула пряжку ремня портупеи. — Я буду вся покрыта ссадинами.
Майкл бросил ремень в сторону и снова с силой обнял ее. На сей раз они встретились губами и прильнули друг к другу. Огромные волны желания охватывали Сантен, такого сильного, что она чувствовала головокружение и слабость. Ноги подгибались, Майкл поддерживал ее, и девушка старалась отвечать на поток поцелуев, которыми он осыпал ее губы, глаза, шею, но ей хотелось, чтобы они опустились на одеяла. Сантен нарочно поджала ноги, под тяжестью Майкл потерял равновесие и упал на нее сверху в уложенное одеялами соломенное гнездышко.