Пылающий берег - Уилбур Смит

— Позвольте мне помочь вам, — с жаром вмешался Майкл. — Меня отстранили от полетов, мне не разрешено летать.

Анна, казалось, засомневалась, но граф пожал плечами:

— Еще одна пара рук нам пригодилась бы.

— Это лишь небольшая попытка отплатить вам за добро, — настаивал Майкл.

— Но ваша красивая форма… — Анна в поисках предлога взглянула на его блестящие сапоги.

— У нас есть резиновые сапоги и рабочая одежда, — быстро вмешалась Сантен, и Анна подняла руки в знак капитуляции.

Сантен подумала, что даже рабочий костюм из голубой Serge de Nim[56], или, как ее обычно называли, «денным», и черные резиновые сапоги смотрелись элегантно на высоком поджаром Майкле, когда он спускался в погреб, чтобы помочь графу вычистить стойла.

Остаток утра Сантен и Анна провели в огороде, подготавливая почву для весеннего сева.

Всякий раз, когда под малейшим предлогом Сантен спускалась в погреб, она задерживалась там, где работал Майкл под руководством графа, и они вели полную заминок и смущения беседу, пока Анна не появлялась на лестнице:

— Ну где же эта девчонка?! Сантен! Чем это ты тут занялась? — Будто бы Анна не знала.

Вчетвером они съели ленч на кухне: омлет, приправленный луком и трюфелями, сыр и темный хлеб, бутылка красного вина. Сантен уступила просьбам отца, но все же ключи от погреба ему не отдала. Вино принесла сама.

Вино сделало атмосферу более спокойной, даже Анна выпила стакан и разрешила то же сделать Сантен, и беседа стала приятной и непринужденной, то и дело прерываясь взрывами хохота.

— Ну, капитан… — Граф наконец обернулся к Майклу, и его единственный глаз расчетливо заблестел… — Вы и ваша семья, чем вы занимаетесь в Африке?

— Мы фермеры.

— Арендаторы? — принялся осторожно нащупывать хозяин.

— Нет-нет, — рассмеялся Майкл. — У нас собственная земля.

— Землевладельцы? — Тон графа изменился, ибо, как известно всем на свете, земля представляет собой единственную истинную форму богатства. — Какого размера ваши фамильные имения?

— Ну… — Майкл выглядел смущенным… — довольно велики. Понимаете, они главным образом содержатся в семейной компании — моего отца и дяди…

— Вашего дяди генерала?

— Да, моего дяди Шона…

— Сто гектаров?

— Немного больше. — Майкл смущенно заерзал на скамье и стал вертеть в руках свою булочку.

— Двести? — Граф глядел с таким ожиданием, что Майкл больше не мог уходить от ответа на его вопрос.

— Если взять все вместе — плантации и скотоводческие фермы, а также кое-какую землю, принадлежащую нам на севере, получится примерно сорок тысяч гектаров.

— Сорок тысяч? — Де Тири уставился на него, а потом повторил вопрос по-английски, чтобы устранить возможность недопонимания. — Сорок тысяч?

Майкл кивнул, ощущая неловкость. Только недавно он начал чувствовать некоторое смущение по поводу размеров богатства его семьи.

— Сорок тысяч гектаров! — почтительно выдохнул граф, а затем спросил: — И конечно, у вас много братьев?

Майкл покачал головой:

— Нет, к сожалению, я — единственный сын.

— Ха! — воскликнул граф с явным облегчением. — Не чувствуйте себя из-за этого слишком плохо! — И он по-отечески похлопал Майкла по руке.

Бросив быстрый взгляд на свою дочь, смотревшую на летчика, он впервые понял, что за выражение было на ее лице.

«Вот и правильно, — спокойно подумал де Тири. — Сорок тысяч гектаров — и единственный сын! Его дочь — француженка, и она знает цену каждому су и франку, sacre bleu[57], знает лучше, чем он сам. — Граф любовно улыбнулся ей через стол. — Она, с одной стороны, дитя, а с другой — проницательная и практичная молодая француженка. С тех пор как управляющий бежал в Париж, оставив счета и земельные книги в беспорядке, именно Сантен взяла финансовые бразды в свои руки. Граф и прежде не много занимался деньгами, для него лишь земля навсегда останется единственным настоящим богатством, но дочь… Умница. Она даже пересчитала бутылки в погребе и окорока в коптильне. — Граф набрал полный рот красного вина и стал радостно рассуждать про себя. — После этой бойни, после этой покойницкой останется так мало подходящих молодых людей… а тут сорок тысяч гектаров!»

— Cherie[58], — произнес он вслух. — Если бы капитан взял ружье и добыл нам несколько жирных голубей, а ты наполнила корзину трюфелями — их еще можно отыскать, — что за ужин был бы у нас сегодня вечером! — Сантен захлопала от восторга в ладоши, но Анна, покраснев от гнева, смотрела на него через стол.

— Анна будет сопровождать тебя, — поспешно добавил папа. — Нам же нужен какой-нибудь неподобающий скандал, а разве не так? — «Может быть, это заронит какие-то семена, — подумал он, — правда, если эти семена уже не дали хороших всходов. Сорок тысяч гектаров, merde![59]»

Свинью звали Кайзер Вильгельм, или, для краткости, Маленький Вилли. Это был пегий хряк такой величины, что, когда он ковылял в глубь дубового леса, напомнил Майклу самца гиппопотама. Заостренные уши борова нависали над глазами, а хвост закрутился над спиной, словно моток колючей проволоки, обнажая обширное свидетельство пола, заключенное в ярко-розовый мешок, который выглядел так, будто его варили в кипящем масле.

— Vas-y, Villie! Cherche![60] — закричали Сантен и Анна в один голос; при этом требовалась сила их обеих, чтобы удержать на поводке громадное животное. — Cherche! Ищи!

И боров рьяно обнюхивал сырую шоколадно-коричневую землю под дубами и тащил двух женщин за собой. Майкл следовал за ними, положив лопату на здоровое плечо, радостно смеялся новизне охоты и поторапливался, чтобы не отстать от них.

В глубине леса они набрели на узкий ручей, который стремительно нес замутненные недавними дождями воды, и «охотники» пошли по берегу, пыхтя и подбадривая друг друга криками. Вдруг свинья испустила радостный визг и начала рыть своим мокрым плоским носом мягкую землю.

— Он нашел трюфель! — Сантен пронзительно закричала от волнения, и они с Анной начали тянуть за поводок. — Мишель! — задыхаясь, крикнула девушка через плечо. — Когда мы оттащим его, вам нужно будет очень быстро поработать лопатой. Вы готовы?

— Готов!

Из кармана юбки Сантен достала высохший, сморщенный и заплесневевший от старости кусок трюфеля. Срезала складным ножом тонкий слой и поднесла к носу кабана так близко, насколько могла дотянуться. В течение нескольких мгновений свинья не обращала внимания, но вскоре унюхала запах надрезанного трюфеля и, ненасытно захрюкав, попыталась схватить его слюнявыми челюстями. Сантен отдернула руку и попятилась, а боров пошел следом за ней.