Юность (СИ) - Панфилов Василий "Маленький Диванный Тигр"

– Лёва, зисэр[24]! – супруга сонно приоткрыла один глаза, – Будь мущщиной и покажи этому настойчивому любителю долбиться в чужие двери в такое рано йидишкайт[25]! Только не забудь показывать своё мужское с пистолем, а не с расстёгнутой ширинкой!

– Да, Идочка! – взяв короткоствольный револьвер с тумбочки и привычно проверив патроны, аптекарь зашаркал к задней двери, в которую стучались не слишком громко, но весьма настойчиво.

– Ну и? – вопросил он, становясь на всякий случай в стороне от двери. В ответ послышался условленный стук, и Лев Лазаревич, не теряя бдительности, приоткрыл дверь.

– А сразу так нельзя, пишэр[26]? – выговорил он сурово прыщеватому мальчишке лет десяти, озирая одновременно полутёмную ещё улицу. Мальчишка в ответ только протянул конверт и шмыгнул влажно, заковыряв землю носком ботинка.

– А… с кем я говорю?! На тебе два… де… пятачок, да ступай!

– Благодарствую, – спрятав денюжку за щеку, мальчишка убежал, как и не было.

– Кому опять понадобился старый абортмахер, – заворчал хозяин дома, запирая дверь на все засовы и замки и торопясь читать простыню телеграммы.

– О как… Егор? Да ещё через почтовый ящик?

Зашаркав в гостиную, он зажёг керосиновую лампу, достал с полки нужную книгу и начал расшифровку, ругаясь негромко на слишком осторожного гоя, из-за которого почтенному иудею приходится ломать себе не проснувшийся мозг.

– Как ни письмо, – бурчал аптекарь, слюнявя пальцы и листая в поисках нужной страницы, – так сплошная радость для моей старой головы! Мине уже давно можно выйти на заслуженный собой отдых, а всё кручусь ради других.

– Ой… – сказал он, глядя на расшифровку и ухватившись за сердце, а подумав немного, добавил:

– … вэй! А я ещё ругался за его осторожность с письмами и телеграммами через три не подозревающих адресата без связи и знаний с нами и о нас? Беру свои слова взад! И всё равно так написано, шо никак не пристегнуть!?

– Золото, а не мальчик, – умилился он, – Гершелю бы в его годы такое понимание жизни! Ходит до сих пор дурак-дураком, несмотря на всё образование! Стыдно даже бывает, когда покойная сестра сниться – только головой укоризненно… А я таки причём, если мозги, они не от дяди, а от папеле и мамели, а они оба два – ни разу не слишком?! – Вытянул шлемазла на аттестат и хорошую профессию, – будто оправдываясь, он поднял глаза наверх, – а дальше мне шо – всю жизнь его тащить за яйцы и пинать за жопу, штоб он был таки здоровым, умным, и хорошо кушал кашу?! Так я бы и за, если б тот и сам тянулся, а мальчик решительно настроен тянуться к моим рубелям, но никак не к труду и знаниям. И куда такого?

– Однако… – сложив руки перед собой и уткнувшись кончиком носа в сомкнутые пальцы, Лев Лазаревич начал думать ситуацию – так, как делал это много лет, вертясь вокруг и около Закона, а когда таки да и совсем хорошо, то и вертя Закон с законниками. О, такие моменты идут для души иной раз вперёд рубелей!

– Однако… – повторил он, мучительно думая – сделать Егору за да, как тот просит в письме, или уйти в сторонку? За второй вариант поднимает руку спокойный сон, а с другой стороны…

– Мальчик интересуется обстоятельствами гибели близково ему человека, так што ж здесь не да?! Н-да… – постучав пальцами по столу и согнав таракана, Лев Лазаревич признал, што за таки да или нет, случись што, будет отвечать не суд присяжных, а какая-нибудь гадость в синих мундирах[27]. А может быть и повеселее, по каким-нибудь «Временным правилам», и это может быть ой не только ему, но и Идочке.

– Просьба, просьба… узнать за как обстоятельство гибели, оно вроде и… н-да… Это через полицию и архивы лезть, и только через третьи руки. Ой-вэй, одни расходы! Хотя…

Сощурившись, ещё раз перечитал расшифровку, остановившись на двух тысячах, которые Егор готов потратить только на расследование. Потерев небритый подбородок, он расстроено перебирал варианты, как бы сделать всё за да, но с минимумом денег!

