Нельзя (не) любить - Елена Гром

а не дочерью людей, которые меня когда-то предали. Я-то все решил, я готов прямо сейчас подойти и забрать Настю с собой. Но судя по ее цвету лица, будет это не просто. Она бледная как смерть и наверняка уже накрутила себя, как это может делать только женщина. Я решаю оставить все как есть и поговорить с ней наедине, но, кажется, это решение ошибочное, потому что ко мне подходит Ингрид, а Настя вдруг приводит какого-то молокососа и утверждает, что он, собственно, и есть ее жених.

Я никогда не знал такого чувства, как ревность. Даже когда Мира жадно смотрела на Ярослава, даже когда она пришла и сказала, что хочет меня бросить. Теперь я прекрасно понимаю, что не испытывал тогда ревности, лишь обиду за потраченное время с ней. Я не испытывал тогда ревности, потому что не знал, как это больно. Больно видеть, как губы, которые с нежностью целовали мое тело, сейчас касаются другого. Больно видеть, как быстро переобулась Настя. Как еще пару минут назад обнимала меня за шею, говоря, что будет со мной всегда. Ее «всегда» было очень коротким.

И вместо нежности в груди рождается другое чувство. Злость, смешанная с ненавистью и презрением. Вместо того, чтобы обговорить сложившуюся ситуацию, она просто нашла себе другого, более подходящего «жениха». И мне бы уехать, все уже готово, а я смотрю, как она с матерью на второй этаж поднимается. Смотрю на то, как удаляется моя воспаленная фантазия.

Она хочет все закончить? Вот так? Даже не начав? Пускай скажет в лицо, смело и открыто, а не как последняя сука.

– Ник, что с тобой, – дергает меня Ингрид, но я отстраняюсь и иду наверх искать комнату Насти, а когда нахожу, закрываю за собой дверь.

Вот уж действительно дочка хозяев. И как я мог не понять, что вся ее одежда брендовая, а духи Шанель одной из самых дорогих марок. Нет, как я мог упустить, что она носит туфли из настоящей кожи, а сережки из настоящего золота. Неужели настолько привык к роскоши и статусу, что посчитал все это нормой, а не чем-то выдающимся.

Прошелся по голубому ковру с крупным ворсом, мысленно планируя купить ей такой же. Сейчас нужно уехать. Просто уехать и поговорить вдали от всех матерей, отцов, новоявленных женихов.

За спиной скрипнула дверь, и я резко обернулся. Она стояла не шевелясь, заплаканная, с красными пятнами на лице. Мне хотелось ударить ее за «Женю», но я видел, насколько она переживает случившееся. И кто как ни я должен ее успокоить.

– Ты знал?

– О твоей скорой свадьбе с Евгением? Нет. Ты, кстати, когда собиралась мне сказать, что не горничная.

– Ты знал? – повышает она голос, а я раздражаюсь. Сейчас она проявляет поразительную глупость. – Ну что ты молчишь?!

– Как я мог знать, Настя?

– Тогда как ты здесь оказался? Почему сразу потащил в койку.

– Ты не будешь меня в этом обвинять. Я в жизни никого не насиловал.

– Ты был мужем моей матери… Ты был… Я даже думать об этом не могу, – шагает она по комнате, руками лицо прикрывает. – Ты целовался с ней. Ты хотел с ней переспать! А переспал со мной!

– Я бы не назвал сном то, чем мы занимались, – пытаюсь все в шутку перевести, но получается плохо.

– Это не смешно! Как ты не понимаешь! Если мама узнает, отец, дед, они все! Все узнают, что я спала со своим бывшим отчимом. Боже… – продолжает она ныть. – Ты ведь мог стать моим отцом.

Я даже застываю от такой постановки вопроса.

– Я вряд ли смогу относиться к тебе как отец, – подхожу к ней, целую в висок, к себе ревущую прижимаю. Она на миг расслабляется, но вскоре отбегает в другую сторону. И я понимаю, что мне этот детский сад осточертел.

– Детка, давай на чистоту. Ты чего хочешь?

– Я не знаю!

Не знаю!

– Ты говорила, что любишь меня.

– Люблю, любила… Я не знала, кто ты… ты был…

– Это мы уже выяснили. Ты согласилась стать моей женой, так в чем проблема. Сейчас уезжаем, забываем всю эту историю и спокойно женимся.

Она шмыгает, смотрит на меня внимательно.

– Ты хочешь жениться на мне, потому что еще любишь мою мать, или…

– Ну при чем тут она. Прошло двадцать лет, Настя! Двадцать. У меня после нее было столько женщин, что я порой лицо ее забывал.

– Но ты любил ее?

– Да, нет, не знаю. Мне надоел этот детский сад. Пойдем все им расскажем.

– Нет! – кричит она в панике и ко мне прижимается. – Нет! Я не смогу ей в глаза смотреть.

– И не надо смотреть. Поехали, вертолет ждет нас.

– Я так не могу, я не могу быть с тобой и думать, что на самом деле ты хочешь ее. Рано или поздно это убьет меня.

– А секс с Женей тебя не убьет?

– Он тут ни причем.

– А, ну понятно, ты каждому второму парню язык в рот толкаешь… – она молчит, а я уже в бешенстве. Толкаю ее к стене, за шею беру и в лицо шиплю. – Сейчас ты едешь со мной. Спокойно проходишь мимо родственников, спокойно садишься в вертолет. Когда мы будем далеко, мы разберемся. Мы решим, как нам быть. Главное ты должна помнить, что именно ты мне нужна. Не твоя мать, а именно ты. Понимаешь?

– Понимаю, – произносит она безжизненно. – Дай мне пол часа…

– Пол часа, – раздумываю я и за подбородок ее лицо беру и к себе поднимаю. – Пол часа Настя. Пол часа иначе я улечу без тебя. Я не буду за тобой бегать или умолять. Или ты со мной. Или ты этим Женей. Или одна. Решать только тебе.

Ее бы по идее надо на руки взять и унести, но боюсь, мне в спину пуля от Распутиных прилетит.

– Настя…

– Пол часа, я поняла, – смотрит на меня хмуро, поцеловать хочет, но не решается…

– Сначала рот с мылом вымой от другого мужика, потом ко мне суйся…

Я выхожу из ее комнаты и тороплюсь на выход, но переодевшаяся Мира тормозит меня на лестнице.

– Неужели уже уходишь?

– Мне надо ехать, я добрался до вас с большим трудом. Потом еще созвонимся.

– Да, конечно. Жаль, ты не успел познакомиться с Настей. Она умница у меня. Мы с ней очень похожи, – она смеется и в порыве чувств меня обнимает. – Спасибо, что приехал. Рад, что ты не забыл меня.

– Не забыл?

– Ну знаешь, – смеется она. – Приятно знать, что есть мужчина,