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Потому как деньги, они вроде как не его, а юного компаньона, но если немножечко прокручивать их перед отдачей, то немножечко и общие! А теперь, как из своего кармана, и немножечко ведь и да!

– А ведь можно, – пришёл он к выводу, перебрав всех своих нужных в полиции знакомых. Не только тех, которые в мундирах, но и всяких тётушек с племянниками, которые бывают порой полезней самого служивого!

– Должно быть проведено расследование? Должно, – ответил он сам себе, – И даже если совсем формально и в свою пользу, то всё равно – имена, адреса, обстоятельства! А вот оттудова и будем уже танцевать!

– Но ведь запалюсь! – откинувшись на спинку скрипнувшего стула, Лев Лазаревич расстроено глянул на телеграмму, и дабы не забыть на потом, свернул её трубочкой и поджёг, подняв на миг стекло лампы, – запалюсь… Сам-то я вряд ли, а вот наш юный мститель непременно учинит што-нибудь этакое, и уже по его делам могут выйти на мои! И значит…

– … нужно отойти в сторонку, – заключил он уверенно, проследив за догорающей в пепельнице бумагой, – Но! Сперва сделать да Егору, а потом… буду просить за Палестину!

– А почему бы и не да? – аптекарь склонил голову набок, – Мине опасно, но храбрый я порвал себе больное сердце и спину ради приятного драгоценному компаньону! Оценит? Таки да! Егор не жадный, местами даже чересчур, особенно если не в пользу мине!

– Перекинуть поток на… – в голове Льва Лазаревича начала выстраиваться сложная схема – кому и как он будет передавать свои московские от Палестины дела, и как эти кто будут ему денежно благодарны. Некоторое время, забыв о шифрованном письме, он прорабатывал схему – когда и кому передаст московские свои дела, и как поудобней ухватить палестинские.

– Оно и понятно, – бурчал он, с вдохновенным видом ссутулившись над тетрадью, – што всё и сразу Егор не отдаст, потому как все эти племенные вожди, они завязаны на него. А героический он против не слишком мине, оно… а оно мине надо, отодвигать?

– А пожалуй… – заключил он чуть погодя, – шо и нет! Лучше я потом ещё к чему-нибудь африканскому краешком прислонюсь. Там… хм, такой краешек может быть, што…

– Ах да, расследование! – Вздыхая то и дело, и поглядывая с тоской на более милую его сердцу тетрадь со своими интересами, Лев Лазаревич со всей добросовестностью приступил к делу.

– Тем более, – напомнил он себе, широко зевая, – што помимо Льва Лазаревича у него таки есть и всякие там Иваны, так што…

Старое пёрышко, давно уже просящееся на выброс, зацарапало бумагу. Старый Лев вышел-таки на тропу войны!

* * *

– Спаси Господи люди твоя… – перекрестился двоеперстно, Евфимий Моисеевич, пребывая в смятении, – Мне отмщение и Аз воздам[28]… Не хочешь ждать суда Господа нашего?

Запалив от старинной лапмадки шифрованную телеграмму и записи с расшифровками, он бездумно смотрел, как они прогорают, и растерев пепел меж пальцев, сбросил его в кадку с фикусом, полив поверх водой из давно остывшего чайника. Пребывая в сомнениях, он сделал то же, што всегда в таких случаях – повернулся к старым, намоленным семейным иконам, сбережённым от никонианцев в самые лихие годины, и начал молиться.

В небольшой комнатушке старого дома в Замоскворечье пахло ладаном, лампадным маслом и немножечко – потом. Слова, будто наполненные незримой силой, бусинами нанизывались одно на другое, и танцующие в лучах солнца пылинки поднимались то ли сквозняком, а то ли силой молитвы.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Получасом позже, уже не колеблясь, он достал из шкапа записи, и сощурившись, сдул с них пыль.

– И остави нам долги наши… – прошептал он, но сызнова перекрестившись, окончательно утвердился в намерениях. Грех не помочь человеку, который помогает людям веры праведной добрести к Беловодью[29]. И пусть он сам пока не пришёл к Богу, зато помогает привести к Нему целую страну!